Волчья мельница

— Где Клер? — сердито спросила Бертий у мужа, который подошел и теперь поглаживал ее по волосам.

— Разговаривает с отцом. Она очень рассердилась из-за письма. И я ее понимаю. Клер растит малыша Матье с рождения, и вдруг мэтр Колен решает отобрать его у нее!

— Я предупреждала дядю… Клер любит младшего брата, как собственного сына.

Конфликт, однако, разрешился быстро. Колен увел дочку с зятем в свой кабинет, где было полно грязных чашек и картонных коробок. Беспорядок огорчил Клер.

— Папа, как тебе такое в голову пришло?!

Фредерик зажал нос, демонстрируя отвращение к комнате, в которой их приняли. Бумажных дел мастер, чьи волосы были давно нечесаны, а передник заляпан свежим клеем, только всплеснул руками:

— Это мой сын, разве нет? Время покончить с этим маскарадом! Негоже мальчику расти вдали от дома. Скажу больше: мы с Этьенеттой скоро поженимся, иначе ее отец проломит мне голову топором. И Николя усыновлю! Я согрешил перед Господом. Поступил дурно, а теперь исправляюсь, нравится тебе это или нет. А вы, Жиро, могли бы и не ухмыляться…

— Дорогой мой тесть, я вспомнил времена, когда вы называли меня развратником, считая, что я недостоин вашей высоконравственной дочурки! Теперь мы поменялись местами, и это не может не веселить!

Колен грохнул кулаком по столу и крикнул:

— Не называйте меня тестем, вы, лицемер несчастный!

Клер ужасно хотелось присесть, у нее дрожали колени. Но она не решилась, потому что оба наличествующих в комнате стула были завалены предметами одежды, о которой бумажных дел мастер, очевидно, позабыл. Еще она заметила купероз на щеках отца и выступающие вены на руках. Мэтр Руа продолжал пьянствовать.

— Папа! — вмешалась она. — Памятью мамы заклинаю: не женись на этой девушке! Пусть живет у нас, раз она тебе так нужна, но фамилию Руа она носить не должна! И оставь мне Матье, с Этьенеттой ему будет плохо. Она будет издеваться над ним из ревности!

Колен потер подбородок. Мгновение всем своим видом он демонстрировал растерянность, но потом зло посмотрел на дочь и презрительно буркнул:

— Ну конечно, ты теперь гранд-дама и явилась, чтобы читать мне нотации, отвлекая от работы! У меня своя жизнь, Клер, и я всем доволен. Зарабатываю меньше, чем прежде, но свою семью кормлю и плачу рабочим. Предлагаю сделку: пусть Матье еще пять лет живет с тобой, но ты оставишь меня в покое. В церкви скоро объявят, что мы с Этьенеттой женимся, а потом и свадьбу сыграем. Она славная девчушка!

Фредерик обнял Клер за талию. Тон его был ледяным:

— Дорогая, соглашайтесь! И едем!

Хочешь не хочешь, пришлось уступить. Колен поцеловал дочь в щеку. Он спешил вернуться в цех.

— Я знал, что мы поладим, моя Клеретт! А теперь иди поздоровайся с кузиной! Она расстроится, если ты этого не сделаешь.

Молодая женщина помотала головой. Не дожидаясь мужа, она быстро вышла во двор, вскочила в седло и свистнула Соважону.

Бертий в окно видела, как она удаляется, очень изящная в своей амазонке.

— Гийом! Клер не соблаговолила зайти повидаться со мной! Совсем зазналась, дрянь эдакая!

Калека разрыдалась. Смущенная Раймонда поспешила отвернуться. И только Этьенетта, усмехаясь, с ложечки кормила сына кашей. * * *

Ферма «Семь ветров», 13 октября 1899 года

Жан прислушался. За окном свистел ветер. Он отодвинул табурет и встал.

— Пойду посмотрю, все ли в порядке в хлеву! Слышу, как там дверь скрипит. Дождь пойдет еще до ночи!

Норбер кивнул. Он грел ноги и курил трубку, сидя на камне у самого очага.

Этот высокий парень, ставший его зятем, работал так много и усердно, что старый фермер мог себе позволить отдохнуть перед ужином. Жермен начищала большой медный котелок — единственный подарок, полученный ею к свадьбе.

