Волчья мельница

Без тени стеснения она отдавалась ему, безудержно и страстно.

«Красавица моя!»

Это будто бы было вчера: они улыбались друг другу, что-то шептали в минуты экстаза, плескались в ручье при свете луны, а потом раздевались догола. И, наконец, последняя их встреча морозной ночью на мельнице. Клер в переднике спешит его накормить, вешает на крючок его сумку… Вкус белого вина у нее на губах… И как они на ватных ногах поднимались в спальню, где любили друг друга, забываясь в чувственном бреду и уже трепеща от одной мысли о скором расставании.

«Ба! К чему ворошить прошлое, особенно теперь?» — сказал он себе.

В глазах у Жана стояли слезы. Ему мучительно хотелось, чтобы Клер чудом оказалась тут, под яблоней, чтобы он мог обнять ее крепко-крепко… И в этот момент его окликнула Жермен.

— Иду! — крикнул Жан, возвращаясь к действительности.

— Тебе нездоровится?

В ее голосе было волнение.

Он помотал головой, подошел ближе. Фостин выбежала из темноты сарая и, раскинув ручонки, бросилась к отцу. В своем синем платье и кружевном чепчике, из-под которого выбивались светлые кудряшки, она была похожа на куклу. Жан ускорил шаг, подхватил ее на бегу.

— Мое маленькое сокровище! — прошептал он, прижимая девочку к сердцу.

Жермен поставила бидон с молоком, вытерла руки о передник. Она благодарила Бога за то, что он послал ей такое счастье. * * *

Пастушья мельница, 3 августа 1902 года

— Кому скоро исполнится пять? — спросила Клер у маленького брата, который стоял на низеньком каменном парапете, тянувшемся вдоль сливного канала мельницы.

— Мне! — радостно замахал руками Матье.

Молодая женщина подхватила его на руки, поставила на землю. Мальчику было категорически запрещено одному ходить к реке, а тем более к этому вот каналу.

— Боюсь, как бы ты не упал в воду! — в двадцатый, если не больше, раз пояснила ему сестра. — Сюда никогда сам не ходи! Обещаешь?

— Обещаю! Но когда пойдем на речку за раками, мне что же, к воде не подходить? — вдруг забеспокоился Матье. — Ты меня не пустишь?

— Это дело другое! Берег там пологий, в воде неглубоко. Ловить раков — занятие увлекательное.

Мы возьмем с собой фонари и что-нибудь перекусить.

Взяв мальчика за руку, Клер повела его к дому. Матье относился к ней как к матери, а Этьенетту, которую отец велел называть «мама», не любил.

— И Виктор сегодня идет с нами? — спросил мальчик, строя рожицы Соважону, шедшему с ним рядом.

Когда Матье и Николя оказывались рядом, в Соважоне просыпался сторожевой инстинкт, унаследованный от отца, старого Моиза. Он глаз не спускал с детей и лаял, когда кто-то из них отходил слишком далеко во дворе. Николя в свои четыре года был очень непослушным. Долго он оставался ленивым увальнем, но теперь наверстывал упущенное.

— Да, я его пригласила! Он ждал этого больше года, бедный! Идем, поможешь мне собрать корзинку.

Матье засмеялся. Благодаря Клер у него было счастливое безоблачное детство, в котором игры и прогулки перемежались уроками алфавита.

В кухне их поджидала Раймонда. Недавно помещение перекрасили в оттенок розовой охры (то была идея Клер), на окна повесили короткие кружевные занавески, скользящие по карнизу на медных кольцах. На двух буфетах с навощенными дверцами в керамических вазах — букеты полевых цветов, источавших чудесный аромат.

Служанка как раз нарезала ломтиками вареный окорок. Срез был красивый — красный и блестящий. Сперва ветчину варили в бульоне, затем натирали солью, черным перцем и чабрецом, после чего подвешивали к потолочным балкам сушиться. Мясо получалось упругим и вкусным, и его ели, положив ломтик на хлеб с маслом.

— Смотри не поранься! — сказала девушке Клер. — Фолле наточил ножи, и они теперь острые как бритва.

