Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Скажи, почему ты не замужем? — спросил мальчик, подбрасывая самый красивый шарик.

— Не встретила мужчину, за которого захотела бы замуж, любопытный ты лисенок! И вообще, если бы это случилось, мне пришлось бы расстаться с твоей мамой и я бы огорчилась. Я ее очень люблю.

— А я люблю больше, чем ты!

— Это естественно, потому что это твоя мама. На, пей лимонад! Только, пожалуйста, постарайся не запачкаться. Конфету получишь, когда все выпьешь!

Антонэн моментально опрокинул содержимое стакана на свою перкалевую рубашечку. Норма сокрушенно покачала головой. Тихо его отчитав, она все же дала мальчику конфету.

Элизабет ничего этого не видела — так ее занимало письмо. Послание Жюстена пришло утром вместе с еще одним письмом — от Анри. Молодая женщина решила прочесть оба в тенистых аллеях Сентрал-парка: это было самое любимое ее место пребывания в Нью-Йорке.

По случаю она надела очень простое летнее платье из розового ситца. Последние дней десять ее одолевали исключительно мрачные мысли. Но, держа в руках пришедшее из Франции письмо, написанное рукой Жюстена, она невольно снова начала надеяться на лучшее.

Сейчас, глубоко взволнованная прочитанным, она повторно пробегала глазами последнюю страницу, чтобы усмирить свое недовольство, свое возмущение и в особенности еще раз насладиться словами любви, ей адресованными:

…Закончить рассказ про все свои злоключения, ожидавшие меня по возвращении в Гервиль, я хочу маленькой радостью. Может, с моей стороны это и ребячество, но я все-таки об этом напишу: твоя лошадка Перль с жеребенком снова в родной конюшне! Я купил их на ярмарке в Руйяке, в ближайший понедельник после похорон Лароша. Лошади ни в чем не провинились, в том числе и Галант. Я его оставлю, это хороший жеребец. Никто не будет с ним обращаться жестоко, и его нрав со временем смягчится.

Моя принцесса, моя прелесть, моя красавица! Я думаю о тебе день и ночь. Вынужден признаться тебе, что в ближайшее время я в Нью-Йорк не поеду.

Нужно дождаться возвращения Роже, а это будет не раньше чем через три недели. Не терпится снова с ним увидеться, и я постараюсь сделать так, чтобы он забыл все пережитые по вине Лароша ужасы.

Виноградники тоже требуют внимания, ведь близится сбор урожая. Только ради тебя, Элизабет, моя ненаглядная любовь, я стараюсь заработать побольше, ведь поместье принадлежит нам обоим. Кстати, я смог наконец изучить все документы, имевшиеся в распоряжении нотариуса. Все чин по чину, я — действительно новый хозяин Гервиля, как любит меня называть твой дедушка Туан.

Знай, что я тебе верен, и так будет всегда. Мы с Ирэн встретились (это та девушка, про которую я рассказывал), и я сказал, что люблю другую. Она расстроилась, в глазах стояли слезы, но все-таки поблагодарила меня за честность.

А ты, моя принцесса? Теперь ты уже не можешь ни выйти за Анри, ни даже встречаться с ним. Меня точит ревность, ведь ты далеко, нас разделяет океан. Ты — моя, и я прошу тебя, даже если до нашей новой встречи пройдут месяцы, не предавай меня! И поскорее напиши. Каждое твое слово — как поцелуй на моих губах, истосковавшихся по твоим. Обнимаю тебя нежно,

Жюстен

Не зная, расстраиваться ей или радоваться — столько любви, но приедет Жюстен не скоро! — Элизабет вложила письмо обратно в конверт. Придется тщательно спрятать его, потому что содержимое подтверждает все опасения Мейбл.

— Мама!

Антонэн подбежал к ней. Вид у мальчика был хмурый, нижняя губка упрямо выпячена. Он прижался к ее коленям, отчего платье примялось, и схватился за подол грязными руками.

— Мне скучно одному! Норма плохая.

— Норма плохая? Нехорошо врать, Антонэн! Возвращайся к ней и поиграй еще минут десять. Я скоро приду.

