Любовь Адмирала

Глава 42

– Ну что, Роман, оценил мое гостеприимство?– высокий сомалиец удостоил меня еще одним визитом уже ближе к закату второго дня. Повязку на глаза мне больше не цепляли, поэтому я мог ориентироваться как минимум во времени суток. Еда и питье, которые принесли еще пару раз за световой день, пусть и скудные, но позволяли поддерживать минимальный заряд сил. И всё равно, раны и ушибы продолжали болеть, а по ощущению озноба и зудящей, перешедшей почти в хроническую, боли в местах ожогов на лице я понял, что лихорадка и сепсис приближаются.

– Спасибо, добрый человек,– ответил я ему, снова стараясь смотреть на него прямо и смело, пусть взгляд и плыл.

Мне показалось, что он заметил разрастающееся воспаление на моем лице, по тому, как недобро цыкнул и искривил рот, что-то пробубня на своём. Крикнул куда-то за мою спину, после чего, спустя десять минут в помещение зашел еще один мужик.

По тому, что в руках у него было нечто похожее на аптечку, я понял, что это их местный доктор или желающий казаться таковым.

Мои раны осмотрели, бесцеремонно залили антисептиком, по запаху, скорее напоминающему бензин, вкололи сразу несколько обезболивающих и к моему облегчению- антибиотик. Успел зацепить глазами международное название на ампуле- таким базовым вещам нас учат на случай экстренной ситуации. Офицер должен уметь не только отдавать приказы, ходить в парадной форме по уставу, но и выживать. Жаль, что в периоды мира мы часто об этом забываем.

–Ну, теперь должно быть получше,– улыбается он мне «золотым» ртом. Видимо, в этих краях золотые коронки на зубах все еще являются признаком солидности и богатства, а может это наследие его советского прошлого, как и сносный русский.

Снова что-то жует и сплевывает.

–Отдыхай, Роман. Завтра поговорим,– вдруг решает он меня оставить, видя, что лечение его пока не принесло мгновенных результатов. Я же наслаждаюсь ощущением того, как обезболивающее постепенно расслабляет мое тело и уносит боль, а я могу, наконец, погрузиться в исцеляющий сон-забвение, а не агонию.

Утро выдалось менее знойным, чем в дни накануне. Небо затянули свинцовые облака и даже пару раз что-то покапало. Вот бы сюда наши дожди, чтобы прибили к земле вездесущую мелкую пыль, насытили живительной влагой скудную растительность, окрасив ее пожухшие, но отчаянно борящиеся за выживание листочки в насыщенный изумрудный. Мой «спаситель» или, наоборот, «конвоир» зашел на этот раз совсем рано.

–Как самочувствие, Роман?– настроение его, судя по всему, было сегодня на высоте. Наверное, получилась захватить какую-то крупную добычу или за кого-то дали выкуп…

–Намного лучше, спасибо,– ответил я честно.

На удивление при приветствии он протянул мне руку, совсем по-товарищески.

–Я очень голодный, офицер Роман. Будешь кушать со мной?

Место, где мы сейчас находились, напоминало не то, чтобы традиционный дом. Скорее какое-то фортификационное шале. К массивному каменному кубу практически без окон были пристроены открытые помещения-террасы из тонких гибких деревянных стволов. На таком пространстве мы сейчас и завтракали.

На столе сомалийца еда была такой же скудной, какую носили и мне, с той лишь разницей, что рыба была жирнее, а рис более светлым. Мы ели и молчали. Я- от голода, растущего в геометрической прогрессии на фоне возвращающихся сил. Он- наверное в знак уважения к еде. Такие люди обычно относились к приему пищи как к сакральному действию. И правильно. Я всегда уважал эту восточную традицию.

– Что, офицер Роман, мне скажешь?– начал он, откидываясь на кресле, когда со стола убрали съеденное, заменив его терпким кофе и каким-то веником из длинных палок.

–Хочу сказать тебе спасибо, если бы не лечение, я бы, наверняка, уже бы бился в агонии от заражения крови.

