Дворянство. Том 2

Глава 32

Ночь опускалась на славный город Пайт-Сокхайлхей, столицу великой тетрархии юго-запада, и была та ночь полна тревоги, а также скрежета окровавленной стали. Ее подсвечивали огни разгоравшихся пожаров, а крики умиравших возносились к небу наравне со звоном колоколов. Шла ночь разрушения и смерти, трагедий и беззакония, Ночь Печали, как ее назвали позже.

Раньян привалился к перилам галереи, чувствуя, что сейчас упадет, но устоял. Позади остались трупы, перед ним оскалилась щепками выбитая дверь. Дальше открывались «бархатные покои». Одежда липла к телу как после теплого дождя, но сукно пропитала отнюдь не вода.

Он дошел, превзойдя самого Жнеца, но рассказать о великом достижении, увы, было некому.

Длинный коридор тянулся через все здание. По левую руку шла череда окон в глубоких нишах с портьерами, оборудованных специально ради приватности, по правую — запертые двери, десятка два, может и больше. С первого взгляда стало ясно, почему телохранитель назвал покои «бархатными» — дорогое дерево с изысканной резьбой по-мещански скрывалось под занавесями, гобеленами и обоями, все из тяжелого разрезного бархата с глянцевым отливом. Превалировали красный, зеленый и малиновый цвета. Здесь разило огромными деньгами вкупе с потрясающим отсутствием чувства меры и вкуса. А еще пахло недавно пролитой кровью — с десяток покойников лежали на полу, очевидно, их оставили те, кто выбил дверь с галереи.

У одной из комнат, что располагалась примерно в середине коридора и этажа, толпилась небольшая группа, человек пять-шесть. Там глухо трещало дерево, и звучали краткие приказы — вооруженные налетчики старались выбить крепкий, окованный медью дуб подручными средствами. В целом преуспевали, но медленно. Надо полагать, дверь была укреплена так же как тайный ход в комнате с мертвым королем. Раньяну показалось, что он узнает предводителя, но глаза подводили, все расплывалось в неярком свете.

За окнами гремело и лязгало, там, на площади меж домов (или внутреннем дворе, тут как посмотреть), шел настоящий бой. Судя по крикам и вою раненых, сражались без дураков, насмерть. Следовало бы глянуть, кто кого, но Раньян и так буквально полз по стеночке, от двери к двери, перейти на другую сторону коридора было слишком трудно. Словно в ответ на невысказанный вопрос, со двора загудел гнусавый рог — типично горская вещь, вошедшая в легенды своей неблагозвучностью. Что ж, одна из сторон конфликта определилась — королевская гвардия или часть ее.

Раньян прикусил язык, сильно, до боли и крови. Помогло, пусть и слабенько, он сделал еще несколько шагов, неверных, шатких, однако, почти не держась за стены. Приблизился к деловитым разрушителям. Тут его, наконец, заметили.

— А, ты, — узнал Дан-Шин, поворачиваясь к новому лицу. — Так я и думал, что еще встретимся.

Раньян хотел сказать что-нибудь язвительное, этакое, но пересохшая глотка лишь забавно сипела. Выставлять себя на посмешище глупо, даже с учетом того, что вряд ли кто-нибудь сложит балладу о встрече бретера и комита. Поэтому он продолжил упрямо и молча брести к цели, сжимая саблю. С некоторым опозданием Раньян подумал, что нынче для него этот клинок слишком тяжел, надо было прихватить меч полегче у какого-нибудь телохранителя. Но что уж теперь… Он стиснул зубы и сделал еще пару шажков, закусив губу.

— Продолжайте, — бросил комит исполнителям, которые выбивали дверь молотами со свинцовыми головками, типичным оружием городского ополчения. Молотобойцами руководила высокая фигура со щитом и шестопером, кажется, это был воспитанник Кеханы — Барнак Гигехайм.

Раньян упорно волочился, преодолев больше половины пути, навстречу собственной гибели.

— До тебя мне дела, в общем, нет, — сообщил Дан-Шин. — На твой счет приказ не давали. Так что разворачивайся и ползи куда хочешь. Рыжей скажи, теперь мы выровняли долги окончательно.

