Спасалочки

Глава 4

Тогда лишь двое тайну соблюдают,

Когда один из них её не знает. Уильям Шекспир

Июнь начался с несвойственных сезону холодов. Дули лютые ветры, а люди не снимали плащей и кожанок, и лишь сменяющие друг друга даты на календаре не позволяли забыть, что на дворе цвело лето. Отец все мозги мне прочистил предстоящим слиянием. К тому времени я уже успела войти в совет директоров, более того, завоевать в нём вес, никак не подкрепляемый моей фамилией — лишь моей работой, но основная часть полномочий всё ещё числилась за отцом как за основателем компании и по совместительству держателем контрольного пакета акций. Поэтому, когда он появился на пороге моей уютненькой обжитой студии, я немало удивилась — сюда он прежде не захаживал вообще ни разу, считая эту халупу недостойной его царственного посещения (а меня при этом считая жалкой предательницей). Что ж — для неожиданного визита у него оказался действительно весомый повод. Он наконец согласился на давнее предложение одного из самых знаменитых в стране инвесторов, специализирующихся на недвижимости. Тот обещал выкупить двадцать пять процентов акций, оставив отцу двадцать шесть, а мелким акционерам — всю их коллективную долю. За это, кроме денежных вложений в развитие фирмы, продвижения в тендерах и госконтрактов на строительство жилья, он сулил нам протекторат на мировом рынке, в частности — ближневосточном, где ещё с середины девяностых у инвестора водились серьёзные связи. А отец… Он пришёл <i>посоветоваться</i>. Да, ему нужен был мой совет. Так прямо и сказал — если я хочу унаследовать пятьдесят один процент, а не двадцать шесть, он откажется от сделки. Я попросила его не отказываться. В своих грёзах я уже разъезжала по Абу-Даби вместе с шейхами, подписавшими с российской строительной компанией "Киров и партнёры" многомиллиардные договора на возведение семизвёздочных отелей.

Итоговая встреча в неформальной обстановке была запланирована на ближайшую субботу, а судьбоносное подписание всех бумаг — на ближайший за ней понедельник. В "Белугу" мы заявились с точностью королей — минута в минуту в указанное время. Я была в облегающем нежно-розовом платье, доходящем длиной подола до пола, а глубиной разреза — почти до трусов. Отец был в своём обычном Бриони и держал меня под руку. Нас ждали: хостес сопроводила в один из вип-залов, где за столом, накрытом на пятерых, уже сидели трое.

— Познакомьтесь: вице-президент компании и по совместительству — моя дочь Каролина, — гордо представил меня отец.

— Какая красавица. — Стельмаха Эдуарда Валентиновича я узнала сразу — в жизни он ничуть не отличался от своего портрета на развороте в "Форбс". — А это — моя дочь Мария, — он с неменьшей гордостью кивнул на щуплую брюнетку с уложенными на манер пятидесятых локонами, — и её супруг. В своё время они возглавят все мои активы.

— Как хорошо, что молодая кровь не даёт повода для беспокойства! — отшутился мой старик, целуя руку брюнетке и пожимая руку её благоверному. Но кивок укора от меня не ускользнул — видно было, отец посчитал замужнюю дочь партнёра успешнее своей, незамужней.

Только мне было всё равно. С Олегом нам пришлось знакомиться заново — и в кавычках, и без кавычек. Прикладывая мою руку к своим губам, он и бровью не повёл, зато моя ладонь отозвалась на этот акт публичного притворства хрустальной дрожью — будто давно затянувшиеся ссадины полоснули грубой наждачкой.

— Какая красивая пара! Скажите, где вы познакомились? — Мне дорогого стоило не выдать язвительности, ещё более дорогого — не опрокинуть предложенный официантом бокал шампанского залпом.

