Волчья мельница

— Надеюсь! — вздохнул Фредерик, и лоб его перерезала морщинка. — У нее очень тонкие пальцы.

— Мой дорогой, вернемся, пожалуй! Я немного устала.

Фредерик подозвал фиакр, назвал кучеру адрес:

— Улица де-Болье.

В экипаже Аделаида де Риан присмотрелась к юноше повнимательнее. Взяла за руку и тихо спросила:

— Когда свадьба? Фредерик, я бы хотела, чтобы ты привез ко мне эту девушку. Ты знаешь, что в Понриан я больше никогда не приеду. Это слишком далеко, и в каждой комнате мне будут мерещиться призраки… Но твоей супруге дом, возможно, понравится.

— В июне будущего года, я тебе уже говорил.

— Я стала все забывать. Что поделаешь, возраст! В июне ты говоришь? Но это же так нескоро! Сейчас только июль. Нам с Клер нужно познакомиться задолго до свадьбы. Я не вечная, мой милый Фредерик! Кто позаботится о нашей крошке, когда меня не станет? Тебе нужно поговорить с невестой.

Фредерик тихо обещал. Думал он о встрече, состоявшейся этим же утром. Аристид Дюбрёй, этот вездесущий полицейский, был с ним подчеркнуто любезен. Они встретились в центре города, перед пивным рестораном «Ла-Гранд-Брассри-дю-Сантр», поздоровались и немного поговорили.

— Я, мой дорогой, уезжаю в Рюффек. Префект полиции командирует меня для расследования нового дела… Мои люди регулярно прочесывают окрестности Ангулема, но молодой каторжник, Жан Дюмон, как в воду канул!

Думаю, парень уже далеко. Выскользнул, так сказать, у нас из рук. Но я терпеливый, рано или поздно я его достану! Если, конечно, он не сбежал за границу. Ну и скатертью дорога, скажу я. Согласны?

Фредерик не ответил. Участь какого-то каторжника его не волновала. Однако Дюбрёй, насмешливо поблескивая глазами, продолжал:

— Засвидетельствуйте мое уважение вашей невесте, Клер Руа. А когда поженитесь, повезите ее на морские купания! По-видимому, юная Клер любит прохладную воду… Неделю назад двое жандармов застали ее чуть ли не в костюме Евы ночью на берегу ручья, который течет к мельнице. И эта невинная наяда прикрылась вашим именем, как щитом! Вы счастливчик, Фредерик…

Желчь и мёд в одном флаконе — в этом был весь Аристид Дюбрёй. С тех пор Фредерика грызла тревога. Ему хотелось побыстрее оказаться дома, в поместье, и в то же время, чтобы нога его туда больше никогда не ступала. Под этой крышей, крытой рыжей черепицей, он узнал, что такое жить в аду.

— Ты захватил ячменные леденцы и ленту для куклы? — спросила престарелая дама. — Мы на месте!

Перебирая в голове свои сомнения и страхи, Фредерик расплатился с кучером и помог Аделаиде сойти. Они вошли в большой серый особняк. В вестибюле им навстречу вышла горничная. Фредерик передал ей верхнюю одежду и шляпу, и они с Аделаидой прошли в глубину дома. Дверь в жилую комнату он открыл с сияющей улыбкой:

— А вот и я, сестренка! * * *

Клер расправила складочку на простыне материнской кровати — вот, так намного лучше! Девушку буквально переполняли энергия и желание позаботиться о близких. Вот уже десять дней она упорно трудилась по хозяйству, и служанка сбилась с ног, поспевая за ней. Приготовление пищи, работа в огороде, уборка и стирка — все делалось быстро и наилучшим образом. Ортанс наблюдала за всем этим с нескрываемым удовлетворением. И в это утро сказала мужу:

— Колен, ты заметил, как наша дочка повеселела с тех пор, как они с Фредериком поладили? А мы волновались! Клер будет богатой и хозяйкой Понриана. Она целый день напевает за работой… Девочка влюблена!

