Пробудившая пламя

– Вы зря напоминаете мне о том, как слеп и глуп я был потому, что доверял собственной матери. Ценность того сокровища, которого я лишился по собственной дури и чужой подлости, я прекрасно осознаю. Но я надеюсь, что пламя будет благосклонно к нам с алири. Если же нет... Моя алири сначала подарила мне двоих детей, а потом сохранила всех троих. – В голосе Берса начало пробиваться рычание.

– Не стоит. – Положила я ладонь на его руку.

– Далли...

– Впервые ведёт себя, как и надлежит рабыне в приличном доме! – яд у Майхур видимо от новостей о наказании и ссылке в старый дворец полился вообще без границ.

– Я не рабыня, Майхур. И никогда ею не была. – Я знаю, от чего вздрогнула Майхур, и знаю, что она сейчас видела. Мой фирменный взгляд, когда я ловила тех, кто пытался нагреть лапу на бизнесе Юсупова. – Рабство это не насильно одетый на твою шею ошейник, и не кандалы на твоих руках. И даже не те путы, которыми нас связывают чуждые нам законы. Рабство это гниль в душе, когда ради более жирного куска готов предать собственную плоть и кровь! Это когда любая мерзость оправдывается собственным благополучием. А пока этого нет, любой будет свободен.

– О чём ты говоришь? – не понимает она моих слов.

– О том, что прежде чем требовать соблюдения приличий, нужно самим их соблюдать. – Жестко обрывает её Барлик, и пусть многое из того что сказала Майхур для него просто слова, он услышал что она старается использовать боль моего прошлого, как оружие против меня же.

Майхур осекается и медленно переводит взгляд с Барлика на меня, на Берса, который сейчас смотрит только на меня, на Малис... И вот тут впервые я вижу в этих глазах страх.

– Господин, портреты, как вы и приказали, выставлены в тронном зале. – Доложил евнух, как-то странно поглядывая на Малис.

Даже Берс удивленно приподнял бровь, оторвавшись от разглядывания меня.

– Что-то уже успела натворить? – спросил он у Малис.

– Ну... Если преподнести маме платье в подарок это "натворить", то да. – Рассмеялась она.

– Малис, тебе жалко завтрака для отца? – притворно вздохнул Берс.

К счастью, пытка завтраком быстро закончилась. Впрочем, неловко себя, похоже, чувствовала только я. Анаис старательно изображала горе отвергнутой женщины, Майхур преданной матери. Последняя вообще вкушала с видом королевы перед казнью.

После завтрака мы пошли в тронный зал. Бывшая майриме омана и лари Анаис шли позади всех, но, тем не менее, от желания утолить любопытство не отказались. Я сама шла рядом с оманом, мне просто не оставили выбора, предложив руку. И я приняла её без каких-либо раздумий.

Слова майриме об Анаис и Абилейне меня не затронули. Это как в начале отношений с мужчиной, ты не испытываешь ревности к его прошлым увлечениям. Для меня эти женщины были именно таким отголоском прошлого.

А ещё я знала, что Ираидала, прежняя, испытавшая столько боли и горя, не погибла, а вполне себе счастлива, и заслуженно счастлива. А мне выпал шанс на обломках такого горького прошлого выстроить настоящее. Настоящее, которое уже наполнилось любовью моих детей и их счастьем. И возможно...

Я взглянула на Берса и встретилась с его взглядом, взглядом полным тёмного пламени и лестного для любой женщины желания.

– Дивный цветок сокровенного сада,

Для сердца моего и взгляда услада,

Лишь рядом с тобою душа оживает,

И смысл бездумную жизнь наполняет.

От того, что ты рядом постоянно пьянея,

Даже надежде поверить не смею.

Я сотни сравнений пытаюсь найти,

Но только "моя" словно крик из души. – Склонился к моему уху и негромко произносит оман, вызывая моё удивление.

В зал я захожу, смущённо улыбаясь. Но стоит сделать пару шагов, и я словно натыкаюсь на ледяную стеклянную стену. Словно сильнейший удар в солнечное сплетение и одновременно по ушам. Воздух перестаёт поступать, не могу сделать и вдоха, горло и грудь горит огнём, грудь раздирает, словно чудовищными когтями.

Люди с картин обретают плотность, имена, голоса... Оживают и сходят с полотен. Тёмное зеркало, закрывавшее прошлое Ираидалы, покрылось трещинами и посыпалось острейшими осколками, режущими сердце и душу.

Далеким эхом пробиваются чуждые вскрики. "Она? Северная княжна?" И сквозь болотную муть боли пробивается сильный голос.

– Дыши! Далли, слышишь, дыши! Это прошлое! Тебя там нет! Ты здесь, ничего больше нет! – повторяет голос, пока руки огненными прикосновениями к плечам и моим рукам пытаются прожечь корку ледяного панциря, сковавшего меня. – Далли, моя Далли! Дыши, прошу тебя!

А я словно стою посреди самого настоящего ада. Не желая видеть, и боясь закрыть глаза одновременно. И только ярко-изумрудное платье, пронзённое кинжалом с длинным трёхгранным клинком, пропитывается кровью. Кровью самого близкого и дорогого мне существа.

Страха, горя и боли становится слишком много, и я начинаю говорить! Рассказывать Голосу, веря, что этот голос единственная ниточка, что вернёт меня из этого кошмара обратно. Он поймёт, он отгонит эти страхи, он рядом. Только он встаёт преградой между мной и лавиной боли и ужаса, готовой меня погрести под собой.