Любовь Адмирала

Глава 18

-Аврора, простудитесь,– услышала его тихий, но насыщенный баритон позади. Напряглась, вытянулась, как тетива лука.

Снова на «Вы». И правильно. Так и нужно, а еще хорошо, чтобы не поворачиваясь лицом друг к другу. Потому что Его глаза говорили со мной со всем не на «Вы» весь этот день, особенно, когда свет в банкетном зале слегка приглушили, а хмель ударил в согревшиеся после морозной прогулки головы…

Я продолжала вглядываться в темнеющую линию горизонта. «Танцующий лес» смиренно спал под покровом позднего вечера. А мне так хотелось узнать, что ему снится…

–Красивое место, магическое какое- то,– его голос теперь совсем рядом, сбоку. Рука Романа легла на деревянные перила террасы. Дверь позади было открылась, выпустив наружу веселые крики, но тут же захлопнулась снова, отрезав нас от угара вечера, вернув к тревожно- влекущей статичности тёмного леса.

– Помните картину Сурикова «Иван Царевич и Серый Волк»? Вот сейчас то же настроение…

– Васнецов,– тихо поправила его я, а Роман улыбнулся. Я всё еще не поворачивала к нему головы. Поняла по голосу.

– Васнецов, значит…

– Здесь и без Васнецова достаточно сказок… Легенда гласит, что «Танцующий лес» появился еще тогда, когда Куршскую косу населяли языческие племена. Предводитель одного из них – Бартий – влюбился в девушку-крестьянку по имени Прединия. Бартий хотел жениться на Прединии, но та поставила условие: пойдет под венец, только если жених примет ее веру, а она была христианкой.

Бартий же попросил доказать, что ее Бог сильнее крепких деревьев, сильнее природы. И Прединия начала играть на лире. Деревья принялись танцевать, они вращались вокруг себя и склонялись в пируэтах, а когда музыка смолкла, застыли в этих позах. Произошло чудо. Девушка своей верой сотворила его. Бартий принял христианство

– Возможно, он принял христианство, потому что влюбился в Прединию? Может это не вера, а красота его покорила? Красота, перед которой склонились даже деревья?

Посмотрела на него удивленно и тут же поранилась от этого взгляда. Как же Он смотрел. Нельзя так. Нельзя…

Голова снова закружилась.

– Это всего лишь история, сказка для приманки туристов… -поспешила оправдаться, словно бы мое добавление что-то изменило между нами. Что-то происходящее сейчас, не понятное разуму, но такое ощутимое интуитивно.

Повисло молчание. Роман смотрел в чащу. Думал.

– Это место и правда особенное. Заряжаюсь от него, прямо чувствую. Со мной такое только на Севере бывает.

– Север пугает,– переглянулись. Взгляд Романа влечет меня. И я смотрю снова. Погружаюсь в эти глаза все глубже.

– Пара теплых унтов, шубка и хороший проводник- и ничего не страшно,– и он впервые улыбается. И становится таким молодым- молодым. Искренним. Светлым. Удивительно, когда он говорит о Севере, весь преображается… Это еще один Роман. Не хмурый, не горящий интересом и желанием, другой.

Дверь снова приоткрывается и наружу выныривает Демид с сестрой Димы. Оба уже изрядно пьяные. Настолько, что Дёме удается зажечь сигарету с третьей попытки.

–О, а вот и они, свидетели наши,– верещит Ольга. Не идет ей пить. Совсем. Лицо красное и вспотевшее от танцев. Вся какая- то нелепая… Хотя кому вообще идет?

– Русалка,– пойдем танцевать,– обдает меня перегаром Дёма, резко и бесцеремонно придвигая к себе. Целует своими влажными, пахнущими виски, куревом и закусками губами. Неприятно. Хочется оттолкнуть его и вытереться.

Внутри все встает на дыбы в протесте. Я на мгновение теряю контроль над своим взглядом, в котором, видимо, считывается паника и неприятие ситуации, стараюсь тут же взять свои эмоции под контроль, потому что здесь они явно не нужны, но Роман успевает, как мне кажется, их поймать. Его мимика меняется. Он весь напрягается, словно готовится к броску.

– Я устала, Дём,– жалобно пищу я,– давай я в наш домик пойду. И тебе тоже стоит… уже первый час ночи, ребята…

– Хотят танцевать!– весело перебивает меня Ольга и, виляя бедрами, перемещается к Роману, видимо, поняв, что Демид все- таки ангажирован, хоть и пьян.

Ее руки нагло скрещиваются у него на шее, а сама она повисает на мужчине, как макака.

– Пойдем танцевать, Адмирал… Я ж тебя еще за брата не отблагодарила… Ты мне его спас…– шепчет якобы томно, но пьяный заплетающийся язык выдает что- то не очень впечатляющее и сексуальное. Ей, наверняка, кажется, что она сейчас крайне обольстительна.

Роман снимает ее руки с себя с беспристрастным выражением лица. Нет в нем сейчас ни злобы, ни раздражения, ни интереса. Север. Просто Север.

– Я, пожалуй, тоже пойду, со вчера толком выспаться не удалось. Демид, и тебе пора.

Тот лишь усмехается, отрицательно качая головой. Я еще не видела его таким пьяным- и мне это не нравится.

– Я пока здесь буду… Невесту мою проводишь?– а я от его вопроса едва язык не прикусываю,– не украдешь ведь мою Русалку?

Роман молча усмехается. А я вижу в этом какие- то смыслы, которые, наверное, не стоило бы видеть…

– Принеси плед Русалке своей, Демид,– Роман смотрит на меня, а я словно на карусели,– эта короткая шубка явно не согреет. На дворе минус восемь, не меньше.

