Призма пораженного Я

14. Франк

На ошейнике в форме сердца медальон, да надпись скромная на нем:

«Я Франк — люблю своих хозяек, верните, если вдруг пропал»;

И номер чей-то телефонный гравюрный мастер написал.

От недавнего визита в Гриньи Касио часто начал вспоминаться образ почившего питомца. Светлые мысли о Франке омрачались осознанием, что порой Легран вела себя с ним жестко и несправедливо. Временами он раздражал ее активным поведением во время прогулок на поводке из-за того, что вырывался и от того громко кашлял. Будучи ребенком из-за боязни подъезда, Кас гуляла с собакой куда реже, чем то было необходимо, а когда они с матерью сменили место жительства, над девушкой брала верх лень, и она все также игнорировала нужды животного. Правда, чувство вины бесконечно гложимо ее, но в борьбе с рассудком бездействие все же оказывалось более могущественным. В любую грязную пору, например, осенью, брезгливость и все та же неистовая лень хозяйки превращали прогулки Франка в некую демоверсию, когда он, едва ли успевая справиться с задачами, оказывался ловко схваченным подмышку и вновь заточенным в стены дома. А когда он все же умудрялся испачкаться, о животном иногда забывали на полчаса, пока он не издавал из прихожей протяжный вой, изъявляя желание, чтобы его, наконец, освободили от ненавистного поводка. Однако, у всякой монеты есть обратная сторона. Питомцу позволялось спать в теплых покоях своих хозяек, ему полагались самые дорогие корма и обилие игрушек. Особенно забавно йорк играл с воздушным шаром: животное мастерски отбивало его мордочкой, виляло хвостом и задорно лаяло. Франк всегда ходил с исключительными новаторскими прическами, бантиками и разноцветными резинками. Часто он лакомился красной рыбой и дорогостоящим сыром, подворовывая со стола, когда никто не видел. Правда, спустя время это повлияло на его здоровье, так как порода йоркширский терьер подвержена панкреатиту, да и в целом довольно прихотлива в уходе. Лохматый житель отличался сообразительностью: если ему хотелось потрапезничать, он ловко двигал миску для еды, так что по всему дому разносился протяжный противный скрежет и вскоре к его лапам сыпался вкуснейший сытный корм. А при виде расчески принимался наворачивать круги вокруг Касио, мечтая ощутить блаженное почесывание в районе уха и подле левой лапы. Но всякая беззаботность имеет свойства оканчиваться. Постарев, Франк начал страдать от недержания из-за чего по квартире сплошь и рядом валялись пеленки, которые он¸ к слову, частенько игнорировал. Его уже нельзя было приглашать на совместный сон и уж тем более лишать частых прогулок. Конечно, о выходах на улицу следовало думать ранее, ведь вполне вероятно, что причиной недуга стал именно их недостаток. Однако то было полбеды — на одиннадцатом году жизни Франку поставили смертельный диагноз. Быть может, он ощущал собственную ненужность или чувствовал, как досаждает недержанием домашним. Зимним вечером Легран спускалась по лестнице, неся на руках йорка. Она гладила его по шее, шептала добрые слова. В последнее время девушка стала как никогда часто задумываться о надлежащем отношении к питомцу и ошибках прошлого. Пока Касио перебирала седую шерстку, почувствовала уплотнение. Она ощупывала его до тех пор, пока собака не издала жалобный писк. Франк и раньше любил быть актером, когда утрировал происходящее и привлекал всеобщее внимание прихрамыванием или звучным скулением. Но сейчас что-то точно подсказывало Легран, что проблема действительно существовала, и следовало принять срочные меры.

Пару месяцев спустя по квартире уже не бегал озорной пес и не лаял на соседей за дверью. Он неподвижно ждал конца в своей плюшевой конуре, изредка поднимая уши и прислушиваясь к шумам. Касио заказала лежанку еще до того, как узнала о серьезном заболевании друга детства. Если бы только она знала, что это будет последний для него подарок… Франк изрядно похудел, перестал есть и пить, уже не мог ходить по прямой — всегда заваливался на правый бок. Он походил на бездомного оголодавшего пса, которого измучили жестокие уличные мальчишки. И только шея его была до ужаса упитанна — беспощадная опухоль разрослась в хрупком теле. Чтобы в организм поступала хотя бы какая-та часть суточной нормы пищи и жидкости, Колет приходилось вводить приготовленные кашицы через пасть с помощью шприца. «Мама, мы больше не должны держать его», — Касио приговаривала Франка к финалу, осознавая неизбежность его смерти. Она видела в его глазах желание умереть: они больше не слезились, а только неестественно сохли. Тело источало неприятный запах, а в дыхании слышался шипящий свист.