— За коровами нашими он хорошо ходит… Послушать Жана, так у них и молоко стало вкуснее с тех пор, как он играет им на губной гармонике! Это в память о товарище с «Бесстрашного», Леоне, которому было шестнадцать и который утонул, Жан купил себе этот инструмент на ярмарке. У Леона тоже была гармоника. Но ты не беспокойся, пап, она недорогая!

— Это его деньги, — отвечал Норбер. — Теперь, когда мой зять сам делает и продает сидр, пусть покупает что хочет, я в эти дела не лезу.

Молодая женщина улыбнулась. Ее лицо отражалось в золотистом металле котелка. В белом, украшенном кружевом чепце, с чуть округлившимися щеками и смеющимися губами она себе очень даже нравилась. Сердце билось в груди Жермен от радости, которая все никак не хотела угомониться.

По вечерам отец рано уходил к себе, в спальню второго этажа, и молодожены уединялись на кровати за резными дверцами. Немного света проникало внутрь через ромбовидные отверстия. Жан крепко обнимал ее на чистых простынях, под мягким одеялом. В первые дни супружества Жермен боялась ему не понравиться. Ведь наверняка он еще вспоминал свою Клер… Но муж был с нею добр и ласков, старался доставить ей удовольствие, был с нею нежен.

На родной нормандской земле Жермен обрела свой рай. В церкви она поставила пару свечек Пречистой Деве в благодарность за то, что та послала ей Жана. Для молодого мужа она старалась как могла и с рассветом становилась к печи, чтобы приготовить запеченные в слоеном тесте сладкие яблоки.

Жан прошел мимо солидной постройки, в которой хранились запасы сена, а потом и мимо хлева. Отсюда открывался хороший вид на долину, большую и ровную, разделенную на многие сотни узких, обнесенных изгородями полей. Типичный для этих краев ландшафт, именуемый бокажем, простирался до самого горизонта. У Жана были все основания чувствовать себя счастливым. У него была любящая, добрая жена, крыша над головой и вкусная домашняя пища. Тяжелая работа в поле, дойка по утрам и вечерам, уборка хлева, обязательная обрезка яблоневого сада и уход за ним — все эти занятия ему нравились. А еще это помогало не бередить душу воспоминаниями о Клер. Он простил ее — она ведь думала, что он умер! — но в глубине души страдал: могла бы и подождать, не выскакивать так быстро замуж!

«Месяц, два — и она узнала бы, что я жив! — говорил он себе иногда, поддаваясь опасной тоске.

Однако по натуре Жан был человеком любящим, благодарным: Жермен вышла за него, и, ценя ее доброту и неустанные заботы о нем, он отвечал ей тем же. Ночью она стонала под его ласками, а потом утирала слезы счастья.

Ветер носил опавшие листья, пахло дождем. Жан поправил капюшон плаща, надвинул его на лоб, проверил, заперт ли сарай, подобрал с земли какую-то железку и вдруг услышал:

— Эй, добрый человек! Подскажите, это ферма Шабенов?

Голос показался ему поразительно знакомым. Жан вздрогнул, огляделся по сторонам. На дороге стоял мужчина — высокий, худой, с чуть сгорбленной спиной. Из-под черной шляпы выбилось несколько седых прядей. В руке у него была трость.

— Базиль! — вскричал Жан, перебегая через двор.

На его крик вышли Жермен с Норбером. Они стояли и смотрели, как Жан порывисто обнимает незнакомца.

— Базиль, я уже не надеялся, что ты приедешь! — шепнул Жан. — Значит, все-таки получил мое письмо? Погоди-ка, дай вспомнить… Я отправил его больше года тому назад! Сначала беспокоился, ждал, а потом решил, что у тебя полно своих забот.

— Ну что ты, мой мальчик! Когда я его получил, думал, у меня сердце разорвется… Как же я рад видеть тебя живым и здоровым, Жан! Ты предупредил хозяина, что я приеду?

— Нет, ждал, когда напишешь. А ты взял и приехал!