От двери отлетали крупные щепки, свинец глухо чавкал, при таком темпе работы преграде оставалось держаться не больше минуты. Изнутри донесся громкий визг, Раньян вздрогнул, пошатнулся и только затем понял, что крик женский. Должно быть, служанка или фрейлина зовет на помощь. Пришлось опереться на саблю, чтобы не упасть, бретер упрямо шагнул, используя оружие как трость.

— Не нужно, — покачал головой Дан-Шин, отдавая должное упорству противника. — Ты проиграл. Мальчишку не спасти.

Аккомпанируя его словам, дверь треснула особенно громко, женский вопль повторился, тоже на октаву выше. Раньян все же споткнулся о труп, упал на колени, выпустив оружие. Зашарил вслепую.

— Ну, как знаешь, — едва ли не с печалью выдохнул Дан-Шин и двинулся к израненному бретеру.

Теперь стало видно, что ходит комит с большим трудом. Прооперированная нога была заключена в конструкцию из дощечек и тонких железных прутьев, так что пациент не шагал, а скорее шатко хромал, как на деревянной ноге, однако довольно быстро и ловко. На плече Дан-Шин нес излюбленный двуручный меч с волнистым лезвием.

Раньян нащупал саблю и встал, опять используя ее как опору. С невероятным трудом поднял оружие, надеясь, что удастся нанести хотя бы один удар. Хромой комит не производил впечатления опасного противника, однако в нынешнем состоянии бретер сумел бы убить разве что мышь. Потеря крови — такая вещь, что волей превозмогать ее невозможно. Бесполезно приказывать членам, если силы закончились, и жизнь вытекает из тела.

— Дурак, — приговорил Дан-Шин, снимая с плеча длинный меч и примеряясь, как лучше ударить. — Ну, и зачем это все?

— Тебе… не понять, — выдохнул бретер.

— Не понять, так не понять, — согласился комит и с видимой неохотой занес оружие. В следующее мгновение лицо Дан-Шина изменилось, он криво шагнул назад, скорее даже отшатнулся, закрываясь мечом. Что-то небольшое пронеслось над головой Раньяна, звучно прозвенело, натолкнувшись на защиту комита. Дан-Шин отступил еще на шаг, уставившись на что-то за спиной бретера с хмурым недоверием.

— Глупцов не сеют, не жнут, — пробормотал он. — Они заводятся сами собой, как мыши из грязи.

Шум схватки во дворе как будто окреп, усилился. С вражеской стороны коридора затопали ноги в тяжелых сапогах, Барнак, доселе деливший внимание между комитом и ломателями двери, повернулся к вестнику. Тот быстро забормотал, отчитываясь в чем-то.

За спиной шумели шаги полегче, намного легче. Чья-то рука опустилась на плечо бретеру.

— В сторону, — невыразительно приказал Насильник. — Ты здесь отвоевался.

Дан-Шин развернулся боком, держа меч настороже, он молчал и был готов к любому развитию дел. Группа у двери замерла, должно быть в ожидании новых приказов.

— Гвардия! — громко сообщил Барнак. — Пробиваются сюда. И немного отборных графских дружинников.

— Разберись, — бросил через плечо Дан-Шин. — Задержи их.

— Сделаю, — отозвался Гигехайм, быстро отбирая нужных бойцов. Двоих оставил, и те вновь подняли молотки.

Раньян привалился к двери, чувствуя одновременно и бесконечную усталость, и огонек надежды. На глаза наворачивались слезы благодарности. Или просто тяжелейшей боли. Бретер всхлипнул, размазывая по лицу кровь.

— Спасите его, — прошептал он. — Спасите, ради Бога…

— Вставай, — с этими словами Елена опустилась рядом на колено. — Поднимайся, воин!

— Не могу, — прошептал бретер. — Больше не могу.

Женщина смотрела на него, и в ее глазах Раньян видел неприкрытый ужас от вида того, как жестоко изрубили Чуму по ходу его страшного, самоубийственного прорыва через дворцовую охрану.