Тот улыбнулся, самодовольно кивая.

–И что мне с тобой делать?-опять этот игриво-хитрый тон.

–Думаю, для начала стоит сказать мне свое имя…

–Для чего мне говорить тебе имя?– сделал вид, что напрягся.

–Для того, чтобы я смог озвучить тебе человеческое спасибо перед Богом в молитвах. Если выживу, буду помнить с благодарностью. Потому что такие вещи нельзя забывать. А если умру, то тоже скажу спасибо перед последним вздохом- потому что не дал умереть, как животному.

–Думаешь, мне нужна твоя благодарность перед твоим Богом?-скептический тон, но не злой, не агрессивный.

–Нужна. Потому что нет твоего Бога и моего. Бог один. Разве не это ваша религия говорит? «Нет Бога кроме Аллаха». Да ведь слово Аллах- это и есть Бог в переводе на все языки. Христиане, когда крестятся, тоже говорят Аллах, если их родной язык арабский.

– Да ты только забыл вторую часть этой фразы, Роман. «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммад-пророк его».

–Пусть и так, если слово пророка дошло до твоего сердца, то пусть так и будет.

Он выдохнул, посмотрел в сторону, анализируя мои слова. Я тоже молчал. После плотного приема пищи накрыла такая сильная усталость. Сейчас бы снова поспать. Сил бы тогда было еще больше.

–Адиль Саид,– вдруг разорвал он тишину,– меня зовут Адиль Саид.

–Очень приятно, Адиль Саид,– я Роман,– сказал я и протянул ему руку.

–Я знаю, как тебя зовут,– хохотнул он в ответ, наверное, решив, что я запамятовал.

–Ты знал имя твоего пленника. А сейчас я сказал тебе имя твоего приятеля.

Адиль призадумался, а потом снова улыбнулся своим золотым ртом.

Для меня до сих пор загадка, как так получилось, что мы стали проводить столько времени вместе. Нет, я продолжал оставаться пленником Адиля, продолжал жить на покрытом вшами матрасе в окружении других насекомых в недострое. Но большую часть дня, если Адиль не был занят своими контрабандно-бандитсткими делами, мы проводили вместе- за разговорами, игрой в шахматы и другими странными занятиями сомалийского пирата, которые я раньше толком и представить себе не мог.

Он действительно сильно отличался от других жителей этого проклятого места. Вообще, происходящее здесь во многом напоминало странную, искаженную форму игры в шахматы, или шатранга- как он на арабский манер называл эту игру, с гордостью отмечая, что ее происхождение не имеет никакого отношения к западному миру. Адиль был явно «королем» на этой шахматной доске, срели снующих тут и там и то и дело заходящих к нему с отчетами о выполненных поручениях же можно было разглядеть пешок, слонов, коней, ферзей… Не хватало только королевы, но о ней я больше не спрашивал. Такие темы мужчины должны начинать сами. Нельзя пытаться колупаться в сердце того, кто давно превратил его в камень.

А еще я открывал для себя много нового в их быте. То, что не изучишь ни в учебниках, ни в фильмах.* Так, например, тот странный пучок палок, который поставили перед нами на стол в тот день, когда мы впервые сели обедать, оказался ни чем иным, как местным аналогом зубных щеток. Мисвак- так называли их местные. Оказывается, существует не менее ста видов древесины, из которой можно изготовить это удивительно эффективное, действительно очищающее зубы, но, наверное, и сильно царапающее эмаль, приспособление. Адиль говорил, что самым лучшим был мисвак, изготовленный из дерева арак- горчичного дерева. Начинаешь жевать гибкую и мясистую, но твердую палку, чувствуя остро-терпкий, с нотками горчицы вкус, и она через какое-то время превращается в щетку, расщепляясь на волокна. Думаю, факт того, что во рту после нее было остро, говорил о том, что чудо-дерево оказывало и антибактериальное, дезинфицирующее свойство. Хорошая придумка, нечего сказать.

