Долгое прощание с близким незнакомцем

III

По дороге домой он думал о Вике и о том, чем она отличалась от Марины, которая никогда не навязывала Михаилу ни тем, ни сюжетов, а просто помогала своей заботой.

— Знаешь, Маринушка, — сказал он дома, — Вика так никуда и не ушла, не убежала от Глеба Кураева три года назад. Я теперь понял, что ее держало несмотря на его запои и другие фокусы. Собственного литературного таланта у нее нет никакого, знания жизни, сравнимого с Глебовым, тоже. Но она полагала, что владеет техникой выведения таланта на орбиту. Вот и следила, чтобы он не уклонялся от заданного курса. В этом и состояла ее жизнь. А потом все разом бросила. Она, конечно, не сразу поняла размер своей собственной потери, потому что и Глеб не сразу показался ей с новой, еще неизвестной стороны. То, что Вика считала упрямством, было осознанным сопротивлением главной ее затее — что это она ведет его к цели. Сам Глеб всегда был уверен — и я своим письмом его в этом только укрепил, — что именно он определяет свой путь, корректирует курс и выбирает темы и средства, что никто другой, тем более не литературовед и не критик, не вправе претендовать на это и что только так он вырастет в большого писателя и сможет уважать себя. Он поддавался Вике очень незначительно — просто делал кое-какие уроки. А главной своей артиллерии в ход при ней не пускал. Когда она ушла, он, вопреки её прогнозам, умом не тронулся, не подох, не покончил с собой, а так начал работать над романом, к которому исподволь подбирался, что за год с небольшим подготовил журнальный вариант, а еще через полгода книгу.

И вот, едва закончив, он сразу передает ей рукопись, а она ломает комедию: принимает снотворное и делает вид, что выспаться ей интереснее, чем узнать, что у него вышло без нее. Когда Глеб просто-напросто высмеял ее, она усовестилась, залпом прочла эту вещь и поняла, что Глеб состоялся как крупный писатель именно вопреки ей и переиначить такое положение вещей она уже не в силах. Не думаю, что Глеб хотел отомстить ей, он только показал, кто и как на самом деле завоевывает успех. Так она оказалась и обладательницей последнего варианта второго романа, и набросков третьего. Но Вика до сих пор тешит себя иллюзией, что по-прежнему необходима ему, хотя и в другом качестве — уже не как ментор, а как конфидент. И сейчас только это сознание придает ей силы, привносит хоть какое-то содержание в ее жизнь.

— Ты думаешь она так ни с кем и не связалась за эти годы?

— Даже убежден. За каждым её словом все он, он и он — Глеб Кураев. Остальное — блеклый фон. И меня она выделила, по-моему, только оттого, что я по духу и образу мыслей ближе к Глебу, чем кто-либо другой.

— Только поэтому?

— А почему еще? — недоуменно спросил Михаил, но Марина не стала объяснять, и только тогда он понял.

— Нет, другого я не почувствовал, — честно признался он. — В ней интерес к мужчине соединен с интересом к его карьере.

Михаил обнял жену. Он и раньше понимал, какое это счастье, когда тебя любят такого, какой ты есть, не пытаясь переиначить.

«Где твои новые повести? Где романы?» — подумал он, в очередной раз напоминая о собственном долге перед Небесами, решившими дать ему столь ощутимое призвание. Смерть Глеба снова напомнила, что следует поторопиться.

Да, примерно так и крикнул лейтенант Йохансен, лежа под нависшим над ним медведем, Нансену, которому никак не удавалось выдернуть ружье: «Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать!»

«А что если самому написать на тему «Стратегии исчезновения», стараясь сделать это по-кураевски, а потом, если будет возможно, сравнить с тем, что уже написал Глеб?» Эта мысль была почти одинаково хороша и для того, чтобы отдать долг памяти писателю, давшему Михаилу столько часов блаженного погружения в мир красоты, стихий, трудов и преодолений, в дела, единственно достойные человека, и для того, чтобы сделать собственную вещь, которая, как ему казалось, по определению не могла сильно отличаться от написанного Кураевым.