Божьим промыслом. Стремена и шпоры

Глава 41

Конечно, первым делом он не поехал к Рене в цитадель, а повёл своих людей к магистрату, ибо противника нужно бить, пока он не собрал все силы в кулак, пока длань его растопырена, пока персты не собраны воедино. Вот и решил генерал двинуть свои силы туда, где кто-то пытался собрать против него горожан. Тем более, что от казарм до здания было не так уж далеко.

И добрался барон до площади без происшествий, да ещё и быстро.

Так быстро, что первые ряды его колонны, которую вёл сам Лаубе и в которых шагал капитан Нейман, появились на площади тогда, когда там какой-то господин военного вида что-то вещал собравшимся вокруг него вооружённым — причём неплохо вооружённым — людям.

Человек, увидав выходившую с улицы на площадь колонну, сразу перестал говорить, ума хватило, а потом, когда вгляделся и понял, кто это идёт, также хватило ума и спрыгнуть с телеги. Собравшиеся вокруг люди стали расступаться перед ним, поначалу не понимая, что случилось и куда оратор так скоро уходит, а когда разобрались, то до первых рядов солдат Волкова было не больше ста шагов. Те из ополченцев, кто был посмышлёнее, подхватили свои отличные копья, протазаны и алебарды и кинулись вслед за оратором, а те, кто поспесивее, решили не позориться и не бегать. Стали с вызовом: ну и что вы мне сделаете в моём городе?

А Волков, ещё ночью наплевавший на союзнический договор между гербом Ребенрее и вольным городом Фёренбургом, кричал своему капитану:

— Лаубе! Железо у дураков отбирайте, и доспехи тоже; начнут артачиться, так поступайте с ними неласково, а станут упорствовать, так и вовсе не церемоньтесь! — и тут же, оборачиваясь к ротмистру кавалеристов, добавлял: — Юнгер, не дозволяйте им сбежать с площади с оружием, а попробуют, так топчите.

Никто не убежал, кое-кто посмел за своё дорогое оружие цепляться, дескать, моё, не отдам. Но хорошие зуботычины, древки алебард и твёрдость намерений людей генерала вразумили жадин. И почти шестьдесят человек тех, кто не сбежал, были обезоружены. Заодно и доспехи у них отобрали. Причём всё это сделали быстро, так как солдаты генерала были рьяны. Им не по нраву пришлось, что ночью пузатые бюргеры из-за угла, арбалетом, как и положено горожанам, ранили их командира. Хорошие солдаты подобное воспринимают с озлобленностью, а солдаты у Волкова были хороши.

Шестьдесят человек — это был показательный, хоть и бескровный, урок горожанам. Вот только у людей, проживающих тут, эта акция вызывала раздражение, все те, кто видел, как люди генерала бесцеремонно и даже грубо разоружали их земляков, стали кричать и браниться. И женщины, шедшие с корзинами с рынка, и мужи городские стали обзывать и солдат, и генерала. И ругань их тут же возымела продолжение. Вездесущие мальчишки, естественно, встали за своих и начали кидать в людей генерала камнями. Самые проворные, набрав камней, полезли на крыши домов. Камень человеку в доспехе много зла применить не может, и посему офицеры не обратили внимания на эти безделицы. А солдаты так и вовсе ко всякому были привычны. Разве что лошади пугались.

Ещё не все горожане на площади были разоружены, а генерал уже подозвал к себе Дорфуса и сказал:

— Сдаётся мне, что сбежавший человек был полковником Прёйером.

— Я тоже так подумал, — сказал Дорфус.

— Возьмите кавалеристов и попробуйте найти его. Он был в доспехе и в офицерском шарфе.

— Я помню, как он выглядел, — заверил генерала майор. — Если возьму, то отвезу его в цитадель.

— Так и сделайте, — сказал Волков и, поняв, что солдаты уже выстроились в колонну, дал приказ покинуть площадь.