Жермен, все еще с кухонным полотенцем в руке, направилась к ним. В этих краях не было никого, с кем Жан мог бы так радушно здороваться. Сияя улыбкой, Жан воскликнул:

— Милая, подойди, я вас познакомлю! Это мой… дед! Я написал ему после свадьбы, и вот он приехал! Без предупреждения, хотел сделать нам сюрприз!

Базиль Дрюжон и глазом не моргнул. Наверняка Жан знает, что делает. Он, разумеется, не рассказывает всем и каждому о своем прошлом… Жермен, раскрасневшись от смущения, громко чмокнула гостя сначала в одну щеку, потом в другую.

Час спустя сидр уже лился рекой, и закуска была знатная — террин из заячьего мяса, обложенный ломтиками сала. Норбер рассказывал о местных дрязгах, которых в окрестностях Вира[37] хватало, Базиль — о баррикадах на парижских улицах тридцатилетней давности. При этом оба старика курили. Жермен, улыбаясь, слушала, а Жан радовался, гордый как петух. У него было ощущение, что теперь вся его семья в сборе.

На следующее утро тесть с Жермен в повозке отправились на ярмарку в соседний городок Сен-Север. Базиль не стал терять времени даром.

— А что же Клер? — спросил он. — Когда она вышла за Жиро-младшего, я понял, что больше не могу жить по соседству с мельницей. Ты говорил, что написал ей… Какое это было для нее потрясение!

Стиснув кулаки, Жан тихо отвечал:

— Базиль, сейчас мы об этом поговорим и все — ни слова больше! Я уже никуда отсюда не уеду, у меня тут жена, дом. А Клер даже не соизволила черкнуть мне пару строчек. Мне написала Бертий: мол, кузина вышла замуж, и «очень выгодно», а мне лучше оставаться в Нормандии и все в этом духе. Я чуть не умер, Базиль! Благо Жермен была рядом и мы поженились. А то письмо я сжег. Это был чистый яд!

Базиль нахмурился. Он уже жалел о своем упрямстве. Перед отъездом из Шаранты надо было все-таки навестить Клер, поговорить с нею об этом новом повороте событий. Жан выжил в кораблекрушении, но она стала женой другого… Он со вздохом стал раскуривать трубку.

— Старый я болван! Жан, ты должен это знать: Клер, когда стало известно о твоей якобы смерти, очень горевала. Стала как будто неживая. И Жиро, мерзавец, этим воспользовался. И Бертий, конечно, — той позарез нужны были деньги. Клеретт мне все рассказала, да только я тогда был зол и выпроводил ее восвояси. Это совсем не похоже на мою крошку — ну, что она сама тебе не ответила. Заметь, ее муж очень ревнивый, он мог ей помешать. Я очень скучаю по своей девочке… Полгода я жил в Париже, у кузена. Давал уроки детишкам, живущим в четвертом округе. И как только поднакопил деньжат, отправился в Нормандию. Мне не терпелось тебя увидеть, Жан! Я люблю вас с Клер, как своих собственных детей!

— Все, поговорили — и хватит! — сердито сказал покрасневший от волнения парень. — Больше ни слова о ней, Базиль, прошу! Плевать она на меня хотела! Что эти двое поженятся, было давно решено, и приз для невесты — красивая усадьба! Больше не хочу думать об этой девушке. Идем! Посмотришь, как я дою коров. Быстро научился, уж можешь мне поверить!

Жан надел грубые, заляпанные грязью башмаки и выцветшую от дождя, засаленную куртку. * * *

Ангулем, февраль 1900 года

Аристид Дюбрёй подышал на руки, чтобы их согреть. Тепла переносная печка, в которой горел плохонький уголь, давала мало, а из-под двери кабинета постоянно тянуло холодом. Полицейский недовольно посмотрел в окно. Крыши домов укрылись снегом, а над ними — низкое, свинцово-серое небо…

— Мерзкая погода!

Он вновь склонился над досье, которое как раз изучал. Пришло время закрыть дело Жана Дюмона, молодого узника колонии в Ла-Куронн, оказавшегося хитрым как лиса… Нельзя было не вспомнить и Базиля Дрюжона, который умудрился сбежать из Шаранты буквально за пару дней до того, как шеф полиции нагрянул к нему с тремя своими подчиненными. Было это в июле 1898 года.