Чудесную историю становления их блестящей семейки все трое поведали нам в едином хоровом согласии. Оказывается, Олег при Стельмахе был "правой рукой" чуть ли не сызмальства — тот взял его из детского дома и приютил под своим крылом. И однажды его единственная дочь, тогда ещё юная и невинная, заглянула к папочке на работу, где, совершенно случайно, и столкнулась в дверях со своим будущим мужем. Любовь с первого взгляда, благословение патриарха, скорая свадьба, долгая и счастливая жизнь с прицелом на то, что однажды именно зятю предстоит стать во главе взращенной тестем компании.

— А что же Вы, милая? Семейный бизнес Вас совсем не интересует? — обратился к брюнетке мой папаша. В его глазах я заметила искру азарта.

— Ну что Вы, Виктор Маркович! Я вообще считаю — не женское это дело… Хотя, бывают, конечно, исключения, я не спорю. — Она прикусила язык, несмело покосившись на меня.

Брюнетка не долго баловала нас своей компанией — сославшись на усталость, она вскоре покинула мероприятие вместе с личным водителем.

— Ей завтра рано вставать, — пояснил Олег. — Ложится в больницу.

По количеству ботокса во лбу, филлеров в губах и силикона в декольте не сложно было догадаться, что из "больниц" она не вылезала. Оставив стариков наедине — обсудить последние детали контракта, мы удалились на террасу. Зябкий ветер пробирал до костей, заставляя нас неуютно ёжиться, а наши сигареты изрыгать летучие искры. Мы молчали, делая вид, что наслаждаемся вечером.

— Значит, правая рука? — я не выдержала первой.

— Угу, — он ответил не сразу. — Я ведь и впрямь детдомовский. Старику для грязной работы нужны были люди, за которыми никто не стоит, которым нечего терять. Я годился для самой грязной — стрелки с бандюками, незаконные сделки, задания за рубежом, чёрный бизнес — вижу, ты девочка непростая, а значит, и сама должна понимать, как порой дела делаются. Меня сто раз могли убить, и сто раз я был на волоске, но каждый раз обходилось. Изначально будучи расходным материалом, постепенно я примелькался старику, и он, уверовав в мою неубиваемость и неубиваемую преданность, потихоньку стал подпускать меня ближе к телу. — Он затянулся, высасывая огрызок растрёпанной ветром сигареты почти до фильтра — то ли собирался с нужными мыслями, то ли надеялся, глотнув дыма, отвлечься от ненужных. — Машка подвернулась очень кстати. Захомутать её было несложно, а дальше уж своим нытьём она уломала папашу одобрить брак, да и тот не долго сопротивлялся — ко мне он уже успел прикипеть, а относительно способностей своей кровинушки иллюзий не питал. Так и живём — уж скоро десять лет. Теперь ты знаешь, кто я и что я. — Он замолчал, прикуривая новую. — Презираешь? — Я не ответила, тоже прикурив новую. — Не все рождаются с золотой ложкой… — Вновь заговорил он.

— Не презираю. Но и не заслуживаю презрения. — Я ответила то, что первым пришло в голову, а он вопросительно поднял брови. — Я не выбирала, с ложкой мне родиться или с кочерыжкой.

Мы проводили стариков ближе к полуночи, а сами, сославшись каждый на свои дела, остались в ресторане. Выпив ещё немного, мы прогулялись до Ритца и продолжили вечер уже в номере.

За те девять месяцев, что я их не видела, шрамы на его животе стали тоньше и теперь мягкой паутинкой угадывались на загорелой коже лишь мне как человеку, который точно знал, что они там есть. Он разглядывал мою ладонь в мерцающем свете настольной лампы — долго и тщательно, а потом накрыл её губами. Он помнил. От этого становилось только паршивее.

— Послезавтра мы станем коллегами, — озвучила я дурацкую мысль, которая проклятием висела над нами обоими. — Это положит начало бизнесу. И конец… остальному. Не знаю, как я вынесу твою близость… И близость твоей жены.

