Современная румынская пьеса

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Декорации должны быть сделаны таким образом, чтобы действие могло разворачиваться в любом месте.

С т о я н врывается в кабинет, как вихрь, в руках у него папка.

С т о я н. Кошмар! Немыслимо!

Д у м а. Что произошло?

С т о я н. Покаяние Петреску…

Д у м а (холодно). На каком из заседаний бюро было принято решение об аресте Петреску?

С т о я н. Тебя интересует формальная сторона вопроса?! Когда Олариу предложил мне допросить Петреску, я готов был размозжить ему башку… И вот, пожалуйста! «Еще в тысяча девятьсот сорок четвертом году устанавливает связи… получает и передает информацию…».

Д у м а. Я ничему этому не верю.

С т о я н. Потому что мы идиоты! Потому что мы забываем: тот, кто противится строительству социализма, невольно вступает в сговор с врагом! Вот, почитай, убедись, как мало ты знал своего товарища по подполью.

Д у м а. Все равно я ничему не верю.

С т о я н. Ну предположим, эти, из Госбезопасности, кое-что преувеличили, их формулировки несколько… Олариу мечтает об ордене… Но пораженческие настроения, программный скептицизм…

Д у м а. Но за это его исключили из партии, и я могу с этим согласиться… Хотя…

С т о я н (настороженно). Я что-то не понял… Ты сказал «хотя»?

Д у м а. Зачем ты отослал меня в Бухарест именно в тот день, когда исключали Петре?

С т о я н. Потому что кто-то должен был туда поехать. Я же не могу разорваться на части. И раздваиваться не умею, как некоторые.

Д у м а. Я ничему не верю, понимаешь.

С т о я н. Хорошо… (Разговаривает по телефону.) Олариу? Да, это я. Вот что: через десять минут Дума должен встретиться с Петреску… Что? Да? Ну и шустрый же ты у нас! Распорядись, чтобы его пропустили. (Думе.) Он на сортировочной станции. Возьми мою машину.

Детали декорации создают обстановку сортировочной станции. Ночь. Тусклый свет фонарей. Монотонный гудок паровоза. У колонки с е р ж а н т органов безопасности и г р у п п а з а к л ю ч е н н ы х. Среди них — П е т р е с к у с консервной банкой в руках. Д у м а подходит, предъявляет пропуск, сержант козыряет.

Д у м а (тихо). Петре… Как ты мог подписать всю эту чушь?

П е т р е с к у (бесцветно). Мне нечего добавить к показаниям, данным мною органам расследования.

Д у м а. Так значит… это правда…

П е т р е с к у (тем же голосом). Мне нечего добавить к показаниям, данным мною органам расследования.

Д у м а (поворачивает Петреску к себе лицом). Петре… что они с тобой сделали?

П е т р е с к у (взрывается). Мне нечего добавить… Нечего! Понятно?!

С е р ж а н т. Тогда проходи… проходите, набирайте воду.

П е т р е с к у исчезает в темноте. Дума застыл на месте. Теперь мимо него проходит пожилой крестьянин лет пятидесяти, огромный, как глыба, с белой небритой бородой — Й о н.

Д у м а. А ты, дяденька, почему здесь?

Й о н. Потому что меня нет в другом месте.

С е р ж а н т. А ну-ка отвечай вежливо, не то я тебе покажу!

Й о н. Да… потому что не сдал госпоставки…

Д у м а. А почему не сдал?

Й о н. Объяснил, что мне неоткуда брать. А председатель сельсовета товарищ Мэриеш сказал, что я не хочу. И господа из трибунала с ним согласились.

Д у м а. А если по правде, как было?

Й о н. Правду только господь бог знает… (Он разговорился.) А сейчас узнал я, что нас на новую стройку отправляют, и подумал: может, к лучшему. Работы-то мы не боимся. Только бы кормили вдосталь — иначе какая от нас польза?.. Если у мужика брюхо набито, он до всего охоч — и до работы и до баб. Ну, доброго здоровья, а то меня уже в спину толкают.

