Сталинский дом. Мемуары

* * *

В начальных классах регулярно проверяли на вшивость. Приходила женщина в белом халате, урок прерывался, и она инспектировала головы учениц. Каждый раз вылавливались три-четыре вшивые девочки. Однако никакого стыда или позора в этом не было. Никто вшивых не сторонился. Это считалось в порядке вещей.

С темой вшивости я познакомилась гораздо раньше школы, как ни странно, читая сказки братьев Гримм. Сперва я совершенно превратно понимала фразу, повторяющуюся из сказки в сказку:

— Ты спи, а я поищу у тебя в голове.

«Что искали друг у друга в голове прекрасные королевичи и королевны? — думала я. — Конечно, мысли. Найти мысли и забрать себе».

Но вшивость сказочных героев — это еще цветочки. Почему братья Гримм считаются непременным детским чтением, я понять не могу. Вот, например, такая «забавная» сказочка. Называется она «Разбойник и его сыновья». Цитирую по книге: Братья Гримм. Сказки. Государственное издательство художественной литературы. Москва, 1949, с. 719. Художник отчего-то не указан, иллюстрации превосходные, чувствуется рука мастера. Может быть, к моменту выхода книги он был репрессирован и сидел в лагере в Сибири? Как бы то ни было, черно-белые картинки — и, что совсем странно, отнюдь не соцреалистические — передают вполне мрачный таинственный страх, которым пропитаны страницы.

Итак, герой идет по лесу и видит трех мертвецов, повешенных на дереве. Рядом — домик, а в домике — рыдающая женщина с ребенком. Здесь, оказывается, обитают лесные чудовища-великаны, которые эту даму похитили и велели ей сварить к ужину собственное дитя. Находчивый герой снимает тело одного из висельников и варит его к ужину (Казалось бы, уже вполне хватит, но дальше в этой сказочке еще такое…) Чтобы чудовища не заметили пропажу, герой изображает повешенного и висит между двумя остальными мертвецами. Чудовища, однако, не успокоились и отрезают у каждого из бедра кусок мяса, соответственно, и у героя. Далее цитирую: «Когда он (великан) попробовал тот кусок, который был вырезан у меня, а был он еще в крови, великан приказал своим слугам:

— Ступайте скорее и принесите мне того висельника, что висит посередине — его мясо свежее, оно мне по вкусу.

Или вот хрестоматийная, можно сказать, сказочка „Гензель и Гретель“ про заблудившихся в лесу детей и ведьму, которая хочет ими полакомиться. Но детки ведьму перехитрили. Цитата: „Тут Гретель как толкнет ведьму, да так, что та очутилась прямо в печи. Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку. (Какая скрупулезность!] У-ух, как страшно завыла ведьма! А Гретель убежала, и сгорела проклятая ведьма в страшных мучениях“.

А вот немецкий вариант „Золушки“. Сестры, которым мала туфелька, одна отрубает себе палец, а другая — пятку. Еще одна очень славная цитата: „Глянул королевич на ее ногу, видит, кровь течет из туфельки и белые чулки совсем красные стали“. В конце птицы выклевывают глаза у сестер, едущих на свадьбу Золушки. Мораль следующая: „Так вот они были наказаны за злобу свою и лукавство на всю жизнь слепотой“.

Еще приятнее „Сказка про можжевельник“. Речь там идет о мачехе, которая велит пасынку выбрать себе яблочко в сундуке. „Но только маленький мальчик нагнулся к сундуку, как… бац — и захлопнула она крышку, и отлетела голова, и упала между красных яблок“. (Казалось бы, уже достаточно, чтобы сделать ребенка заикой, но нет, повествование катится дальше.) Чтобы скрыть убийство, мачеха приставляет мальчику голову, повязывает шею шарфом и усаживает труп на стул перед дверью, с красным яблочком в руку. Сводная сестра, родная дочь мачехи, просит у него яблоко. Он, естественно, не дает. Тогда сводная сестричка, по наущению мамы, ударяет его по уху, и голова отваливается. Мачеха, обвинив дочь в убийстве, предлагает замести следы. „Она порубила мальчика на куски, положила их в кастрюлю и сварила суп“. Папа, ничего не подозревая, съел суп с большим аппетитом, а кости бросил под стол. Очень странная деталь — почему не положить кости на тарелку, он же все-таки немец, человек аккуратный.

Почему этот жуткий триллер о мачехе-убийце называется „Сказка о можжевельнике“? При чем там это растение? Однако, если вчитаться, эта история подобна переводной картинке.