Легран аккуратно положила лежак с животным на подоконник, так что солнце подсвечивало его шерсть. Девушка присела на уровне мордочки животного, подавляя отвращение от неприятного запаха. Он смотрел сквозь нее: возможно, думал, что же ждет его дальше и будет ли вообще что-то после? Касио начала тихо извиняться, боясь коснуться изнеможенного тела, что желало поскорее сбросить оковы обременительной жизни:

«Я была не лучшей хозяйкой. Прости меня, пожалуйста, за то, что так мало гуляла с тобой, что постоянно раздражалась и что мама била тебя. Мне очень жаль, что она вымещала агрессию на тебе, и что ты так часто ощущал себя ненужным. Я никогда не буду любить других животных также как тебя. Я раскаиваюсь, что была такой никудышной хозяйкой. Но знай, что я люблю тебя, Франк! Люблю».

Девушка вглядывалась в глаза собаки настолько глубоко, что казалось, видела, как плакал маленький щенок внутри него, страстно желающий остаться вместе со своим миром — несомненно, любимыми с рождения Касио и Колет. Еще минут десять Легран обещала другу, что вскоре ему станет легче, он больше не будет чувствовать боль в теле, жажду и тяжесть дыхания; пройдет совсем немного и впредь ему не нужно будет страдать в ожидании прогулок, испытывать страх перед Колет в гневе и переживать от отсутствия внимания. Девушка хотела, чтобы он не скучал и не боялся, но, наверное, Франк уже ничего не слышал и не понимал из-за разросшейся злокачественной опухоли.

В минуты последних вздохов собаки, сопровождаемых душным сопением, Касио держала ее исхудалую лапку. Большие черные глаза постепенно закрывались под действием усыпительных препаратов, которые, как хотелось верить, являлись далеко не смертью, а только новым началом. В тусклом свете белой подвальной комнаты Легран ощущала, как из тела животного выходит душа: его лапа обмякла, неровное дыхание прекратилось, ресницы робко опустились, а живот перестал неравномерно вздуваться. Вокруг губ Касио кожа покраснела, из носа безобразно стекали сопли, а затуманенный взгляд омывался нескончаемыми слезами, все больше и больше набирающими обороты. На столе теперь уже лежал не Франк, а лишь плоть божьего творения. Внутри у девушки что-то разрывалось, но она знала, что так проще всем, что это было неизбежно. По крайней мере, она хотела в это верить.

В тот день Легран посчитала нужным отделиться от семьи — не хотела ехать вместе с матерью к родственникам в нелюбимый город и демонстрировать отекший красный нос и трясущиеся руки. После короткой прогулки в центре города в шоковом состоянии она направилась домой. Несколько раз выходила из вагона поезда, садилась на скамью и, скрываясь под головным убором, позволяла едва сдерживаемым слезам оказаться на воле. Она смотрела на фотографию, сделанную пару месяцев назад специально для того дня, когда неминуемое придёт в исполнение, и понимала: все, что у нее осталось — экран телефона, холодный и бездушный. За окном зима, угрюмая и душащая. 15 февраля.

На протяжении года после гибели Франка, Касио часто снились сны с его участием. Сначала сюжет их заключался в одном: пес выражал недовольство и порой вел себя совершенно агрессивно. Он мог превратиться в громадного черного питбуля, держащего клыками Касио за ногу, отчего она просыпалась, ощущая жгучую судорогу в месте укуса. Порой питомец беспрерывно смотрел на нее спящую, а когда девушка якобы просыпалась и закутывалась от страха одеялом, он оказывался на ее матрасе. Так получалась своеобразная петля, заставляющая Легран думать, что она просыпается вновь и вновь, однако на деле все это был бесконечный сон. Временами пес не хотел, чтобы хозяйка касалась его, боязливо рычал или убегал с поджатым хвостом. Однако чем больше времени проходило со дня смерти йорка, тем дружелюбнее он становился в ночных фильмах Касио. Начиналось все с позволения погладить себя и просьбы дать полакомиться. Позже, Легран уже могла брать его на руки, а однажды собака даже спасла ее от бешеных дворняг, неизвестным образом проникнувших в дом. Сны были их местом встреч, неважно воссоздавало ли сердце образ почившего друга или же это действительно ее Франк приходил в астрале.