Д у м а. Как вас зовут?

Й о н. Меня? (Пауза.) Йон.

Д у м а. Йон, а дальше?

Й о н. Йон. Разве этого мало? (Исчезает в темноте.)

В кабинете Стояна.

Д у м а (в плаще; задумчиво стоит в дверях). Я давно хотел тебе сказать одну вещь.

С т о я н (удивлен, он ждал другого). Что именно?

Д у м а. Мы строим новый мир, а строить его, Павел, можно только чистыми руками… Еще хочу сказать, что без веры в человека, без человечности социализм превращается в карикатуру, даже хуже — в свою противоположность.

С т о я н (опустив глаза). Считай, что ты убил меня наповал своим блестящим анализом. (Неожиданно, с иронией.) Неужели ты еще сомневаешься, услышав Петреску? «Мне нечего добавить к показаниям, данным мною органам расследования».

Д у м а (спокойно). На каком заседании бюро было вынесено решение об аресте Петре? Кто вынес это решение?

С т о я н (спокойно). Я.

Д у м а. А кто дал тебе это право? С кем ты советовался? Почему не…

С т о я н. С кем я должен был советоваться? С Ману, с Олариу, с Никифором!

Д у м а. С Ману, с Олариу, с Никифором, со мной…

С т о я н (спокойно, но за этим скрывается растущее раздражение). Послушай, Михай… Есть люди, у которых ничего нет: ни дома, ни семьи, ничего. Для них социализм означает все: дом, семья, дети… Эти люди должны принимать решения, на которые другие не могут осмелиться.

Д у м а. А почему ты не разрешаешь и нам сказать свое слово, когда речь идет о свободе и чести нашего товарища? Вот что хотел бы я от тебя услышать.

С т о я н. Услышишь. Ты видел, как каялся Петреску, отрекался от своего высокомерия? Мы окружены врагами. Петреску вел себя как враг — и я вынужден был отнестись к нему как к врагу. Ничего страшного, посидит немного, помашет лопатой, а потом посмотрим…

Д у м а. Значит, и ты понимаешь, что он не виноват! Так вот, знай, что на любом заседании, при любом удобном случае я буду ставить вопрос о Петре, пока его не реабилитируют…

С т о я н. Я тебе не советую…

Д у м а (хохочет как безумный, потом спокойно). Тогда арестуй и меня. Только немедленно. Сию минуту…

Барак. О л а р и у в кожанке, с непроницаемым выражением лица. С т р а ж а вводит П е т р е с к у в полосатой одежде.

П е т р е с к у. Заключенный номер ноль четыреста шестьдесят два.

О л а р и у (не глядя на него). Высшие органы отменили приказ о вашем заключении. Ваше место жительства — деревня Дорна. Если захотите поехать в город, я распорядился — немедленно получите разрешение. Место вашей работы — проектное бюро. Я надеюсь, я уверен… (с усилием) что вы будете работать с энтузиазмом, чтобы помочь ликвидировать… временные трудности… которые переживает наша стройка.

П е т р е с к у. Я буду стараться… господин полковник. (Поворачивается и уходит.)

Входит С т о я н.

С т о я н. Кремень, да и только, зубастый черт…

О л а р и у. Я все равно остаюсь при своем мнении…

С т о я н (чувствует себя неуверенно и потому раздражен). Я знаю твое мнение. Ты мне все уши прожужжал!.. Целый год вы заставили Петреску рыть землю…

О л а р и у. Товарищ первый секретарь, указания…

С т о я н (кричит). Катись ты! Это все, что ты уразумел? Будто кому-то было нужно… чтобы Петреску признал себя бельгийским или датским шпионом? А надо было совсем другое — чтобы он понял свою ошибку. И надо было использовать все его способности… ведь дела на стройке совсем не блестящи, Олариу!

О л а р и у. Я буду стараться… товарищ первый секретарь!

В кабинете.

С т о я н. И чего ты добиваешься?