— Не думай об этом, — уклончиво прервал меня он. — Не думай.

Проснулась я, как и ожидала — в одиночестве. В голове шумело от выпитого накануне, тело, изголодавшееся по ласке, ныло, молило о продолжении — полученного ему казалось мало. Смятое платье небрежно лежало на спинке кресла, туфли валялись по разным углам номера. Чувство собственной шлюховатости заставило бессильно всхлипнуть. Неужели, случайные потрахушки раз в год — это всё, что я заслуживаю? А вскоре не останется и этого…

Зазвонил телефон — девушка с ресепшена соединила меня с абонентом, пожелавшим остаться неназванным.

— Это я, — начал он, даже не пожелав доброго утра. — Кажется, я забыл в номере папку с рабочими документами. Не могла бы ты, когда будешь выезжать, отнести её на ресепшен — я позже заеду и заберу?

— Конечно, — прохрипела я и закашлялась. В трубке раздались короткие гудки, а я всё кашляла, и кашляла, и кашляла.

Папка с бумагами и впрямь нашлась в номере — я помнила, как Олег таскал её с собой весь вечер и ума не прилагала, как он мог её забыть. Наверное, это всё проклятый хмель (и секс). Папка была пухлая, до отказа набитая — того и гляди застёжки слетят. Я долго пялилась на неё, не испытывая ни беспокойства, ни интереса — лишь тонкий голосок интуиции где-то на задворках сознания подстрекал меня к очередному бесчестному подглядыванию в чужую жизнь. А, была не была. Я сняла скрепы и открыла таинственное портфолио. Уже через минуту мне пришлось подбирать свою челюсть с пола, а через две я дрожащими руками фоткала каждую страничку на телефон, превозмогая обиду и негодование.

Папку я оставила на ресепшене, а сама, прижимая к груди мобильник, как реликвию, поехала к отцу — в квартиру, в которой я выросла и которую не посещала с того самого дня, как обзавелась своей (да, нехождение по гостям у нас семейное). Отец пил бренди, курил сигары и слушал Синатру. Он праздновал завтрашнюю сделку. Я налила бренди себе, потом ещё, а потом наконец предъявила улов. Кубинская сигара отклеилась от папиной губы и покатилась по кафельному полу к волочащейся по нему шторе, чудом не став причиной пожара.

— Откуда у тебя всё это? — только и сумел выдавить он. Из бумаг чётко следовали истинные мотивы Стельмаха относительно сделки: через подставных лиц он намеревался скупить у мелких акционеров необходимое число акций, дабы завладеть контрольным пакетом, а позже с помощью финансовых афёр избавиться от нас папой в совете директоров и единолично презентовать компанию на ближневосточном рынке уже как часть собственного холдинга. — Откуда, я тебя спрашиваю?

Будто "откуда" было тем, что имело значение.

— Телом раздобыла, — огрызнулась я, почувствовав, как мерзость оседает на кончике языка.

— Молодец, — ответил он. — Я всегда знал, что девки полезнее пацанов.

Ну, вот и поговорили. На этом день семейного воссоединения было решено закончить. Я отправилась к себе — зализывать раны, а отец сел на телефон. К вечеру, проспавшись, я обнаружила сразу два сообщения. Первое — от отца: "Сделка отменена. Я приму все меры, чтобы разорить этого сучёныша в ноль. Это уже дело принципа". Злопамятность отца не была для меня чем-то новым, в отличие от откровенности. Он делился со мной своей злостью, а значит… Видел во мне союзника? Второе сообщение пришло с неопределённого номера: "Тесть в бешенстве, шерстит всё окружение в поисках крысы. У жены лопнул имплант, уже вставили новый. В твоей любви лазить по чужим личным вещам я не сомневался". Его сообщение я стёрла, уже зная наверняка: пусть коллегами мы не станем, но никуда друг от друга теперь не денемся. Даже если будем очень стараться.