Майская ночь, или Утопленницы

* * *

А тут еще этот Фабриций приперся — скоморох скоморохом: башку выбрил, кафтан напялил — за казака сойти хотел. Правильно хотел: не вылези он из немецкого платья — в лепетки бы изорвали.

— Есть, — говорит, — у меня друг — капитан Бутлер. Так вот нельзя ли его, ваше атаманское достоинство, в Персию чуток отпустить?

Стенька смотрит на него — смеется.

— Это тот, что ли, Бутлер, который над ручьем нагнулся попить, а у него портки сзади лопнули?

(А и вправду было такое. С тех пор и присловье у моряков: мелко-де плавал — задница наружу.)

— Ладно, — толкует Стенька. — Нехай идеть… Я и сам скоро в Персию нагряну. Токо, слышь, не вернется Бутлер — головой ответишь.

Обиделся Фабриций, целую книжку потом наскрижал. И все ведь наврал, голова точена: то у него Стенька в Астрахани браниться по-матерну не велел, то казака стремглав[10] повесил за то, что тот бабу толкнул, — ей-богу, повторять совестно.