Божьим промыслом. Стремена и шпоры

* * *

Лёг поздно, зато встал рано и был рад тому, что спал хорошо и ни разу за ночь не проснулся. А в иные ночи просыпался даже оттого, что переворачивался с боку на бок. Разбудили крики молочника за окнами. Валяться не стал, всё ещё в голове были вчерашние мысли, и они покоя ему не давали. Позавтракав мягким сыром и свежим хлебом, и кофе со сливками, ещё затемно выехал в бараки. Ехал по уже проснувшемуся городу, хотя во многие места его ещё не проник ни один солнечный луч. Но, несмотря на это, Брюнхвальд был уже при солдатах и с ротными командирами выдавал корпоралам провиант для завтрака.

Волков посмотрел немного на это, прошёлся по казармам, оглядев быт своих людей, вернулся к офицерам и, не отводя своего боевого товарища в сторону от подчинённых, произнёс:

— Полковник, доведите до сведения офицеров, что с сегодняшнего дня половина ротмистров должна ночевать тут, при ротах, одна из рот доспехов на ночь пусть не снимает, при лошадях должна быть дневная норма фуража.

Офицеры, занимаясь распределением провизии, очень внимательно слушали, о чём говорят командиры. И Волков не собирался их разубеждать, что дело серьёзно. Это хорошо, что слушают, значит, будут настороже и в таком же состоянии будут держать младших чинов. А генерал ещё и добавляет:

— Помимо ротных офицеров, пусть обязательно кто-то из старших неотлучно пребывает в бараках. Вы, Роха, Дорфус или Рене должны находиться при людях неотлучно. И неплохо было бы, если бы наш кавалерист тоже тут чаще бывал.

— Ротмистр Юнгер жилья в городе себе не снял, — заверил генерала Карл Брюнхвальд, — как и наш арбалетчик ротмистр Кальб, они здесь проживают, при людях своих, — тут полковник понизил голос и, чуть наклонившись к генералу, добавил с грустной улыбкой: — Видно, на содержание герцога не разгуляешься.

Волков понимающе кивнул:

— Так даже и лучше.

После он нашёл себе светлое место в бараке и просил принести бумагу и чернил. Сел писать письма.

Писал он два письма, одно барону фон Виттернауфу, близкому к герцогу человеку и своему приятелю, а второе самому курфюрсту. Письма по смыслу отличались мало, разве что Виттернауфу он писал более открыто, как пишут другу, без ритуальных фраз и лишних вежливостей, но суть у обоих писем была одна: в городе дела плохи, народ злой, и его встречают на улицах протазанами; и чтобы как-то улучшить отношения с городом, было бы неплохо продать земельки за рекой, которая так нужна бюргерам для новых складов и пристаней. И цену город за ту небольшую землю готов платить хорошую, даже щедрую, и по его пониманию, то был бы добрый шаг со стороны герцога. И если его уполномочат, он будет ждать от герцога юристов, вместе с которыми подготовит купчую. Волков заверял Его Высочество, что в случае согласия не поступится интересами Ребенрее. А барону приписал, чтобы тот уговорил герцога на продажу земли, и пообещал ему за то благодарность от себя.

Перечитав письма еще раз, барон отправил их на почту, а не со своим гонцом, понимая, что содержание их будет известно бургомистру тотчас, как о них узнает почтмейстер. В этом и была суть писем: он хотел, чтобы бургомистр почувствовал в нём союзника в вопросе покупки земли, и пока сей вопрос не разрешится, не позволял местному люду задирать военных Волкова. Генерал понимал, что через неделю или две придёт от герцога ответ, и, судя по разговору с городским головой, ответ будет отрицательный, но у него будет целых две недели.

Две недели. Пустяшный срок, если что-то собрался делать, и огромный срок, если ничего не делаешь, а просто ждёшь чего-то, например маршала цу Коппенхаузена с войском. И он опять вспомнил свой ночной разговор с Фрицем Ламме. И, как и прошлой ночью, он подумал, что если даже и не решится провести подобный фокус в городе, то уж от первого шага ничего плохого произойти не может. И тогда, ещё немного поразмышляв, он позвал к себе Максимилиана и фон Готта.

Молодые офицеры явились сразу. Опытный, уже заматеревший в войнах Максимилиан был года на три старше, но высокий и ловкий Людвиг Вольфганг фон Готт мало чем уступал прапорщику во владении мечом и всяким другим благородным, белым, оружием.

Оба были неглупы, а фон Готт к тому же был четвертым сыном благородной фамилии. Соответственно, ни на землю, ни на титул он рассчитывать не мог, но образование юноша получил соответствующее. И мог запросто вести себя в обществе, чему грубоватому Максимилиану Брюнхвальду можно у него было и поучиться.

— Генерал, — прапорщик Брюнхвальд поклонился.

Волков несколько мгновений смотрел на молодых людей, как бы оценивая их, и потом произнёс:

— Господа, вы ведь лучшие фехтовальщики в нашем отряде.

Фон Готт и Максимилиан переглянулись, а потом фон Готт отвечает:

— Ещё капитан Франц Нейман весьма неплох, и наш Хенрик тоже. И фон Флюген тоже, хотя и молод.

— Фон Флюген? — Максимилиан взглянул на товарища и усмехнулся. — Я бы не решился отнести его к хорошим бойцам.

— Ну почему же? С копьём или с алебардой он очень проворен, — не согласился с прапорщиком Людвиг фон Готт. — К тому же он совсем молод. Он моложе всех нас.

— Вот поэтому я бы и не согласился, — настоял Максимилиан.

