Современная румынская пьеса

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Сцена некоторое время пуста. Потом появляется М и р а в халате, крадется к комнате Кристиана. Стучит в дверь. Дверь открывается. На пороге появляется К р и с т и а н.

М и р а (с раздувающимися ноздрями). Господин Кристиан, я вас ненавижу.

К р и с т и а н. Я вам не верю, девушка. Вы слишком современны для этого.

М и р а. А если бы я сказала вам противоположное, вы бы поверили?

К р и с т и а н. Столь же мало и по той же причине. (Пауза.) Это все? Спокойной ночи. (Хочет уйти.)

М и р а. Постойте, господин Кристиан.

Кристиан оборачивается.

Я хочу объяснить, за что я вас ненавижу. Я убеждена, что вас интересует причина.

К р и с т и а н. Возможно, только с биологической точки зрения. Я замечаю, что в этом мире становится все меньше действий и все больше причин.

М и р а (пристально глядя на него). Вам без малейшего труда удается добиться того, чего я пытаюсь достичь ценой неимоверных страданий.

К р и с т и а н. Не знаю, что вам сказать. Нет, пожалуй, знаю. Вы ищете возможности остаться в одиночестве и (с легкой улыбкой) стучите в мою дверь…

М и р а. Чтобы спросить, существует ли что-то подлинное, не фальшивое.

К р и с т и а н. Я видел лавку, где его продают в обертке из фольги.

М и р а. Не смейтесь.

К р и с т и а н. Уж не вы ли запретите мне смеяться? Ищете подлинное… Вы гусыня, милочка. Возможно, образованная. Идите спать. Делайте детей. Мучайтесь. А потом поговорим.

М и р а. Я пришла с крыши, господин Кристиан. Не через трубу, как в сказках. Нет, сегодня ночью я спала там. С Адо. Вы не знаете, кто это? Тем хуже.

К р и с т и а н. Чепуха!

М и р а. Плохо, что я сама не знаю, кто он. Адо — это природа, думала я. Ломка, Свобода, Простота, Протест. Я спала с ним сначала в страстных объятиях, в забытьи, потом становилась все чище. Не смейтесь.

К р и с т и а н. Я не смеюсь.

М и р а. На крыше, на стрехе мира. Мы долго развлекались С Адо, дурачились… Я была с ним… Не смейтесь.

К р и с т и а н. Не смеюсь.

М и р а. Была в подполье монастыря Плумбуита{59}. Адо попрошайничал. Чуть было не занялся воровством, но я ему не позволила. Хотел украсть икону.

К р и с т и а н. Зачем?

М и р а. Да так. Ему уже приходилось воровать. Потом мы побывали у каких-то субъектов и там тоже развлекались. Танцы в простынях. Понимаете?

К р и с т и а н. И что же дальше?

М и р а. Мы забрались на гостиницу «Унион»{60}. Адо стоял на голове у самого края и болтал ногами, а я его целовала. Я сумасшедшая, правда?

К р и с т и а н. Я подумаю. (Делает шаг назад.)

М и р а. Постойте, господин Кристиан, я вас ненавижу, понимаете? Все это было на самом деле. Вам известно, что я прекрасный электроник?

К р и с т и а н. Это в порядке вещей.

М и р а. Четыре ночи с Адо… я хотела сама не знаю чего… невозможного. Понимаете?

К р и с т и а н. Понятно.

М и р а. Мы занимались любовью при свете луны, бедные, как церковные крысы. Днем я прекрасный электроник, дочь товарища директора, а ночью я вешала платье на перекладину антенны, как знамя… Мы решили сделать как можно больше при минимуме жестов, понимаете? Чтобы избавиться от накипи, оставить только сущность. Теперь понимаете, за что я вас ненавижу?

К р и с т и а н. Пойму, после того как вы объясните мне, что такое сущность.

М и р а. Я — вам? Чудовище! Толстокожее животное. Вы все прекрасно поняли с самого начала, господин Кристиан. Все наши старания гроша ломаного не стоили. А я-то думала, что стоят… Я ушла, порвала, освободилась от всего, что накопилось во мне. Мы сверкали при свете луны оборванные, голые. От всего, от любого содержания. Мы были смешны?

К р и с т и а н. Думаю, что да.

М и р а. Потому что мы притворялись. И мама спала на крыше училища изящных искусств. Может быть, и отец воровал. Не знаю. Меня бы это не огорчило. Они занимались этим искренне. Скажите, можно еще чем-нибудь помочь?

К р и с т и а н. А что говорит Адо? Вы его спрашивали?

М и р а. Адо — позер и фат. Он тоже не настоящий. Господи! Господи, иногда мне хочется повеситься.

К р и с т и а н. Не думаю, что вы это сделаете.

М и р а. Возможно, вы правы… Вы, страшное чудовище… За эти ночи, проведенные на крыше, я поняла… что и вы… и вы такой же.

К р и с т и а н (улыбаясь). Закон крыши — не думать.

М и р а (не слушая его, озабоченно). И вы испытываете эту потребность. Но, господин Кристиан, у вас это получается. Я не знаю, как вы этого добиваетесь, но у вас получается. Я ненавижу вас! Ненавижу всеми фибрами! Всей своей потребностью в настоящем.

К р и с т и а н. А электроника? Что вам дает электроника?

М и р а. Это совсем другое. Я ищу человеческий ответ. Я была женщиной. Я бы охотно снова стала ребенком. Только бы отыскать правду.

К р и с т и а н. Вам захотелось поиграть, черт бы вас побрал! Марш домой! (Готовится уйти; вспомнив.) И вот что имейте в виду — Цукулеску никто не убивал. Он сам выбрал свой путь.

М и р а (с ненавистью). Я сделаю все возможное, чтобы вы убрались отсюда. Завладею вашей комнатой, которую вы так оберегаете. Подожгу ее. Пусть не останется ничего настоящего.

К р и с т и а н. Вы останетесь в дураках, мадемуазель. Не в комнате дело. Спокойной ночи. (Уходит к себе.)

И тотчас же из-за двери слышится несколько одинаковых аккордов на скрипке.

М и р а (кричит ему вслед, сначала громко, потом все тише). Знаю! Мы должны вас уничтожить. Потому что вы бросаете вызов всем условностям, всей фальши. И потому, что вы понимаете, господин Кристиан. Понимаете все, что я вам говорю, и все, о чем умалчиваю. Это ужасно. И пальцем о палец не ударите. (Плачет.) И потому, что вы поразительно противно пиликаете на этой несчастной скрипке!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