Проект «Джейн Остен»

— Я хо… Вообще-то мне полегчало после нашего разговора. Спасибо. Спокойной ночи!

В горле у меня пересохло, и я с трудом выдавила эти слова, а затем развернулась так резко, что свеча потухла, и дверь пришлось искать на ощупь. Казалось бы, став невидимкой и ослепнув, я должна была испытать облегчение, но тьма, в которой скрывался он, ощущалась как нечто более интимное.

— Что ж, спокойной ночи, Рейчел, милая. Заходи в любое время. — Раздался скрип и шорох — Лиам улегся в постель, а моя ладонь нащупала ручку двери.

Когда я открыла глаза, стояло водянистое ноябрьское утро, и все случившееся накануне по-прежнему не выходило у меня из головы, но вчерашнего ошеломления я уже не испытывала. Будто во сне раздвинула границы сознания, чтобы в нем уместились все эти мысли, — так рубцовая ткань разрастается вокруг маленьких инородных предметов, застрявших в плоти. Нарушение поля вероятностей. Приглашение в Чотон. И Лиам. Я уставилась на участок неба, который был виден мне из окна, и позволила разуму проиграть все эти мысли заново.

Никто и никогда не верил, что мы сможем переместиться в 1815 год и ничего при этом не изменить. Однако Лиам, скорее всего, был прав: историю составляли масштабные события и великие личности. Ватерлоо, Трафальгарская битва и Бородино, Наполеон, Нельсон и Кутузов. Джейн Остен. Остальные, подобные нам, вносили в историю свой крошечный вклад, словно капли воды, из которых собирается океан: все вместе — мощь, по одному — ничто. С такой точки зрения то, что Фанни Найт чуть не погибла от удушья, было несущественно. Она выжила — вот что имело значение.

И теперь ее отец пригласил нас в Чотон. Вот это было серьезно. Такое вряд ли случилось бы, не окажись она на волосок от смерти. От этой мысли меня пробрал озноб. У меня возникло ощущение, что чему-то — миру, будущему — было нужно, чтобы именно так все и произошло, дабы следующая кость домино легла в верном направлении. Что, когда мы прибыли со своей миссией в 1815 год, сдвинулось с места нечто прежде недвижимое, изменив при этом энергетическое поле мира и исход событий. От мыслей на эту тему у меня загудела голова, так что я переключилась на то, в чем разбиралась.

Основная часть владений Эдварда находилась в Кенте; поместье Чотон в Гемпшире было меньшего размера, и он наведывался туда нечасто. Но в 1809 году, когда он предложил матери и сестрам на выбор оба дома, они предпочли Кенту Гемпшир, поскольку тот больше напоминал им родные места: Чотон располагался недалеко от дома викария в Стивентоне, где выросли все, кроме Эдварда, где миссис Остен вела хлопотную жизнь супруги священника, заботясь о стаде коров, большом саде и толпе мальчишек, которые занимались с преподобным Остеном. Коров и мальчишек больше не было, мистер Остен был уже десять лет как мертв, и все же во многих отношениях жизнь трех леди Остен и их незамужней приятельницы Марты Ллойд в поместье Чотон стала прежней — спокойной и автономной: они выращивали овощи, варили хвойное пиво и держали кур. Они вполне обошлись бы и без мира за пределами деревни с его продовольственными бунтами и восстаниями ткачей — или так мне это рисовалось в мыслях. Было бы здорово выбраться из Лондона и увидеть все это своими глазами. И как отреагирует Кассандра на предложенную нам Эдвардом возможность погостить у него? Ей придется свыкнуться с нашим присутствием; по крайней мере, вчера мне показалось, что она уже ступила на путь принятия.

Но оставалась проблема с Лиамом. Что это вообще такое было, откуда оно взялось и почему застало меня врасплох? Я вошла в его комнату с единственной целью — поговорить, терзаемая навязчивой бессонницей и потребностью в друге, который выслушает. А вышла оттуда с непреодолимым желанием переспать с ним.