— Господа, господа…, — генерал жестом прервал их. — Речь сейчас идёт не о том, кто из вас лучше, а кто хуже. Мне нужны два самых умных. Поэтому я и позвал вас.

Молодые офицеры опять переглянулись, видно было, что им приятен этот комплимент. Но они не понимали, что от них нужно генералу. И тот пояснил:

— Я хочу, чтобы вы отправились к собору Непорочной девы, там, где-то рядом, есть школа фехтования. В этой школе собираются люди нашей веры, которые любят оружие и поединки, — Волков сделал паузу.

— Мы знаем, кто ходит в фехтшуле, господин генерал, — заверил его Максимилиан.

— Вот и прекрасно, — произнёс Волков. — Пойдёте в ту школу, — он замолчал и думал, как лучше объяснить молодым людям задание.

— Нам нужно кого-то вызвать на поединок? — предположил фон Готт.

— Убить кого-то? — догадывался прапорщик.

Волков только махнул на них рукой раздражённо:

— Кажется, я зря посчитал вас умными, — и, видя, что теперь они молчат и готовы слушать, продолжил: — Пойдёте в ту школу и попросите мастера взять вас. Дескать, гарнизонная служба — это сплошное уныние. И вы хотите хоть чем-то себя занять. Вот и пришли поучиться у местного мастера. Ну, например, вы, Максимилиан, хотите отточить навыки работы с мечом и баклером.

— Я предпочитаю меч и кинжал, — заявил прапорщик.

— Хорошо-хорошо, с мечом и кинжалом, — согласился генерал. — А вы, фон Готт, с чем пожелаете поработать в фехтовальном зале?

— Мне всё равно, господин генерал, хоть с мечом и баклером, хоть с молотом, хоть с алебардой; чему мастер может научить, тому я и буду рад, — отвечал фон Готт. — Только я не пойму, какая наша цель. Вы хотите что-то выведать в той школе?

— Да что я там могу выведать в этой школе? — барон даже усмехнулся. — Нет, господа. Ничего вам там выведывать не нужно.

— А зачем же нам туда идти?

Наконец Волков сформулировал для этих молодцов задачу:

— Мне нужно, чтобы вы подружились с молодыми людьми, которые туда ходят, — он чуть подумал и добавил: — Да и с немолодыми тоже. Там всяких возрастов любителей в достатке.

— Ах вот оно что! — понял фон Готт. — Нам надобно подружиться с ними, а не задирать их. Так это ещё проще.

— Ну уж и не знаю, будет ли это проще, — с сомнением произнёс Максимилиан. — По мне, так затеять ссору — нет ничего легче.

— Вот именно, — поддержал его барон. — Тут вам потребуется и хитрость, и терпение, и чувство такта. Особенно вам, фон Готт.

— Мне? — удивился тот. — А почему особенно мне?

— Вы человек высокородный, а в подобные школы ходят и пекари, и трубочисты. Будет ли вам по силам пропускать удары от бюргеров и потом не злиться на них? Улыбаться им, да ещё пить с ними воду из одного ковша, там же столы не сервируют, все пьют из одного ведра, коли жажда одолевает.

— Я много раз бывал в разных школах, я всё это знаю — и знаю, что среди бондарей бывают людишки, которые похрабрее многих благородных будут, — важно отвечал Людвиг фон Готт, — и я, как вы, господин генерал, выразились, не дурак, понимаю, что всё это какая-то военная хитрость. А раз так, то я для дорогого дела и за стол с бюргером сяду, и руку любому свинопасу пожму.

Это было как раз то, что Волков хотел от него услышать. Ну а насчёт Максимилиана барон даже и не сомневался. Он полез в кошель и достал два талера.

— Все школы платные; вот это вам, думаю, что этого хватит на неделю, а дальше будет видно.

Максимилиан с поклоном взял деньги и тут же одну монету отдал товарищу. Они поклонились и готовы были уйти, но барон остановил их и напутствовал:

— Господа, не ждите ласкового приёма, вам в этой школе будут так же не рады, как нам не рады в этом городе.

Молодые люди понимающе кивали, а барон продолжал:

— Если кто-то вас оскорбил, вы кланяетесь и уходите, если кто-то будет вас вызывать на поединок, вы кланяетесь и уходите, если какой-то задира будет говорить вам, что вы трусы, вы отвечаете, что я вам настрого запретил принимать вызовы, после…

— Кланяемся и уходим, — догадался Максимилиан.

— Именно. Мы, конечно, хотим завести здесь друзей, но главное — это не допустить свар между нами и горожанами. Помните, мы тут не в гостях.

— А может, раз они так на нас злы, нас и вовсе не примут в эту школу, — предположил фон Готт.

Волков на секунду задумался, а потом произнёс:

— Полагаю — примут. В школах заправляют мастера, а им нужны деньги, а ещё им нужны хорошие ученики, которыми они могут похвастаться; для этого они и турниры устраивают, а вы, насколько я могу судить, бойцы хорошие. Так что вам не откажут.

— Не откажут, — заверил его Максимилиан. — Нас с фон Клаузевицем, с покойником, да примет Господь его душу, в Ланне приглашали во все школы, чтобы посмотреть на нас. На наши приёмы. Я же у него тогда учился, я помню, его буквально за руки тянули. Просили его: приди да просто выйди против меня.

— Верно, верно, — заметил Волков. — Так что в школу вас, думаю, примут. А за Клаузевица, Максимилиан, зайдите в церковь, поставьте свечу и прочитайте молитву.