Выходя с площади, он обернулся назад и увидал, как из здания магистрата вышли и глядят им вслед важные городские господа, среди которых был и знакомый ему сенатор Румгоффер.

«Ничего, ничего, пусть посмотрят, — подумал барон, увозя с собой целую телегу доспехов и оружия, отнятых у горожан. — Может, это их чуть-чуть отрезвит». Впрочем, он был доволен тем, как сложилось это дело. Ополчение было частью разогнано, частью разоружено. Нет, барон не испытывал иллюзий, он прекрасно понимал, что это далеко ещё не конец и горожане снова начнут собираться где-нибудь, как только кто-то примет решение. Ему нужно было ещё добраться до того, кто эти решения принимает. И, кажется, он догадывался, кто больше всего будет ему противодействовать. Вот только взять его время ещё не наступило.

Он планировал, что займётся этим завтра. А пока… пока жар начинал давать о себе знать. Со слабостью можно было ещё бороться, но жара –жара уже всерьёз докучала ему. Ещё и день выдался тёплым.

Если и кирасу, и кольчугу и, главное, теплый стёганый гамбезон было невозможно снять, то о том, чтобы снять шлем и особенно подшлемник, он уже подумывал. Но пока не решался, а лишь подозвал к себе Хенрика и из фляги того отпил немного воды, а ещё и смочил себе лицо. Но, поймав насторожённый взгляд своего оруженосца, разозлился. И раздражённо спросил у него:

— Что? Что вы так смотрите?

— Вы бледны, генерал, — отвечал тот чуть растерянно. — Всё ли с вами в порядке?

— Я в порядке, — прошипел Волков специально тихо, чтобы никто не услышал их разговора.

— Я взял вина полковника Рохи, — сообщил ему старший оруженосец, не обращая внимания на его злой тон. — Если надобно будет, так скажите.

— Хорошо, — буркнул Волков всё ещё раздражённо, но сам уже понимал, что Хенрик молодец. А раздражение его не улеглось лишь потому, что шлем теперь, с его-то заметной бледностью, он точно снимать был не должен. Иначе всем станет видна его хворь. А посему ему придётся париться в доспехах и дальше. Впрочем, дело дальше складывалось так, что без доспеха ему было не обойтись.

Может быть, важных сенаторов действие его отряда и вразумило, но вот всякий городской люд, особенно мальчишки и молодёжь, встретил его людей на улице новой порцией камней. И если на площади это были лишь робкие попытки, то на улице камни полетели в них дождём. Бросали их уже не только дети, но и вполне сформировавшиеся юнцы пятнадцати или более лет. Камни были подготовлены заранее и занесены на крыши домов. В его доспех попала два камня, не принеся значительного урона, кроме раздражения. А вот одному из мушкетёров большой камень, сброшенный с крыши, сломал ногу. Пришлось остановить колонну и отнести раненого в свободную телегу. Не зря же взяли их с собой.

— Надо пристрелить одного для острастки, — подъехав к генералу, предложил Роха; полковник очень не любил, когда его парням доставалось. — Может, прикажешь арбалетчикам вразумить дураков?

Роха был не очень умён; хороший офицер, храбрый, заботливый и уважаемый, но вот умным его трудно было назвать. Он и на шаг вперёд не заглядывал, не дано ему было это, а посему генерал только спросил у него:

— Ты хочешь, чтобы из-за пришпиленного из арбалета глупого сопляка на нас весь город с дубинами поднялся?

— Так они ранили моего человека! Неужто прощать будем? — не сдавался полковник.

— Может, их кто-то и послал сюда специально, чтобы мы убили кто-то из них, — отвечал ему генерал. Он и сам прекрасно понимал, что безответные действия лишь усиливают азарт нападающих, но не хотел допускать того, чтобы весь город объединился против него из-за какого-то убитого или даже раненого мальчишки. Он ведь затевал дело с турниром и церквями как раз для того, чтобы разделить горожан. И посему он крикнул Лаубе, что вёл колонну: — Капитан, двигайтесь уже и ускорьте шаг!