А вот второй неизменный элемент обихода сомалийцев был не столь хорошим, но не менее любимым. Кат. Значение этого слова докатилось и до наших, северных берегов, особенно среди любителей изменить свое сознание, то есть наркоманов. Я с первого дня нашего знакомства все никак не мог понять, почему Адиль то и дело сплевывал на землю слюну какого-то неприятного, болотно-зеленого цвета и словно бы что-то всё время поправлял за зубами языком. Думал, это у него проблема по стоматологии, которая здесь, в условиях антисанитарии, очевидно, является обычным делом. Всё оказалось более хитро. Кат- листья особого кустарника, которое имеет ярко выраженный наркотический эффект. Удивительно, но на нем, как оказалось, «сидят» целые страны в Азии и Африке. В отличие от других наркотиков, они жуют его постоянно круглый год, вгоняя свою нервную систему в режим автопилота- сначала это эйфория и прилив сил, а потом так любимая и желанная восточными людьми нега отрешенности, которая позволяет ко всему вокруг относиться опосредованно, словно со стороны. «Катоеды» все время сплевывают пережеванную массу, как только она отдает все свои наркотические свойства, как и слюну- ее выделяется много от постоянной работы челюстей.

–Попробуй, Роман, тебе понравится,– говорит мне Адиль, протягивая ветку листьев, напоминающих лавровый лист, только мясистых,– свежие, жирные. Они помогут забыть о том, где ты и вспомнить о любимой. В первый раз ощущения самые яркие. Больше таких не будет никогда. Мы потому и жуем его все время- хотим вернуться в тот первый день…

–Нет, спасибо, Адиль. Я и так о Ней помню. О Них… У меня скоро родится сын или дочь…

Он смотрит на меня внимательно, как-то глубоко и задумчиво. Мне действительно кажется, что он так и не отпустил ту, свою, с севера. Которая тоже увезла от него ребенка в утробе. Поэтому эта тема, думаю, так у него откликается.

–У меня есть много детей, офицер Роман. А я все равно больше всех люблю того, первого. Которого даже не видел никогда. Правда говорят, любишь женщину-любишь ребенка…

–Дети не виноваты, что ты не любишь их мать.

–Матерей… У меня много женщин. Здесь живут, на острове. Вы бы сказали, гарем. Прям как у султана,– усмехается себе под нос,– кто бы знал тогда, в далекие восьмидесятые, что бедняга Адиль в оборванных штанах из далекой страны вместо цитат о социалистическом равенстве будет торговать людьми, захватывать корабли и иметь гарем… Не о таком я мечтал.

–Никто не мечтает о том, где в итоге оказывается. Даже если кажется, что мечтал, на поверку все выглядит совсем иначе, чем в мечтах.

–И у тебя тоже? Как так, Роман? Ты ведь потомственный офицер, моряк… Вы всегда знаете, как выглядит Ваша мечта.

– Ты не понял, Адиль. Море- это жизнь, а не мечта. Оно часть нас, дано нам, как воздух.

–А что же тогда мечта?

–Мечта- это Она, ждущая на берегу с ребенком в руках. Любовь.

Снова тишина. Они оба смотрят на чернеющее на глазах небо. Здесь, недалеко от экватора, это происходит очень быстро. Пару вдохов- и на черной глади рука Творца насыпает сотни блестящих крапинок. И опытный моряк, звездочет и романтик сразу различит в них созвездия.

– Какая твоя самая любимая звезда?-спроил Адиль.

–Полярная, путеводная.

Пират усмехнулся.

–В южном полушарии ее никогда не видно. Она важна для вас, северян.

–Но ведь даже мы с тобой в северном полушарии.

–Поэтому и у нас есть название этой звезды- «аль-Джудей»– отец. Начало всего. О Ней думаешь, когда смотришь на свою звезду?

Я промолчал. Это было мое, личное. И Адиль, наверное, в целом-то и не ждал ответа на этот вопрос…