Завтра. Гром завтра. Солнечный восход завтра. Долгая дорога в завтра

* * *

Шлепанье ботинок в грязи говорило, что желтые идут за ним, и ему не нужно было оглядываться, чтобы понять, что густая спутанная зелень вынуждает их идти цепочкой.

Дикар пошел быстрей своими длинными шагами и на много шагов опередил переднего офицера. На резком повороте тропы он зашел за толстый ствол, опустился на четвереньки и прополз под кустом к тропе.

– Не так быстро! – крикнул сзади худой офицер. – Мы не хотим отстать от тебя.

Офицер дошел до дерева. Прочная лиана, протянутая через тропу, попала ему под подбородок. Согнутая наверху ветка дерева разогнулась и подняла азиафриканца в воздух; он вцепился руками в петлю, затягивавшуюся вокруг его шеи, и лихорадочно пытался разорвать ее.

Попав в петлю, одну из таких ловушек, которые Дикар так часто устраивал на кроликов, только гораздо больше, он смог только один раз болезненно крикнуть. Показался толстый офицер, он схватился за оружие. Из укрытия показались руки Дикара, сомкнулись вокруг грязных голеней, дернули. Желтый закричал, падая в грязь. Дикар прыгнул ему на спину и схватил за горло.

Удар с хрустом сказал ему, что Джимкорбин, прятавшийся по другую сторону тропы, обрушил приклад своего ружья на голову третьего азиафриканца. Желтый офицер, зажатый под Дикаром, лихорадочно сопротивлялся, но пальцы Дикара сжимались все сильней. Слой желтого жира на шее медленно окрашивался в пурпурный цвет. Длинная дрожь пробежала по толстому телу, и оно застыло. А наверху на серой, обросшей бородой ветке взад и вперед покачивался труп худого.

Дикар разжал пальцы, оттолкнулся, встал и обошел дерево. Перешагнул через то, что лежало на тропе. У Джимкорбина было серое лицо, рот напряжен, губы тонкие.

– Напоминает мне о моем отце, – сказал он Дикару. – О том, как умер отец.

– А я вспоминаю всех американских мужчин и женщин, которые умерли с тех пор, как появились азиафриканцы, как они умерли и как жили остальные. И я напоминаю себе об азиафриканских танках, которые вскоре выйдут из Панамы.

Дикар встряхнулся и стал насвистывать боб-о-линк, боб-о-линк, как на Горе, когда после ужина и мытья посуды звал Мэрили.

В ответ послышалось боб-о-линк. В тусклой зеленой полутьме этот звук казался очень странным. Дикар и Джимкорбин прошли по тропе, и их встретили Девочки с встревоженными лицами.

– Лодка наша, – сказал Дикар, но его услышала только Мэрили, потому что Бессальтон видела и слышала только Джимкорбина.

Видя это, Дикар смог снова улыбнуться, и Мэрили улыбнулась ему, и Дикар знал, что они оба улыбаются, потому что кончились тоска и одиночество их друзей.