Однако никаких усилий, чтобы исполнить это желание, я не приложила — что было еще одной загадкой. Я человек прямолинейный, у меня простые потребности. Я люблю заниматься сексом, предпочтительно с мужчинами, хотя и женщин из этого уравнения не исключаю. Никаких связываний и порок — и никаких влюбленностей. Подход «не заморачиваться» прекрасно для меня работал. Что мне стоило сделать: сесть к нему на кровать, посмотреть на него долгим взглядом, дотронуться до его красивой ладони и позволить событиям развиться естественным путем. Что я сделала: потеряла дар речи, как влюбленная школьница, и сбежала. Необъяснимо.

Да, нам предстояло торчать в начале девятнадцатого века до следующего сентября и точки возвращения, изображая брата с сестрой. Мы жили в условиях, где всегда имелся риск, что какая-нибудь служанка застукает нас за срамным поведением. И отделаться от Лиама не получится, если все пойдет кувырком и он окажется очередным моим просчетом — угрюмым, скрытным, неадекватным или слишком сложным типом. Не таким уж маловероятным это казалось. К тому же он был помолвлен. Влюблен.

Сплошь резонные доводы в пользу того, чтобы не броситься в омут без оглядки, но при этом сплошь запоздалые: ночью ни один из них не пришел мне в голову. Что же было не так? Он никогда не выказывал признаков влечения — возможно, я просто не его типаж, — но это еще ничего не значит. Ничто человеческое нам не чуждо. Сомневаюсь, что он отверг бы недвусмысленное предложение, а даже если бы и отверг, я бы вряд ли чувствовала себя хуже, чем сейчас. Так почему же я от него сбежала?

У меня перед глазами вновь возникло его лицо, то, как он посмотрел на меня перед тем, как я покинула комнату. Было в его выражении нечто настолько бесхитростное, что я устыдилась собственных желаний. Исконные британцы — ханжи, напомнила я себе, на миг забыв, что он вовсе не исконный британец, а только притворяется им. В отличие от меня, у него не было опыта работы в отдаленных локациях и экстремальных условиях, он не знал, какое влияние это оказывает на людей. Возможно, в этом смысле он действительно был наивен. Или, может быть, дело в каких-нибудь религиозных заповедях — хотя он ни разу не упоминал, что верует. А может, он бережет себя до женитьбы?

Мысль о том, что мой коллега может оказаться тридцатисемилетним девственником, печальная и в то же время смешная, так меня поразила, что я прыснула, и мне сразу стало легче. Я перекатилась на живот и, зарывшись рукой под ночную сорочку, принялась гладить себя по приятно теплой гладкой коже, наслаждаясь ее мягкой упругостью. Я представляла, что это его руки трогают меня, и позволила себе на время — по крайней мере, до момента, пока не достигла удовлетворения, — забыть, что проблема моя на самом-то деле вовсе не решена.

Через несколько дней, когда я уже начала терзаться сомнениями, не напутал ли чего Лиам или что хозяин поместья Чотон успел передумать, Эдвард заехал к нам во время завтрака и повторил свое приглашение. Из-за дел ему придется задержаться в городе, затем провести три-четыре недели в Кенте, но он будет наезжать в Гемпшир в течение всего последующего года. Нас ждут в гости хоть в следующем месяце, хотя мы, надо думать, предпочтем приехать весной — в куда более приятное время года в тех местах.

Мы сказали, что приедем в декабре, что нам хочется покинуть город как можно скорее, вдохнуть свежего воздуха и стряхнуть с себя дурное влияние Лондона. Лиам использовал настолько цветистые выражения, что Эдвард просто опешил и предложил нам провести неделю в Челтнеме или Веймуте, что было совершенно ни к чему, но мы обещали об этом подумать.

— Мне надо к портному. — Лиам подошел к окну — понаблюдать, как Эдвард Найт садится в коляску. — Там явно будет охота. Нужно заказать костюмы.