Продавались переводные картинки в писчебумажных магазинах. Изображались на них цветы, животные и жизнь пионеров. Суть этой забавы мне совершенно не понятна. Для чего нужно было так стараться? Сперва налить в блюдечко тепловатой воды. Донести блюдечко, не расплескав, из кухни до стола. Отрезать картинку — тут всегда долго приходилось выбирать, на листе их было штук двенадцать. Утопить картинку в блюдце и терпеливо ждать несколько минут. Не додержишь — не приклеится к бумаге. Передержишь — разлезется. Наконец, вынув картинку за самый краешек, ее прилаживали к бумаге и принимались очень осторожно водить указательным пальцем по защитному слою, Он сходил мелкими катышками, которые полагалось сдувать. После долгой кропотливой работы возникало влажное яркое изображение. Впрочем, могло и не возникнуть — кусочки картинки уходили вместе с катышками и получался то безрукий пионер, то слон без хобота. Это было ужасно обидно: столько трудов и на тебе.

У братьев Гримм верхний слой — патологическое убийство, протокольно сухо описанное авторами. Вернее, записанное с чьих-то слов — ведь Гриммы ничего не выдумывали, а только добросовестно собирали фольклор, обработав его затем для чтения. По всей вероятности, они объединили две истории в одну. Первая — верхний слой — явно почерпнута за кружкой пива из болтовни какого-нибудь отставного судьи. Если уголовную историю убрать, то под ней таинственно-невнятно проступает настоящая сказка, поведанная немецкой Ариной Родионовной. Жаль, что братья Гримм не расспросили почтенную фрау и не уточнили некоторые детали. Их недостает, как кусочков переводной картинки, приставших к пальцу.

Начинается повествование издалека. Как и во всякой детективной истории, неизвестно, от какой незамеченной читателем подробности зависит действие, а — главное — развязка.

Сперва все сказочно-обычно. Живут себе муж и жена, которые очень хотят ребенка. Во дворе у них растет можжевельник. „…Однажды зимой женщина стояла под тем деревом и чистила яблоко, и когда она чистила яблоко, порезала себе палец, и капнула кровь на снег…“ „…и когда увидела кровь, стало ей так печально. — Ох, если бы родился у меня ребенок румяный, как кровь, и белый, как снег…“

Далее следует подробное описание беременности. На пятом месяце она вдыхает аромат можжевельника и „сердце у нее бьется от радости. Она упала на колени и долго не могла успокоиться“. Странная реакция. А вот еще более загадочная. На седьмом месяце она дотрагивается до можжевеловых ягод, и „ей стало завидно, и она пригорюнилась и заболела“. Кому она позавидовала? Причем зависть настолько сильна, что вызывает, как мы бы теперь сказали, депрессию. Героиня даже думает о смерти и завещает похоронить ее под можжевельником. Увидев своего новорожденного сына, она действительно умирает, причем самым неожиданным образом — „она так обрадовалась, что от радости умерла“.

Дался ей этот можжевельник. Ну, что в нем такого особенного — даже в подмосковных лесах растет. Колючий-преколючий хвойный кустарничек с фиолетовыми мелкими ягодами. Правда, есть в нем тяготение ввысь — ветки направлены к небу и прижаты к стволу. Силуэтом напоминает кипарис. Особенно строен можжевельник — словно специально подстрижен — на вересковых пустошах в Латвии. Даже такая латышская фамилия есть — Кадикис (можжевельник).

У братьев Гримм он почему-то дерево. Конечно, в сказках все бывает. Или ошибка перевода. Я не поленилась заглянуть в справочники и тут же сделала литературно-ботаническое открытие. Выяснилось, что в Европе, вдали от наших холодов, можжевельник действительно дерево. А его ягоды — красные, что я особенно подчеркиваю, и вдвое крупнее, чем у нашего северного.

Вот чему позавидовала героиня — цвету ягод. Ведь у нее навязчивая идея — родить ребенка румяного, как кровь. Румяного, как можжевеловые ягоды.

Судя по всему, сказительница, которой в свое время прилежно внимали братья Гримм, оказалась особой лицемерной. Она явно считала неприличным называть вещи своими именами, хотя вообще фольклор славится непристойностями. Мне теперь совершенно ясно, что отец ребенка — можжевельник. Такие адюльтеры не редкость в мифах.

Тогда все замечательно объясняется. И то, что дерево бурно реагирует — „стали ветки на нем то раздвигаться, то сходиться, будто кто радовался и размахивал руками“, когда Марленикен, мачехина дочка, невольная участница преступления, кладет обглоданные кости с аппетитом съеденного сводного брата под можжевельник, где похоронена его мать. И то, что „платок с костями исчез“, — можжевеловый ребенок навещает родителей.

Птица, выпархивающая в этот момент из можжевельника, — это уж совсем просто: кому как не матери разоблачить и покарать преступницу. Делает она это с присущей всем персонажам патологической жестокостью. „Только вышла мачеха за дверь, сбросила птица ей на голову мельничный жернов и все ее размозжило. А вместо нее появился маленький братец“.

Как вы думаете, что делает почтенная семья. Горюет папа — все-таки жена погибла? Плачет сестричка — это ведь ее мама? Ничего подобного. Конец потрясающий: „Мальчик взял отца и Марлиникен за руки, и были они так рады и счастливы, вошли в дом, уселись за стол и начали вместе обедать“.

Куда там современным ужастикам по сравнению с обыденной жестокостью немецкой детской сказочки.