Барон даже махнул рукой: вперёд! А разочарованному Рохе сказал:

— Вернись к своим людям и скажи, что ещё не время отвечать им. Скоро бюргеры своё получат.

И вправду, как только колонна пошла быстрее, так сразу камней стало прилетать меньше; теперь мальчишки не могли собрать их в нужном количестве, да ещё занести их на крыши до приближения отряда Волкова.

Колонна свернула к цитадели и вскоре должна уже была подойти к ней, только к южным воротам.

По дороге на двух перекрёстках они разгоняли заставы стражи. Стражники не уподоблялись глупым ополченцам и, завидев приближающихся солдат, сразу убегали, чтобы не потерять оружие и кирасы со шлемами.

Волков же в седле держался вполне уверенно, но жар не давал ему спуска. Он опять просил флягу у оруженосца, снова пил воду, да ещё и часть её вылил себе за панцирь. Так в жару поступали многие люди, носившие доспех, но на самом-то деле было не так уж и жарко. Всё-таки не лето на улице. И это опять заметили десятки глаз, глядевших на него. Жарко генералу.

И тут генерал подумал, что жар может сыграть с ним злую шутку. «Как бы не свалиться с коня!». Хуже этого и быть ничего не могло в данной ситуации. Солдаты его могут пасть духом, зато горожане воспрянут и укрепятся, если увидят такую картину. Да и весь его план, все потраченные усилия и деньги пойдут прахом, если такое произойдёт. Ни в коем случае такого допускать было нельзя. Нужно было спешить в казарму, долой с чужих глаз, а уж там валиться от жара в постель. Но дело, запущенное им, было ещё не закончено. Он собирался закончить его важным шагом через пару дней. Но теперь, после этого проклятого ранения, ему приходилось всё переигрывать.

— Лаубе! — закричал барон так зычно, что многие бывшие рядом подумали, что с генералом-то всё в порядке. — Прикажите людям остановиться!

— Стой! Стой! — понеслись над ротами крики сержантов.

А капитан тут же подскакал к нему и спросил:

— Да, генерал. Что надобно сделать?

— Сворачивайте сейчас налево.

— Налево? — удивился Лаубе. — Мы идём не к цитадели?

— Нет, ведите людей на главную площадь.

— Да, генерал, — ответил капитан и тут же уехал вперёд.

Будь всё по-другому, он бы ещё повременил, но опять же рана… Сляжет он –и всё дело могло развернуться в обратную сторону, а посему, хоть и летели от местных ублюдков ещё в его солдат камни, хоть и выжигал его жар, он торопился на площадь, чтобы завершающим аккордом завершить своё начинание. А там уже будь как будет.

А главная городская площадь –битком. Рынок, кажется, не работал.

— Идут! — истошно кричали бабы, едва его колонна появилась там. — Идут солдаты!

— Припёрлись сволочи! Чего пришли? — зло орали мужи. Но в драку никто не лез. Да и камни в его солдат в этой толчее прилетать престали.

Там и так было жарко от новостей и разговоров, от криков, что всякий городской крикун мог выкрикнуть с трибуны, коли герольды ему, конечно, позволят. И появление на площади его колонны ещё больше взволновало людей, а уж когда, распихав людей до самой трибуны, солдаты дали путь своему генералу и когда тот поднялся на неё, то люди хлынули к ней, чтобы услышать, что будет он говорить.

Хоть и было это опасно, хоть просили его Хенрик и Максимилиан этого не делать, но шлем он попросил своих оруженосцев с себя снять. Во-первых, чтобы его было хорошо слышно, а во-вторых, чтобы горожане убедились, что перед ними он, живой и здоровый, а не кто-либо ещё.

— Трубач, — собрав все силы, произнёс Волков. — А ну-ка, сыграй, чтобы притихли.

Трубач, верный спутник герольдов, стоял тут же на помосте; он послушно вышел вперед и звонко на всю площадь проиграл сигнал «слушай». После чего отошёл в сторону: говорите.