— Не беспокойтесь, мадам!

От усердия у Раймонды раскраснелись щеки.

Служанка и хозяйка прекрасно ладили. Клер много раз предлагала девушке перейти на «ты» и звать друг друга по имени, но та отказывалась.

— Я вас очень люблю, — говорила Раймонда, — но для меня вы — настоящая дама, и так я показываю свое уважение и привязанность.

Клер опасалась того дня, когда Раймонда уйдет. На танцевальных вечерах в Пюимуайене она считалась одной из лучших танцовщиц, и при ее миловидности от женихов не было отбоя.

— Однажды ты выйдешь замуж и покинешь меня! — частенько сокрушалась Клер.

— Я не спешу, мадам! — отвечала верная служанка.

Матье стащил кусочек сухой ветчинной шкурки и теперь с довольным видом ее жевал. Сестра ущипнула его за щечку:

— Милый мой шалун! Ну, что берем с собой? Яйца вкрутую, соль, хлеб, ветчину…

— И козий сыр! — воскликнул Матье.

Своими сырами Клер гордилась, и заслуженно. У нее было две новые козы, и их молоко шло на изготовление белоснежных головок сыра, который семья уплетала за обе щеки. Иногда молодая женщина угощала и Виктора. За прошлый год он из просто жильца стал искренним другом семьи и теперь занимал в ней особое место. По вечерам, когда Виктора приглашали к ужину, все домочадцы, затаив дыхание, слушали его рассказы.

Заворачивая нарезанный хлеб в чистое полотенце, Клер вдруг вспомнила тот июльский день, когда галопом мчалась в Ангулем, чтобы потребовать отчета у Бертий. Пришлось остановиться, потому что Виктор ненамеренно загородил ей дорогу. С тех пор они провели вместе немало приятных минут: обед в портовом кабачке в ангулемском квартале Л'Умо, на берегу реки Шаранта; исследование пещеры, прогулки вдоль бесконечной линии скал. Копаясь в земле, Клер нашла несколько обтесанных кусочков кремня — наконечники стрел или что-то подобное, и зубов животных, которые, по мнению Виктора, относились к очень давней эпохе. Их отношения оставались учтивыми, без двусмысленности. Клер знала, что нравится ему, да Виктор этого и не скрывал, но с его стороны не было ни малейшей попытки ее соблазнить.

— Во сколько выходим? — спросил Матье. — Скажи, и Николя с нами?

— Да, я обещала его взять. Так, теперь посиди спокойно на лавке, а я пойду переоденусь. Виктор будет ждать нас у моста в семь вечера!

Клер побежала наверх. Сняла платье, умылась, обмыла шею и руки в фарфоровом тазу, подаренном ей отцом на день рождения вместе с кувшином той же расцветки.

«И почему я сегодня об этом вспомнила?» — задалась она вопросом.

Для молодой женщины «это» означало письмо Базиля, в котором сообщалось, что Жан жив, и неприятная сцена, устроенная ею кузине. Каждый месяц от Бертий приходила открытка с двумя словами: «Прости меня!» Но видеться они перестали. Эта размолвка удивляла Колена и Раймонду, но никаких объяснений со стороны Клер не последовало.

«Пусть все остается как есть! — подумала Клер. — Жан простил меня, и этого достаточно. Остальным знать не обязательно».

Молодая женщина регулярно переписывалась с Базилем. Прежняя связь между ними восстановилась посредством слов. Они обменивались новостями о себе и своих близких, не вдаваясь, впрочем, в детали. Очень скоро вернулась и привычка комментировать прочитанные книги, делиться размышлениями о мире и обществе.

— Я счастлива! — шепнула Клер своему отражению в овальном зеркале.

Она внимательно присмотрелась к себе. Черты лица утончились, а тело ее, наоборот, расцвело. Бедра и груди стали круглее, а загорелая кожа прекрасно сочеталась с очень темными каштановыми волосами и черными глазами. Виктор иногда называл ее «прекрасной андалузкой».

