Долгое прощание с близким незнакомцем

— Так, — подтвердили мы.

— А теперь они вроде как у вас открылись. Выходит, внутри этой плеши действует что-то, влияющее на скрытые или дремлющие способности?

— Может быть, — отозвался Андрей. — Помнится, такого рода сообщения уже были. Ты испытай сейчас всех, ладно?

Не прошло и пяти минут, как Валентин и Матвей, Игорь и Виктор Петрович по очереди обследовали голову Березина и затем по одному, в отсутствии других, отчитались в том, что возле висков и макушки Сани они что-то ощущают.

— Интересное дело, — подвел итог Андрей. — Что же это в нас прорезалось?

— А не будем спешить, — посоветовал Саня. — Может, что-то еще заметите. И в бодрствовании, и во сне. Мало ли, может, целителями станете, откуда нам знать.

— Хорошо доктор, как скажете, — сказал я. — Вдруг и впрямь сможем стать Вашими помощниками и начнем сочетать приятное с полезным.

— Что приятное и с чем полезным? — спросил Саня.

— Приятное — это сознание, что ты не совсем обычный человек, а нечто большее. Ну, а полезное — это если у нас получится исцелять.

— Ну так пробуйте, — разрешил доктор. — Главное только, помнить, что на этом грех наживаться. И что этим нельзя задаваться перед другими.

— А принцип «не навреди»?

— Конечно, надо стремиться не навредить. Хотя не всегда понятно, что это такое. Наперед и не узнаешь. Я имею в виду в каждом конкретном случае. Медицина ведь всегда чем-то вредит.

— Одно лечит, другое калечит? — спросил Андрей.

— Да. В этом роде. Даже если не калечит, а просто несколько подавляет. В любом случае надо лечить вышедший из гармоничного состояния организм, а он у всех разный. Вот и попробуй извне восстановить равновесие внутри неведомого существа. Хорошо будет, если в основном поможешь и лишь немного навредишь.

— Невесело ты закончил, — заметил я.

— А где ты видел особое веселье в медицине? — возразил Саня. — Болезни никого не украшают, и лечение их тоже мало напоминает чистоплотное занятие. Гной, кровь, злокачественные образования, увечья, уродство, лишний жир, наконец.

— Что-то ты вдруг стал мрачен, — сказал я. — Есть же радости и в медицине.

— А кто спорит? Есть, конечно, только мало.

— Как и в любом виде творчества. Много неприятных или тягостных трудов и очень мало свершений, за которые можно себя уважать, — сказал я. — Разве не прав?

— Да нет, все верно, — подтвердил он. — Но у меня ощущение полной безвредности лечения не возникает даже при экстрасенсорном воздействии. Кто его знает, какие оно дает результаты. Одни поля и структуры выправляются, другие в то же время, вполне вероятно, как-то деформируются, но мы, в частности я, не можем этого знать.

— Саня, — вмешался Андрей, — а, может, это вообще принципиально запрещено — исправлять в других то, что они сами, по высшему счету, заслужили?

— Карму? Вполне возможно. Я и сам это подозреваю.

— Но лечить все-таки лечишь? — не выдержал я.

— Надо, вот и лечу. Без этого стало бы и того хуже. Вы не находите?

Он обвел нас глазами.

— Находим, — почти в унисон ответили мы.

— Полное знание уничтожает карму познавшего, — добавил Андрей.

— Наверное, — отозвался Саня, — только где его возьмешь, полное знание?

— А ты часто представляешь свою профессию в подобном свете? — поинтересовался я.

— Не очень, но в последнее время чаще.

— И почему?

— А лучше стал представлять ограниченность и целителей, и исцеляемых. Действуя на кого-то извне, мало чего можно изменить, если ты не чудотворец. Я не чудотворец. Отсюда и вывод — лучше всего было бы помогать людям самим исцелять себя. В подавляющем большинстве случаев это нереально, особенно если болезнь запущенна, как и сам человек. А в самой начальной стадии к врачам и целителям никто не обращается.

— Что-то ты сегодня мрачен. — повторил я снова. — Уж не «плешь» ли подействовала?