— Нет, я буду тут, с тобой!

Мальчик подобрал камешек и швырнул его в воду. Потом открыл мешочек с шариками, прихваченный с собой, и стал, хохоча, разбрасывать их вокруг себя.

— Антонэн, прекрати! — одернула его Элизабет. — Ты заслуживаешь порки! Немедленно прекрати!

Прибежала Норма и сразу кинулась собирать шарики из агата ярких цветов.

— Отведи его домой, Норма! Сил моих нет, он все чаще капризничает и злится.

— Хорошо, Лисбет.

— Ты наказан, Антонэн! — продолжала молодая мать. — Час посидишь взаперти, в детской, и сладкого на полдник не получишь. Ты меня расстроил!

— И ты тоже плохая! — крикнул мальчик.

Но Элизабет проявила твердость. Она провожала мальчика и домоправительницу глазами, пока они шли по аллее к калитке. Наконец, вздохнув с облегчением, что опять одна, она вернулась на скамейку. Трагический рассказ Жюстена занимал ее мысли. Воображение живо рисовало самые жуткие моменты: костер, пожирающий останки Районанта, Гуго Ларош с хлыстом в руке, обжигающая боль, когда кожаная плеть хлестнула Жюстена по лицу…

— Даты совпадают, — вполголоса проговорила она. — Мне передалось отчаяние Жюстена, тоска, испытанные им в караульной. Нас связывают незримые узы, несмотря на расстояние. Слава Богу, этот славный парень Роже остался жив, и Жюстен тоже.

Роль во всем этом деле Алин заставила Элизабет призадуматься. Она сама нанимала эту девушку для работы в замке и нашла ее симпатичной. Наверное, ее испортили деньги, а может, имелась и врожденная склонность к пороку. Жюстен выставил эту молодую интриганку за порог через четыре года, но, пользуясь его временным отсутствием, Ларош зазвал свою любовницу обратно в Гервиль при содействии Сидони.

— Благодарение Богу, ноги Алин больше не будет в замке! Жюстен пишет, что она собирается перебраться в Бордо, — проговорила молодая женщина.

И с сожалением вскрыла синий конверт с письмом Анри. Она все не решалась развернуть и прочесть это письмо, заранее зная, что в нем.

Лисбет, милая, красавица моя!

Мы стали женихом и невестой, но с тех пор, как ты носишь мое кольцо, мы почти перестали видеться. Последний раз это было в Сентрал-парке на пикнике, двенадцать дней назад. Дети, считающие тебя второй мамой, спрашивают, почему ты к нам не приходишь.

Я задаюсь тем же вопросом. Я скучаю по тебе, Лисбет. Я так хочу тебя обнять! Знаю, Антонэн болел и ты ходишь на медсестринские курсы. Но много месяцев подряд ты все же находила способ заглянуть ко мне в гости.

Надеюсь, ты скоро придешь и все разъяснится, потому что я уже начинаю волноваться, думая о нашем совместном будущем.

Любящий тебя Анри

— Ну за что мне все это? — вполголоса проговорила Элизабет. — У меня нет выбора. Нам с Анри надо поговорить.

Она какое-то время меланхолически разглядывала спокойную воду в озере и белых как снег величественных лебедей. Когда они втроем, с Антонэном, гуляли в парке, эти птицы восхитили Жюстена.

— Когда ты сюда вернешься, любовь моя? — прошептала она с болью в сердце. Бродвей, прачечная Моро, в тот же день

Под крытой листовым железом крышей прачечной царила жара. А еще там было очень влажно и душно — совсем как летом перед грозой. Работники, как мужчины, так и женщины, одевались как можно легче. Труд у них был тяжелый, приходилось часами вдыхать запах мыла, мокрого белья, каустической соды, слушать постоянный гул оборудования.

Меньше всего тягот выпадало на долю гладильщиков, располагавшихся в соседнем помещении, лучше проветриваемом благодаря широкому окну, которое выходило во внутренний дворик. Оттавия, кузина Леа Рамбер, входила в число этих счастливчиков.