Ортанс была права, если не считать маленького просчета с возлюбленным. Да, Клер буквально дышала любовью, но не к Фредерику, а к Жану. Каждый вечер они встречались в Пещере фей. Парень принес туда одеяло и фонарь. Эта расселина в горе служила им брачным покоем. Впереди у них было несколько недель счастья: дважды съездив в Ангулем, Базиль объявил, что корабль Жана отплывает в сентябре.

— Мой друг из Ла-Рошели возьмет тебя на борт. За проезд заплатишь работой. Придется туго, предупреждаю! Но зато, мой мальчик, ты попадешь в Америку и там будешь свободным человеком!

Когда Клер узнала новость, то засмеялась от облегчения. Сентябрь еще так далеко, осенью! А у них впереди — длинное прекрасное лето…

Девушка направилась к двери.

— Мама, я, пожалуй, пойду! Все необходимое у тебя есть: графин с водой (я добавила немного вишневого сиропа), швейные принадлежности, вязание. На ужин я приготовлю жареные белые грибы с чесноком и поджаренным салом. И салат! У меня на огороде прекрасный латук!

— Белые грибы? — удивилась Ортанс. — Ты нашла белые грибы?

— Недавно прошли хорошие дожди, мам. И я их не нашла, а купила у племянника Базиля.

— Не знала, что у старого писаки есть племянник!

Ортанс непрерывно поглаживала живот, который все округлялся и округлялся.

Клер улыбнулась про себя. Этот таинственный племянник был не кто иной, как Жан. Полиция прекратила поиски в долине. Базилю пришло в голову, что Жана можно представлять своим родственником как в Пюимуайене, так и всем, кто к нему захаживал. Юный беглец, должным образом одетый и с отросшими черными кудрями, не вызвал у местных и тени подозрения. Толстая жена бакалейщика заверяла своих покупательниц, что неравнодушна к пареньку — он такой красавчик! А на уродливый шрам у Жана на запястье и вовсе никто не смотрел.

Базиль радовался, что так легко провел своих сограждан и что ежедневно видится с Клер, которая прибегает к ним на закате — взбудораженная, с бьющимся сердцем и разрумянившимися щеками. Девушка понятия не имела, что он все еще пестует идею мести Эдуару Жиро. В планах бывшего учителя было подтолкнуть ее к отъезду вместе с Жаном, лишив тем самым Фредерика невесты. Он рассказал своему псевдоплемяннику всю историю от начала до конца. Жан слушал, стиснув кулаки, — так велико было его презрение к Колену Руа. По отношению к Жиро-младшему он испытывал ненависть — еще бы, он посмел принудить Клер к этой постыдной помолвке! И страшно ревновал к нему возлюбленную.

— Я увезу ее, Базиль! Он ее не получит!

И они придумывали один план за другим, оставляя Клер в неведении. А ее единственной заботой было встретиться с любимым, ласкать его и целовать. Каждую ночь она стонала, отдаваясь ему, обнаженная и ненасытная. Целомудрие, плотский грех, угрызения совести — Клер забыла обо всем, кроме своей любви.

Ортанс удержала дочь за руку и спросила язвительным тоном:

— Ты сказала «купила»? Мог бы отдать их тебе даром! Его дядюшка платит нам за дом сущие гроши! Стыдно людям сказать! Колен к нему слишком добр.

Клер промолчала, потому что ей хотелось поскорее улизнуть в сад, где ее дожидалась Бертий.

— Мам, у меня полно дел, — сказала она.

Девушка сбежала по лестнице и поспешила на улицу. Мельница в это время года утопала в зелени. Скалы в ярком солнечном свете казались белыми. Под яблоней Бертий с Этьенеттой лущили фасоль. Клер соорудила для них примитивный стол: три доски поверх деревянной треноги. Служанка покосилась на молодую хозяйку. Она завидовала ее крепкой, высокой груди, тонкой талии и платьям из цветастого хлопка.

— Ну что, принцесса, далеко еще до четырех фунтов, которые мне нужны для завтрашнего обеда? — спросила Клер.

Бертий улыбнулась, сунула руку в миску с бобами, и они покатились с ее ладошки — цвета свежего молока, блестящие и гладкие.

— Смотри, какие красивые! И ни одного жука-долгоносика[19]!