— Считаешь, что мозги прочистились? А по себе не замечаешь? — парировал Саня.

— Нет, я не о мозгах, я о восприятии. Скажем, возможно, что там нас охватывает чувство подавленности. А в каких-то других случаях может возникнуть оптимистическое настроение. Тебе не кажется, что такое возможно? Я вот смотрю на всех нас, и на себя в том числе. Вроде удачный день, сразу попали на нужное место, обследовали его, как могли, — радоваться надо. А вместо этого все мы как бы слегка пришибленные. Случайно ли?

— М-да-а, случайно ли?.. — повторил Андрей. — Для радости у нас, конечно, были основания. Да только что мы сделали? Измерили рулеткой, взяли несколько проб. Убедились, что радиации нет. И всё. Не считая Саниного обследования с рамкой. Убогие знания, очень убогие. У меня, наверное, из-за этого упало настроение. Даже сомнения возникли — надо ли ехать в чертову даль, на Северо-Восток, чтобы сделать там то же самое, что мы сделали здесь?

— И как ты себе на это ответил? — спросил Саня.

— Сначала ничего не ответил, — признался Андрей. — Не нашел доводов ни для отказа от экспедиции, ни, наоборот, для ее проведения. Но потом понял, что выбора нет, во всяком случае, у меня. Та плешь, которую видел во время своего полета Коля, все равно когда-то должна быть обследована. Это же обязанность науки, даже самой маломощной. С примитивных наблюдений начинались все естественные дисциплины, потом только, иногда через века или даже тысячелетия, на смену примитивным средствам познания приходили более изощренные. Нам вот, в частности мне, выпало появиться на свет во времена становления уфологии. И пусть я уже изощренный механик и астрофизик, но здесь я, как и любой из землян, грубо говоря, вооружен только дубиной с зарубками и ничего другого делать не способен, кроме как измерить дубиной длину оставленного следа. Но даже эту малость важно сделать сейчас, как только след обнаружен, а само обследование становится доступным. Ведь, вероятно, потом, когда у исследователей будут другие возможности, что-то в самом явлении изменится, а наши примитивные описания дадут ниточку, за которую им удастся размотать весь клубок.

Некоторое время все молчали, переживая свое положение чернорабочих науки, столь очевидное именно в нашем случае. Мое личное разочарование представлялось наименьшим из всех. Кем я был в этой экспедиции, если не вспомогательным работником? «Летчик минус инженер». Действующий летчик из этой формулы уже исчез. Остался «минус инженер». Так что? Отказываться от участия в исследованиях? Ждать, когда появятся специалисты? А кто тогда будет начинать? Скорее всего, такие же неучи, как и мы сейчас. Другого не будет, по-другому не случится, если только инопланетяне сами вдруг не объяснят всего на доступном нам языке. Но не на таких напали! Ни к чему им открывать существам из неразвитой цивилизации свои секреты. Так что нам без собственных исследований не обойтись. Выходит, прав Андрей: нет другого выхода, кроме накопления материала для науки будущего. Сделать открытия в этой области мы не сумеем. Останемся безвестными тружениками, таскающими первые веточки и хвоинки в общечеловеческий муравейник науки. Долго ли он простоит — неизвестно. Что в наших силах, надо осуществлять сейчас, даже не имея шансов удовлетворить любопытство и честолюбие, тем более оставить свое имя в истории. Печально? Да. Но совсем не ново. Сколько поколений сошло на нет, не оставив после себя видимых следов, сколько народов исчезло! А чем мы лучше их? Чем лучше я?

До сих пор где-то в глубине души жила надежда получить известность на новом поприще, работая с Андреем и его коллегами. Но теперь надо было распрощаться с ней. Славы тут не добудешь, это точно. И для будущей науки тоже много не наберешь, как ни старайся. Однако мысль и о том, и о другом почему-то привела не к унынию, а к успокоению. Делай, что можешь, на что способен, и старайся достичь большего. А о славе и не вспоминай. Не разочаруешься в занятиях уфологией — продолжай заниматься дальше. Разочаруешься — постарайся найти другое интересное и полезное дело. Не изменяй только самому себе — лучшему в себе. Остальное, возможно, приложится.