Вместе и врозь

17

Утром я отлетал. Машина вела себя вполне прилично, никаких ненормальностей не обнаружил ни экипаж, ни самописцы, регистрировавшие каждое дыхание двигателя, каждое отклонение рулей…

Валенчус был доволен.

Самарский сказал:

— Пока все идет нормально.

Пока! Надо было слышать, как он произнес это! И все-таки он не испортил мне настроения.

Быстро написав отчет о полете, я собрался поехать с аэродрома на завод, когда меня позвали в отдел кадров.

Странно, к отделам кадров я испытываю давнюю и устойчивую неприязнь. Хотя у меня нет причин жаловаться на "кадры" — они не мешали мне продвигаться по службе, получать награды, своевременно уходить в отпуск, расти в званиях, — и все-таки приглашение в "кадры" всегда настораживает, идешь и почему-то не ожидаешь ничего хорошего…

— Вот, пожалуйста, — сказала инспекторша, пожилая тучная женщина, — просмотрите эти бумаги и, если там все правильно, распишитесь, если нет, укажите, что неправильно…

Бумаги оказались извлеченными из моего личного дела. Кое-какие старые аттестации, справки о налете за минувшие годы, две-три служебные характеристики…

Присев к свободному столу, я стал листать бумаги: "Летает уверенно, решения на земле и в воздухе принимает технически грамотно. Действует настойчиво…" — странно читать такие слова о себе. Читал и не радовался положительным оценкам моей персоны, а все время думал: "Для чего это вдруг потребовалось ворошить?"

Действительно, кто станет так, ни с того ни с сего, копаться в характеристиках десятилетней давности?

Изучив все предъявленные листы, подписав и тем подтвердив, что в бумагах все правильно, я не удержался и спросил:

— А для чего все это вдруг потребовалось?

— Начальство знает.

— Ваше начальство?

Инспекторша воздела очки к потолку и почтительно улыбнулась. Надо было понимать, что речь шла о начальстве весьма высоком.

Отлично сознавая, что вопросы мои не имеют никакого смысла, кадровики любят и умеют напускать тумана даже в самом простом деле, я все-таки сказал противным подхалимским голосом:

— Варвара Степановна, ну пожалейте человека! В чем все-таки дело?..

— Мы люди маленькие, нам не объясняют, а спрашивать не полагается.

С тем я и ушел из отдела кадров. Собственно, ни с чем ушел, мог только констатировать: мною интересуется высокое начальство.

Ну и что? Никаких неблаговидностей я не совершал, упущений по службе за мной не значится… Стоит ли беспокоиться? Не стоит. И все-таки…

Поглядел на часы: ехать на завод не имело смысла — я попадал на обеденный перерыв. Решил предварительно сам пообедать.

В столовой встретил Веру. Без халата, в модном узком свитере, с хорошо уложенными тяжелыми волосами и ярко накрашенным ртом она выглядела очень даже заметно. Поклонился.

— Привет, — сказала Вера. — Когда у тебя кончается медицинская карта?

— Не скоро, весной, — сказал я. — А что?

— Странно. Мне тоже казалось — не скоро. Начмед почему-то запросил твою санитарную книжку…

Мне сделалось не по себе, и, вероятно, я не сумел скрыть этого, потому что Вера тут же добавила:

— Только не выдавай меня. Никому — ни слова.

— Конечно, — сказал я и подумал: "Надо сходить к начмеду". Вся эта возня решительно мне не нравилась.

Оказалось, начмеда я могу повидать только на следующий день: он уехал в министерство и уже не вернется.

Чтобы не думать о предстоящей встрече, я стал вспоминать о вещах, никакого отношения ко мне не имеющих.

В школе, в нашем классе учились два Анисимова — Аверьян и Антон. Они были двоюродные братья. Аверьян знал все — когда родился Петр Первый, сколько метров в Эйфелевой башне, как звали Лавуазье, кем и когда открыта Австралия… И все равно ребята его не любили и ни во что не ставили. Рыхлый, слезливый, без конца жаловавшийся учителям. Аверьян не пользовался ничьей симпатией. Правда, многознайству его удивлялись и, вероятно, поэтому звали "профессором".

Антон учился из "кулька в рогожку", был без памяти от футбола, хорошо рисовал, легко сходился с ребятами и, по всеобщему мнению, был парень что надо.

"Интересно, — подумал я, — что стало с братьями?" Казалось бы, вопрос совершенно праздный. Минуло уже более тридцати лет, как мы расстались. За эти годы прошла война, совершились тысячи переселений, какие у меня были данные, чтобы напасть на след А. Анисимова и А. Анисимова? Никаких. Да и к чему мне их следы?

Обо всем этом я думал по дороге с аэродрома на завод и с завода домой. И еще дома, пока в конце концов не открыл абонентную книгу и не стал просматривать номера телефонов на букву А.

А. А. Анисимовых значилось два. Телефоны их стояли один под одним. Я набрал первый, дождался, когда отгудели длинные басовитые гудки и высокий женский голос произнес: "Алло", и спросил:

— Простите, это квартира профессора Анисимова?

— О господи! Анисимов Аверьян Александрович не Анисимов Антон Аверьянович. Звоните по телефону… — И женщина назвала мне номер, значившийся в телефонной книге на строку ниже. Я извинился, поблагодарил, но звонить профессору не стал. У меня не было к профессору решительно никакого дела. А на душе сделалось все-таки веселее: правильно, Аверьян, еще в школе знавший все на свете, не должен был, по моим понятиям, стать профессором. И не стал!