— Как же ты любишь наряжаться. Ты и в нашем времени бесконечно тряпки покупал? — Я решила общаться с Лиамом в той же манере, что и прежде, — действовать по его методичке и не выказывать никаких эмоций. Пока что получалось неплохо. — Похоже, что да.

— У меня не было на это денег.

— О-о. Класс, значит, здесь ты можешь отвести душу по полной.

— И утолить свое потаенное желание стать Бо Браммелом? — пробурчал Лиам. — Иногда 1815 год кажется мне нескончаемым костюмированным балом.

— Или стать джентльменом.

Он бросил на меня взгляд с прищуром.

— Поедешь со мной к портному? Можем потом прогуляться. Жаль будет упустить такой день.

Мы были в Гайд-парке — погода стояла не по сезону теплая, — и я заметила вдали Джейн Остен.

— Вон там, — попыталась я указать направление, не тыча пальцем, — рядом с вон той группой людей? Видишь ее — не пялься! — под той плакучей ивой в компании двух женщин?

К тому времени, когда он сумел ее разглядеть, она тоже нас заметила. Джейн попрощалась с дамами, вместе с которыми прогуливалась, и подошла к нам. Мы осведомились, как здоровье у Генри.

— Очень хорошо. Настолько хорошо, что я оставила его на скамье — он настоял на том, чтобы пойти со мной, — чтобы прогуляться вместе с мисс Ист и миссис Ля Турнелль. Составите мне компанию на пути обратно?

Поднялся ветер, погода снова стала похожа на ноябрьскую. Джейн устроилась между нами, и мы зашагали вперед. Она принялась рассказывать о новой книге, которую они читали по вечерам, — «Гай Мэннеринг, или Астролог» от автора, написавшего «Уэверли, или Шестьдесят лет назад»[30], — и поделилась сомнением, что эту книгу воспримут так же хорошо, как «Уэверли».

— Далеко вы его оставили? — не выдержав, спросила я.

— Где-то здесь.

И тут я его увидела. Рядом с Генри стоял одетый в синюю униформу тучный джентльмен с обветренным лицом и светлыми волосами, собранными в хвост, на голове у него была большая шляпа. Генри заметил нас и приветственно помахал; морской офицер поклонился, пожал Генри руку и ушел.

— Ты отыскала их в парке, Джейн? Какая похвальная предприимчивость! — Голос Генри звучал бодро, но вид у него, на мой взгляд, был усталый.

Он встал, и мы, уже медленнее, зашагали на юг, в сторону Слоун-стрит и Ханс-плейс. Стартовали мы в ряд, но Джейн и Лиам о чем-то увлеченно беседовали голова к голове и шли быстрее, а мы с Генри отстали.

— Готовы ли вы были к столь длительной прогулке? — спросила я. — Мы можем остановиться и отдохнуть. Смотрите, вон скамья.

— Мисс Рейвенсвуд, боюсь, вы окончательно утвердились во мнении, что я немощен.

— Я лишь привыкла говорить то, что думаю, не заботясь, как это будет воспринято. Вы, должно быть, утвердились во мнении, что я дикарка.

— Ни в коем случае. — Он улыбнулся мне. — Меня восхищает открытый, добрый, пылкий темперамент. С человеком, который осторожен настолько, что и риска ошибки не допускает, мне разговаривать не о чем.

— Вы весьма милосердны, трактуя отсутствие у меня такта подобным образом.

— Хочу, однако, переубедить вас касательно моего здоровья. С каждым днем мне все лучше, и я надеюсь полностью восстановить силы в ближайшие недели.

— От всей души вам этого желаю.

Шедшие впереди Лиам и Джейн — они были слишком далеко, и мы не слышали, о чем они беседуют, — на секунду остановились и оглянулись на нас. Оба посмотрели на нас с одинаковым выражением, будто трезво оценивая что-то, прежде чем прийти к некоему выводу. Затем они развернулись и пошли дальше.

— Но если позволите говорить с вами откровенно, как друг…