Через пять минут мы уже хрустим блестящим снегом в направлении нашего коттеджа, оставив позади пьяное веселье свадьбы, пьяных Демида, Ольгу и всех остальных.

– Так почему Русалка?– спросил он, улыбаясь. И снова я чувствую его улыбку по интонации. Мне и не нужно на него смотреть.

Я прикусываю губу, думая о том, что же ему рассказать, чтобы не смазать впечатление о себе.

– Мы когда познакомились, мне туфли сильно натирали, вот он и придумал. Мол, каждый шаг через боль.

–Неудачное сравнение… Сказка про Русалку не имела счастливого конца. Да и образ русалки для моряка- не самая лучшая аллегория. Русалки издревле завлекали моряков, чтобы их загубить…

Мне хотелось сказать, что едва ли Демид думал об этом так глубоко.

– Как Вам Калининград? Как Балтика?– решила перевести тему.

Мы стали говорить о городе и его истории, и я немного расслабилась, правда, ненадолго. По мере того, как мы приближались к коттеджу, напряжение снова начало нарастать. Разговор сам собой сошел на нет, но не потому, что поговорить было не о чем. Между нами словно бы повисло сложное, необъяснимое логике многоточие, но интуитивно понятное нам обоим. Это было похоже на глубокую смысловую недосказанность. А еще на неотвратимость и неизбежность, словно бы судьба с высоты своего величия мрачно взирала на нас, недобро покачивая головой, но и не вмешиваясь. Пальцы и щеки покалывало.

Мы поднялись на крыльцо, неуклюже топчась у входа, потому что каждый норовил пропустить другого. Зашли внутрь, почувствовав, как жар помещения бьет по холодной коже.

– Ну, спасибо за компанию,– сказала я, напряженно улыбнувшись, не осмеливаясь снова поднять на него глаза. Потому что….

– Вам спасибо,– ответил сдержанно, но тепло Роман.

Поймала себя на мысли, что именно сейчас, в этот момент, его «Вы» было очень уместным, правильным.

Я развернулась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, в нашу с Демидом комнату.

Первая ступенька скрипнула под моей мокрой от растаявшего снега подошвой. Я приподняла было вторую ногу, но…

Не знаю, что двигало мной в этот момент. Не знаю, какая сила стояла за моими действиями, только…

Только я вдруг отчетливо поняла, что не могу не посмотреть… Не могу не оглянуться и не посмотреть в его глубокие глаза- туманы… Словно бы от этого зависела моя жизнь. Всё мое существование зависело.

Оборачиваюсь. Замираю. Даже не дышу. И он тоже. Так и не пошевелился, ни на сантиметр не сдвинулся. Напряжение между нами словно взрывается, рассыпается на осколки.

Не помню себя. Не помню, как подаюсь к нему на встречу, а он- ко мне. Все, что помню- это его теплые губы на моих щеках, скулах, рте. А я отчаянно его целую в ответ. Дико, жадно. Никогда я так Демида не целовала. Никогда не задыхалась им. А Романом задыхаюсь, захлёбываюсь.

Обнимаю его шею через плотный пуховой слой куртки, высоко задирая руки. Он такой высокий и сильный. По щекам катятся слезы. Неконтролируемые.

–Аврора, -шепчет он, -Аврооораа.

Моё имя нараспев его баритоном плавит меня, растворяет. Внутри такой жар, что даже больно, опаляет.

Не знаю, где беру силы на то, чтобы оторваться от него и прекратить, наконец, это безумие.

–Мы не должны,– говорю я, закрывая лицо руками. Мне стыдно, страшно…

–Не должны,– вторит он мне и отходит, хватаясь за голову.

–Ты не должен был смотреть,– вылетает из меня отчаянный укор. Я в панике. Это все он, он сделал меня такой… неуправляемой…

–Не должен,– снова повторяет за мной.

Но опять смотрит и наступает. Опять обнимает, опять целует.

–Не мог не смотреть… Ты была такой красивой… Заколдовала меня, Аврора. Если бы ты знала… Как зашел в вашу квартиру тогда, в первый раз, как увидел тебя…

Я всхлипываю и льну к нему сильнее. Его слова льются бальзамом эйфории мне на душу- и в то же время, они колют меня чувством вины…

–Пожалуйста,– сама не понимаю, о чем его прошу.

Не знаю, сколько вот так стоим просто. Молча. Все еще обнимая друг друга. Чувствуя и слыша, как бьются наши сердца. И даже думать не хочется, какую картину, наверное, мы являем со стороны…

–Ты сейчас поднимешься в свою комнату, Аврора, и закроешься. А я быстро соберу вещи и уеду. Так нельзя.

Он прав. В каждом слове. Так нельзя. Нельзя.

Я молча киваю ему в плечо. Но не могу разомкнуть объятия. Мне впервые в жизни так тепло и спокойно… Наверное, в объятиях мамы так было, только я этого не помню…

Это странно, наверное. Мы едва знаем друг друга. Почему же тогда это кажется сейчас таким неизбежным? Таким органичным… Правильным.

Я словно бы всю жизнь вот так стояла и дышала его ароматом, утыкалась мокрым от слез носом в его мощное плечо, чувствовала теплоту его рук, лбом ощущала шершавую от легкой щетины щеку…

–Беги, Аврора. Умоляю тебя, беги от меня. Не убежишь- поздно будет.

Я снова всхлипываю. Внутри все сдавливается от боли. Я знаю, одно- что как было, уже не будет. И дело даже не в том, что мы сейчас целовались. Я поняла, что все навсегда изменилось в тот самый момент, когда под лунным светом наши глаза пересеклись.

Роман первым разрывает объятия. Я давлюсь слезами, но делаю так, как он велит. Сбегаю наверх. Захлопываю дверь, защелкиваю щеколду и сползаю безвольной тряпкой по стене.