Поклонников в прачечной у нее было много: холостяки, вдовцы и даже чьи-то мужья, которые не прочь были сходить на сторону. Красавица-итальянка с негодованием отвергала их ухаживания и защищала свое целомудрие пощечиной и звучным ругательством на родном наречии.

Анри Моро каждый вечер выслушивал ее жалобы. С самыми настойчивыми ухажерами объяснялся лично. В нем уже видели будущего хозяина, так что увещевания приносили свои плоды.

Вот и сегодня, когда пришло время закрывать прачечную, Оттавия подошла к Анри поблагодарить его за то, что поставил на место очередного горе-ухажера.

— Иначе мне пришлось бы уйти с работы, Анри! — говорила она своим низким, теплым голосом уроженки Средиземноморья. — Жак прижал меня к стенке за сушильней!

— Больше это не повторится. Я сказал ему: еще раз — и уволю! — отвечал мужчина. — Кузен меня поддерживает. Его принцип: никаких шашней на работе!

— Я уже не раз говорила Леа, что ты серьезный и милый, — со вздохом произнесла Оттавия.

— Так себя вести недопустимо, вот и все.

Оттавия просто-таки пожирала его глазами. Анри подумалось, что она и правда очень красива. Смуглая кожа прекрасно гармонировала с черными волосами, собранными в высокий узел, и зеленые глаза были чудо как хороши. Блуза-безрукавка обнажала красивые руки, плотно облегала округлую грудь.

Они разговаривали в тупичке, возле входа в прачечную, поглядывая вслед работникам, последние из которых торопливо шли в сторону Бродвея. Вот вышел и Луизон — в нательной майке, на голове — сдвинутая набок полотняная кепка.

Юноша с некоторых пор старался говорить только по-английски. Он кивнул отцу, предупредил, что после ужина выйдет по делам. И вдруг перешел на французский:

— Пап, Лисбет идет!

Лицо Анри моментально просветлело, а миловидная мордашка Оттавии — наоборот, помрачнела. Луизон вприпрыжку бросился навстречу молодой женщине. Но не задержался, побежал догонять приятелей.

— Хорошего вечера, Анри! Вижу, у тебя посетители, — сказала Оттавия. — Провожать меня не надо. Поеду на трамвае!

Она прошла мимо Элизабет, поприветствовав ту слабой улыбкой. Анри поспешил к невесте, желая ее обнять, однако та увернулась.

— Пожалуйста, не надо! — тихо попросила она.

— Почему? Ты получила письмо?

— Да, этим утром. Анри, мы можем спокойно поговорить?

— Кузен уже ушел, пойдем в его кабинет. Ты отталкиваешь меня, потому что я потный, да? Если бы ты пришла ко мне, как раньше, я бы успел помыться и сменить белье.

— Сейчас это не важно, — отрезала молодая женщина.

Элизабет прошла за ним в большое здание прачечной. Они поднялись по металлической лестнице в маленькую остекленную каморку.

— Я понял! Ты сердишься из-за Оттавии! — сказал Анри, который шел впереди. — А говорила, что не ревнивая!

— Я заметила, что она фамильярничает с тобой. Говорит тебе «ты».

— Она уже месяц работает в гладильном, мы видимся каждый день. И она все лучше говорит по-французски. Мы, работники, все на «ты», она поступает так же.

— И ты провожаешь ее до дома Леа и Батиста?

— В те вечера, когда они приглашают меня на ужин, — конечно. Лисбет, мне кажется, ты ищешь ссоры, только бы не объяснять, что, собственно, происходит.

Они вошли в кабинет управляющего. Анри оперся руками о стол. Присесть Элизабет не захотела.

— Я не ревную, — сказала она, — хотя Оттавия — настоящая красавица. Я как могла старалась быть с ней дружелюбной, но интуиция подсказывает: я ей не нравлюсь. В противном случае она приняла бы приглашение на пикник.

— У нее была важная причина для отказа, Лисбет, милая! По воскресеньям, вечером, Оттавия с другими девушками ходит на танцы, — пояснил Анри. — Но не будем больше об этом, прошу!