«Я — андалузка? Какая нелепица!»

Сегодняшняя прогулка подразумевала удобную одежду. Такую, что не боится ни грязи, ни воды. Клер спрятала свои восхитительные формы под старой юбкой из коричневой саржи и просторной, желтого цвета хлопчатобумажной блузой. Собрала длинные волосы в косу, повязала голову платком. Оставалось забрать приманку — признаться, дело не самое приятное. Ее загодя приготовил Фолле. Со временем на мельнице он, мастер на все руки, стал просто незаменимым. Колен полностью на него полагался. Вот уж когда оправдалось его прозвище: Фолле всегда был при деле. То чинит замок, то косит крапиву, то перекапывает огород… Снова жениться парень не спешил, и Клер думала, что это из-за любви к свободе. С Катрин они были женаты всего ничего, однако в теплое время года он регулярно носил на ее могилу цветы, чем заслужил привязанность и восхищение крошки Раймонды. Она до сих пор оплакивала сестру, умершую от кровопотери. По крайней мере так говорили в деревне.

Не прошло и часа, как веселая маленькая компания уже шла по дороге к мосту. Солнце склонилось к самому горизонту, вызолотив ближние скалы. Многочисленные галки вились над расщелинами в камнях, где у них были гнезда.

Матье с гордым видом нес два больших фонаря. Николя — несколько сачков и раколовку, в которые они собирались ловить этих долгожданных раков. Их одолжил им Фолле. Он, кстати, торговал на ярмарке раколовками — сетками цилиндрической формы, натянутыми на металлический обруч, — собственного изготовления.

Раймонду, разумеется, тоже взяли с собой. Она шла впереди всех, неся на бедре большую корзину, из которой торчало горлышко винной бутылки. У Клер на плече была кожаная котомка, в руке — металлическое ведерко, плотно обмотанное тряпкой. И все хором пели «Когда светит луна».

Виктор, сидевший на парапете, услышал их издалека, а вскоре и увидел — и невольно залюбовался: две красивые девушки и два мальчугана со своим неизменным спутником — псом, подозрительно похожим на самого настоящего волка. Клер засмеялась, помахала ему рукой. Виктор, преподаватель истории и археолог-любитель, при виде нее испытывал приятное волнение. Снова и снова, с каждой новой встречей. Он находил Клер очаровательной. Это была еще не любовь и точно не вожделение, но острое желание оберегать и защищать ее, прогнать эту таинственную меланхолию, которую он научился читать в глубине ее прекрасных черных глаз…

Когда они были в десятке метров от моста, Виктор встал и помахал своей походной сумкой.

— Вот, прихватил с собой лимонаду и рийет[39]! А еще — свою лучшую лампу.

Он замер, уловив невероятно противный запах. Клер это заметила и сказала шутливо:

— Мой дорогой друг, чтобы поймать рака, ему нужно предложить испорченное мясо, а оно ужасно пахнет! Фолле еще в полдень вынес ведро на солнышко и там оставил.

— Надо же, я этого не знал!

Виктор присоединился к компании.

К реке можно было пройти только мимо большого поля, на котором стояли стога сена, похожие на примитивные жилища. Стерня (а колосья пшеницы были срезаны почти под корень), пожелтевшая и высохшая на солнце, потрескивала у них под ногами.

— Ловить раков — увлекательное занятие! — сказала Клер. — Вот увидите! Кладем ловушки и сачки с приманкой в воду — и можно устраивать пикник на бережке! А когда стемнеет, возьмем фонари и будем проверять наши сетки. Как только внутри будет по шесть-семь раков, вытянем их из воды за веревку.

— А куда ты будешь складывать своих… раков? — спросил Николя громко. — В корзинку?

— Нет. Для этого я прихватила полотняный мешок, — отвечала Клер. — Большой такой!

Пахло тут просто чудесно. Запах разогретой за день земли острее ощущался в прохладном вечернем воздухе. Росшие по краям тропинки дикие травы — мята, тимьян, сладкий фенхель — источали свои пьянящие, терпкие ароматы.