Д у м а (мягко). Чтобы ты принял во внимание выводы комиссии о положении дел на стройке…

С т о я н (насмешливо). Комиссии, которой ты руководил… (Издевательски.) Триста миллионов добавочных капиталовложений, квалифицированные рабочие руки, пересмотр первоначальных планов, отсрочка окончания работ на четыре года… (Переходит на крик.) Ложь! Разве тебя не было на заседании, где было принято решение о начале строительства? Почему же ты молчал?

Д у м а (после паузы, глядя в глаза). К сожалению, тогда я не был достаточно подготовлен…

С т о я н. А за это время ты просветился? По какому праву ты говоришь мне, что отчет бюро дезинформирует руководство… Ложь! На стройке орудует шайка саботажников! Олариу согнал на стройку все отбросы. Я такое покажу господину полковнику, что он родную маму не узнает! А теперь ты стучишь по столу, утверждаешь, что Петреску был прав?

Д у м а. Я не стучал по столу. Но Петреску действительно прав. И если мы не признаем свои ошибки перед лицом партийного руководства, нам здесь делать нечего.

У входа в здание Госбезопасности.

О ф и ц е р. Здравия желаю, товарищ первый секретарь! Дежурный офицер лейтенант Якоб Михай.

С т о я н. Как пройти в кабинет Олариу?

О ф и ц е р. Ваше удостоверение.

Стоян протягивает удостоверение.

Пропуск товарищу первому секретарю!

М л а д ш и й л е й т е н а н т (в окошечко). Имя?

С т о я н (глухо). Павел Стоян.

М л а д ш и й л е й т е н а н т. Место работы.

С т о я н (так же). Обком партии.

М л а д ш и й л е й т е н а н т. К кому идете?

С т о я н. К товарищу полковнику Олариу.

М л а д ш и й л е й т е н а н т (протягивает пропуск). Второй этаж, комната сто двадцать три. Пропуск надо подписать. (Поднимается, отдает честь, стоя по стойке «смирно».) Здравия желаю, товарищ первый секретарь!

В кабинете.

О л а р и у (в трубку). Что?! Выписали пропуск? Когда он уйдет, ты мне представишь рапорт, идиот! (Поправляет форму.)

Входит С т о я н.

Прошу извинить часового у входа…

С т о я н. За что? Разве это его изобретение? Подпиши… подпиши, раз так надо… Красиво тут у тебя. Как на кладбище…

О л а р и у (после паузы, смущенно). Я говорил с товарищем Думой — он заупрямился как осел. Я не изменил своего мнения… Можем вынести на публичное голосование — ведь во всех газетах… ведь на пленуме тоже…

С т о я н. Короче. Твоя позиция мне ясна.

О л а р и у. На стройке орудовала шайка саботажников. Моя ошибка в том, что я подчинился твоим капризам и позволил Петреску работать головой, вместо того, чтобы заставить его работать лопатой… Почему нам не пришло в голову — и здесь я виноват больше всех, — что Петреску захочет отплатить нам сторицей…

С т о я н (горько). Эх ты… значит, по-твоему, по вине какого-то Петреску мы оказались на грани катастрофы?

О л а р и у. Я собрал все документы, заявления, всю информацию, которая может это подтвердить. Я предлагаю обобщить их и подшить к отчету бюро.

С т о я н (очень серьезно). Олариу, ты понимаешь, что тогда все должно закончиться процессом, осуждением на казнь… Ты убежден, твоя совесть коммуниста чиста, когда утверждаешь, что эти люди, и Петреску в первую очередь, сознательно вели стройку к катастрофе?..

О л а р и у. Если интересы политики итого требуют, можно интерпретировать и так.

С т о я н (посерел). Да-а-а. Хорошо. Я пошел. (В дверях оборачивается, кладет руку на плечо Олариу.) Василе, боюсь, ты не можешь больше здесь работать.

На авансцене С т о я н. Идет дождь.

С т о я н. Товарищи… дорогие мои товарищи! Десятки раз я был здесь, у вас… вместе мы переживали волнующий момент закладки первого кирпича…