Спустя 15 месяцев девушке довелось в последний раз повидаться с впредь ушедшим навсегда из ее жизни животным. В сновидении перед Легран раскинулся знакомый пошарпанный дом, в одной из квартир которого она прожила все свое детство. Касио шагала вслед за бабушкой, которая по воле фантазии так же жила в этом здании. Они поднялись наверх, и женщина отворила узкую дверь в свою квартирку. Внутри было невыносимо душно и жарко, в маленьком пространстве едва ли можно было развернуться, что порождало отголоски клаустрофобии. Немудрено, что девушке поскорее захотелось покинуть комнату, напичканную мебелью до предела. Цветовая палитра сновидения оставляла желать лучшего: словно Петербург Достоевского из «Преступления и наказания» снизошел со страниц книги в ночную киноленту какой-то заурядной особы. Желтые, оранжевые и охристые оттенки пропитывали Легран чувством незащищенности, заставляли легкие сжиматься, а пот выступать на лбу. Помедлив Кас еще чуть-чуть, обморок непременно настиг бы ее бледное тело, однако она сумела вовремя сориентироваться и покинуть комнату, пока женщина искала что-то в одной из темных коричневых тумб. Судя по раздающимся вздохам и возгласам, она пыталась найти какой-то ключ. Немного позже пожилая мадам и внучка покинули подъезд и прошли вдоль строения до одного из соседних входов. Легран ни за что не забудет эти железные двери родного дома, с которым у нее, увы, сложились противоречивые отношения. Зайдя внутрь, девушка ожидала столкнуться с очередными угрозами, однако в этот раз путь до квартиры оказался благополучным — без стресса и паники в напарниках. Когда ключ провернулся несколько раз, и пространство внутри квартиры поглотилось всеобъемлющей тишиной, внимание Кас почему-то сосредоточилось на двери-гармошке, ведущей в просторную комнату Колет. Что-то неизвестное и таинственное манило девушку в солнечную спальню. И как только она зашла, все встало на свои места: на застеленном белоснежным пастельным бельем диване девушка увидела здорового и еще совсем маленького Франка. Он глядел на нее без доли обиды и звал скорее вместе порезвиться в лучах дневного мягкого света. Хозяйка без раздумий бросилась к собаке, принялась чесать живот и ласкать добрыми словами его навострившиеся ушки. Казалось, что еще мгновение и из груди выбьются потоки яркого сияния, исходящего прямиком из склеившегося по кусочкам раненого сердца. В момент полной благодати, Легран ощущала себя ребенком, совсем не знающим печали и жестокости этого неоднозначного мира, будто прежние тяготы никогда и вовсе не существовали. С кухни доносился голос молодой Хартманн, болтающей о чем-то с бабушкой. Колет звучала особенно: бархатно и ласково. Касио взглянула на руки, которые оказались неожиданно маленькими, точно у шестилетней девочки. Проронив от удивления короткую фразу, девушка с изумлением заметила, что и голос ее стал совсем тоненьким. Но едва ли она успела понять, что вернулась на годы назад, поток мыслей прервала стремительно приближающаяся материнская речь. В комнату вошла улыбающаяся Колет. Она подняла дочь на руки и приветливо о чем-то заговорила. В эти поистине сладкие секунды сон предательски оборвался. Легран проснулась, ощущая, как сердце ее медленно и болезненно разрывается на части. Так страшно оставаться наедине с реальностью, в которой большинство людей чуждо, и только меланхолия сохраняет свою ненужную преданность, а перед глазами все стоит застывшая контрастная картина… Кас не поднималась с постели еще минут пятнадцать, беззащитно всхлипывая, наполняла подушку слезами беспомощности и безмерной тоски. А когда выглянула в окно, чтобы ветер охладил разгоряченные щеки, девушка увидела особенное солнце. Точнее сказать, для всех светило было самым что ни на есть обычным, но Легран казалось, что оно сияло как в сновидении, в которое так страстно ей желалось вернуться вновь. Своим светом оно освещало мир так, что краски воспринимались ярче, словно в детстве, когда все вокруг выглядело абсолютно иначе — насыщеннее и живее.