— Не могу, — повторил он.

— Ради себя не можешь, — тихо, лишь для его ушей сказала она. — А ради мальчика?.. — добавила еще тише, едва ли не шепотом. — Ради меня?

Раньян пустил голову, заскрипел зубами, чувствуя безграничное презрение к самому себе, к слабости жалкого, бесполезного тела и духа, которые исчерпали запас прочности. И начал подниматься.

Дан-Шин и Насильник замерли друг против друга, внимательно присматриваясь к сопернику. Комит держал меч наготове, искупитель, как обычно, с кажущейся небрежностью опирался на копье.

На противоположной стороне коридора гремело оружие, и вроде бы начиналась очередная схватка с подходящими подкреплениями. Гигехайм при поддержке наемников успешно перекрывал проход, очень ловко действуя щитом и перначом. Молотобойцы доламывали дверь.

Снаружи что-то горело, бросая желто-красные отблески на все происходящее, так что бойцы казались выходцами из преисподней.

Копьеносец и мечник не произнесли ни слова, они просто молча напали друг на друга. Елена думала, что на этом комит и закончится, она видела Насильника в деле и хорошо представляла, насколько потерял в боевых кондициях Дан-Шин. Кроме того фехтовальщица не слишком верила в пользу большого меча при данных обстоятельствах. Но комиссар удивил ее снова. Он использовал «костыльную» ногу как основание и крутился, опираясь на нее, с удивительной ловкостью. Не менее ловко комиссар действовал клинком. Елена ждала размашистых движений, смертельных для владельца меча при нехватке места, но комиссар перехватил свой лом у гарды и за оголовье, начал крутить оружие, как весло на уключине, с точкой вращения в переднем кулаке. Амплитуда тут же сократилась до вполне приемлемой, а когда Насильник старался пройти в ближний бой, Дан-Шин менял хват, перекидывая левую руку на пяту клинка. Казавшийся громоздким двуручник с волнистым клинком вертелся, будто чертово колесо, не подпуская копейщика.

Ясно понимая свою уязвимость и ограниченность в маневре, комиссар не пытался атаковать, он лишь удерживал Насильника, но этого было вполне достаточно. Барнак с подручными надежно блокировали противоположную сторону коридора, а штурмуемая дверь начала рассыпаться. Сквозь пробоину вылетела арбалетная стрела, слишком маленькая для боевой, скорее всего, пальнули из охотничьего самострела. Декоративный болт застрял в толстой куртке из войлока, боец отшатнулся, с руганью вытаскивая древко. Из комнаты что-то крикнули дрожащим голосом, то ли девичьим, то ли мальчишечьим, на грани истерической паники.

Елена поняла, что надо вмешиваться, иначе будет поздно. Она буквально прислонила Раньяна к стене, как свернутый в рулон ковер, быстро подобрала кинжал, который прежде метнула в Дан-Шина. Одновременно с этим Насильник резко махнул левой рукой, широкий рукав взметнулся, как нетопыриное крыло, отвлекая внимание комиссара на долю секунды. Держа копье в правой, искупитель развернул его на манер Ахиллеса из «Трои» с Брэдом Питом и ударил Дан-Шина подтоком в оперированное бедро, точно меж прутьев подпорки. У Елены аж в глазах потемнело от мысли, что должен был пережить в это мгновение пациент, а еще от жалости к собственному труду, который пошел по ветру в одно мгновение. Комит страшно и коротко закричал, упал навзничь, потеряв сознание от боли. Ставший бесполезным меч стукнулся о паркет. Насильник перехватил копье обеими руками и шагнул к двери, примериваясь заняться молотобойцами, те попятились. Елена шла за Насильником, Раньян побрел следом, держась за стену одной рукой, а другой волоча саблю по полу. Бретер переживал одновременно и невероятные страдания от боли, и катарсис от внезапной помощи, которую можно было назвать лишь божественным вмешательством. В голове колокольным звоном отзывался один вопрос: «но как?!!», хотя звон, скорее всего, был вызван потерей крови и полуобморочным состоянием.