Майская ночь, или Утопленницы

Глава 7. Маша, банька, сыновья

Ну вот чего этим бабам надо? Стала девка богата, первая на селе — нет, вздумала, как бы его изловить. Обиду, видать, какую затаила. Раз приплыл он к ней на кошме и говорит:

— Ну-ка, сходи принеси четверть водки!

Принесла.

— А истопи-ка мне баньку!

Истопила. А сама побежала на село (хата, понятно, на отшибе строена, чтоб народ зря углем не марать) и сказала старшине: Стенька, мол, в бане парится. А тот дал знать в город. Наезжает из города начальник со стрельцами, да и не с простыми со стрельцами — особыми. Обступили баньку, думают, как им Стеньку взять. Один посмелее глянул в оконце, откуда дым выходит, а внутри-то вроде и нету никого — один стакан стоит на низком полке. И видит стрелец: стакан поднялся сам собой и так в воздухе испрокинулся, как будто кто его пил. Страшно стало стрельцу — отпрянул и все рассказал, что видел. Только ему не поверили: кто ж в бане водку-то пьет? Разве дурной какой! Банный дедушка и жена его Обдериха страсть как пьяных не любят — удушить норовят. Это ты, говорят стрельцу, сунулся в оконце да угорел.

Хотя, ежели умом-то пораскинуть, Стеньке законы не писаны: ни в бане, нигде. Ему только квас нельзя было пить — Господь проклял.

А что незрим сделался — так это он стебель травки Железа за правую щеку положил. Добрая травка, только говорить ничего не надо: скажешь слово — тут же явишься воочию.

В ту пору идет из села старый старичок.

— Что у вас за сходка?

— Да вот хотим Стеньку изловить.

— Где вам, братцы, его изловить? Тот еще на свете не рожден! Рази мне старые кости потревожить да показать вам Стеньку?

Снял шапку, перекстился три раза, постучал в стенное бревно — и тихим голосом:

— Степан, а Степан…

— Ась? — отозвался Стенька — и сразу стал виден. Показал свой живой образец.

Оделся, подпоясался, вышел. Тут его и взяли.

Начальник говорит:

— Надо в кандалы заковать.

Ан старичок опять встрял:

— Нет, — говорит, — нельзя его в кандалы. Дай-ка сам свяжу.

Взял моченое лыко, связал ему руки и ноги — знал, видать, старый хрен, что железо Стеньку не берет. Посадили на подводу, привезли в острог.

Трое суток он там сидел, на четвертые является аж сам губернатор. Увидел — раскричался:

— Может ли, — кричит, — сидеть такой разбойник связан мочалами? В железо его!

Ему толкуют: так, мол, и так, нельзя Стеньку в железы ковать — вырвется. Куда там! Слышать ничего не хочет. Что тут прикажешь делать — сковали. И только они за дверь — тряхнул руками-ногами, кандалы-то и распались. Взял уголек — и давай что-то на полу малевать.

Прочие колодники смотрят, дивятся:

— Ты чаво там малюешь, малевич?

Стенька ухом не ведет — знай себе мажет. Намазал большой черный ковадрат. Надел обратно кандалы (для виду) и просит водицы испить. А тюремщики, видать, не разумели, что Стеньке только квас подносить можно — с квасом он ничего поделать не мог. Сколько раз так бывало: поднесут ему водицы, не знаючи, а он нырь в нее — и поминай как звали.

Но тут он по-другому учинил.

— А ну-ка, ребята, айда ко мне!

Скричал всех поближе, плеснул из ковшика на пол — и как хлынула вода отовсюду, а черный-то ковадрат возьми и обратись в ковер трухменской работы (мог бы, конечно, Стенька и лодку начертать, но так попроще). Весь острог до подстенков размыло. И тюремщики утопли.

Так и уплыл на ковре с новыми товарищами на Волгу. Поприбавилось разбойничков в шайке.

А с черным этим ковадратом многие потом живописцы-изографы колдовали, но так у них ничего и не вышло.