— Какое везение, принцесса! — улыбнулась кузина. — Глупышка: долгоносики портят только сухую фасоль!

— Откуда мне это знать? Я не в деревне родилась!

Клер устроилась рядом, положила перед собой горку желтых в коричневую крапинку стручков. Это занятие не казалось ей скучным: какие чудесные мечты в это время занимали ее ум! Бертий, которой хотелось поболтать с кузиной без посторонних ушей, выразительно посмотрела на Этьенетту. Она не любила эту худую, слишком любопытную девушку. Клер намек поняла.

— Этьенетта, может, сводишь коз ненадолго к каналу? Там полно колючек. Пусть они их подчистят!

— Хорошо, мамзель!

Соважон зарычал, потому что Этьенетта наступила ему на лапу.

— Смотри под ноги! — рассердилась Бертий. — Как можно быть такой неловкой!

Служанка ушла, щелкая подошвами сабо. Она терпеть не могла коз, которые при первой возможности разбегались, и их потом приходилось искать. В хозяйстве Руа их было три.

— Этьенетта наверняка считает нас жестокими, — заметила Клер. — И предпочла бы оказаться на нашем месте.

— Ты преувеличиваешь, Клеретт! — возразила Бертий. — Жалеть Этьенетту нечего. У нее есть еда и постель, и ты недавно отдала ей новые чулки и юбку. Базиль забивает тебе голову своими социалистическими идеями!

— Мне кажется, ты становишься сварливой. Жаль, ведь ты такая хорошенькая! И никакой это не социализм, а христианское милосердие. На земле столько горя!

— Сварливыми становятся и по меньшему поводу, — сказала Бертий.

Клер тихонько вздохнула. Разве она виновата, что любит Жана и у нее две ноги, проворных и крепких?

— Есть люди несчастнее тебя, и их много! — заявила она. — Я так скажу: рассказы Жана о мучениях умирающих от голода детей, которых за это же отправляют в колонии, открыли мне глаза. Страдания бывают разные.

Характерный стук колес привлек их внимание. Элегантный экипаж как раз въезжал во двор мельницы. Клер покраснела, узнав Фредерика, рядом с которым сидел кто-то еще, судя по одежде и осанке, молодой мужчина.

— У нас гости! — зашептала Бертий. — Как хорошо, что я сегодня в голубой шелковой блузке!

Кузина ее радости не разделяла. На ней было простое платье и маленький чепец поверх собранных в узел волос — домашний наряд, который не боится ни пыли, ни огородных работ. Она схватила Соважона за ошейник. Тот лаял и рычал одновременно, и угомонить его не получалось.

— Запру его в сарае! — сказала Клер тихо. — А ты пока поздоровайся с гостями, принцесса. Интересно, зачем они явились?

С высокого сиденья коляски Фредерик видел, как она потащила к хозяйственным постройкам своего огромного пса с раскосыми глазами. Его спутник тем временем выбрался из коляски и рассматривал поочередно внушительное, похожее на старинный форт здание, в котором размещались сушильные цеха, гигантский массив скал и жилище семьи Руа. Наконец он повернулся к яблоне и увидел Бертий. Она сидела, откинувшись на спинку плетеного кресла, и улыбалась. Сегодня девушка собрала свои «лунные» волосы в одну косу и диадемой уложила ее надо лбом. Голубой цвет блузки оттенял ее бледность и большие серые глаза, блестящие и ясные, а еще тонкость восхитительных черт, красивую форму бюста.

— Мадемуазель Клер Руа? — тихо спросил незнакомец, направляясь к ней и не сводя с девушки зачарованных глаз. — Позвольте представиться: Гийом Данкур!

Приподняв шляпу, он поклонился. Девушка подала ему руку, и вид у нее при этом был лукавый:

— Бертий Руа, кузина Клер.

— Ах, простите! Фредерик Жиро твердил всю дорогу, что его невеста — писаная красавица, и как только я вас увидел…

От таких комплиментов Бертий просто расцвела. Не переставая улыбаться, она рассматривала гостя. У Гийома Данкура были рыжеватые усики и чуть длинноватые волосы того же оттенка, довольно-таки непримечательное лицо и крупный нос.