Спасалочки

Глава 3

Есть женщины, у которых по чести,

не было ни друзей, ни любовников… Марина Цветаева

Куда собралась? Навестить подругу в больнице — именно это ответила я отцу, когда он застал меня на парковке с чемоданом в руках. Хм… Куда собралась. Куда надо, туда и собралась — мой законный отпуск, и меньше всего на свете хотелось проводить его под папиным контролем. А самое классное, что даже не пришлось врать. Ну, почти. Подруга — одноклассница, с которой мы и в школьные-то годы не особо ладили, а после выпускного так и вовсе ни разу не пересекались. Больница — рехаб, куда, если верить сплетням общих знакомых, она заезжала стабильно раз в год, в перерывах между запоями. Рехаб в Паттайе — но это так, мелочи.

И вот, приземлившись в У-Тапао после девятичасового перелёта, вместо того, чтобы взять такси и отправиться в отель, я взяла такси и отправилась в рехаб. Зачем? Как знать. Хотела просто наделать фоток на фоне кристального благолепия да завалить ими все свои соцсети — от официальной рабочей странички на заблокированном, но оттого не менее популярном у нас Линкедине, до анонимного аккаунта в Инсте. Одноклассница была так рада меня видеть, что мне насилу удалось избежать удушения в её объятьях. Мы обсудили погоду, прелести тайской кухни, знакомых, что остались в холодной Москве. Очень хотелось выпить. И когда я уже не могла дождаться момента, чтобы свалить, вдруг выяснилось главное.

— Как хорошо, что ты заехала, Мариш! Так неожиданно и приятно!

— Мне тоже приятно, Оль, только я не Мариш…

— Ой, тьфу ты! Всегда путала тебя с Маринкой, вы с ней так похожи…

— С какой Маринкой?

— Ну, Маринка, с нашего хора. Вы ещё с ней вместе в первых сопранах пели, а я в альтах!

— Но я никогда не ходила на хор…

Расставание с давней подругой получилось поспешным и скомканным. Наблюдая за картинками чужой, экзотической жизни из окна такси, оставалось лишь поблагодарить судьбу за абсолютный и безапелляционный повод напиться, что сродни индульгенции.

Вечерний город встречал меня душными сумерками. В воздухе витало пряное зловоние, от которого кружилась голова. Я вышла из бара, решив прогуляться до своего Дусит Тани пешком — идти было всего ничего. Так мне казалось. Я брела по узким улочкам, по краям зажатым сувенирными лавками и тележками торговцев фруктами, а в центре прорезаемым вездесущими мотоциклистами — всё оставшееся пространство занимали праздные гуляки. Ведомая мелодичным бренчанием сувенирных колокольчиков, я свернула в один из проулков, которые, как бесчисленные ножки сколопендры, разбегались от колбасистого тела главной улицы по разным направлениям. Затеряться в толчее было немудрено, и из проулка я вынырнула, только когда на город окончательно опустилась ночь, моя сумка заметно прибавила в весе за счёт скупленных безделушек, а карманы заметно полегчали, избавившись от болтавшейся в них мелочи. Народу вокруг стало только больше, а уличное освещение — красно-синее, неоновое — совсем не способствовало комфортному обзору. Почти наугад, вслепую я побрела к побережью, точнее к той его части, что была оккупирована сетевыми "пятёрками" и частными пляжами, на ходу пытаясь запихнуть покупки поглубже в сумку, которая, топорщась от поклажи, совсем отказывалась застёгиваться. Толстый бумажник, утрамбованный всеми возможными картами, от СНИЛСа до водительского удостоверения, пары кредиток и клубной на фитнес в "Небо", опасно торчал из всего этого барахла, а переложить его было некуда — только что полегчавшие карманы моего облегающего коротенького платьица едва ли вместили бы в себя разбухший пластиком кошель. Идеальная ситуация для того, чтобы случилось что-то плохое, не так ли?

Сперва какой-то мудень толкнул меня в плечо, заставив сумку соскользнуть и повиснуть на согнутом локте, а следом один из постоянно проносящихся мимо мотоциклистов, внезапно притормозив рядом со мной, резво вцепился в плетёные ручки и вновь вдарил по газам, намереваясь скрыться в дымчатой мгле тропической ночи со всеми только что скупленными фенечками, ароматическими свечами и масками для лица… И с бумажником, хранящим в себе всю мою жизнь.

— А ну, отдай, сволочь! — Я сжала пальцы так крепко, что гелевые ногти чуть ли не всей длиной пробороздили кожу, а текстильные, натянутые до упора жгуты ручек обожгли её, как огнём.

Мотоциклист, не привыкший, видимо, встречать от заграничных зевак такого настырного сопротивления, был вынужден разжать затянутую в байкерскую перчатку ладонь. Через мгновение его не стало — о том, что он был, напоминал лишь столб пыли на дороге и саднящая кожа на моей руке. Прижав к себе спасённую ценой собственной кожи поклажу, я ещё долго стояла, оцепенев от негодования, тихонько матерясь и игнорируя любопытствующих прохожих. В своих фантазиях я уже догнала вора — прямо так, в хиленьких босоножках, состоящих из нескольких кожаных полосок и символических каблуков-рюмочек, — мощным кручёным ударом по шлему выбила вора-неудачника из седла и загнала свой каблук прямо в его мерзкую пасть… В реальности я продолжала стоять посреди торговых палаток, злая и растрёпанная. Отдых в Таиланде начался с лошадиной дозы местного колорита.

Если что-то и было способно восстановить моё душевное равновесие, так это пляж. Белый песок, шумные волны, сладкие коктейли… Так я провела очередной день отпуска. Жаль, что у меня нет подруг — настоящих подруг, как у девчонок из "Секса в большом городе". Отец сызмальства отваживал от меня каждого, кто не прочь был со мной подружиться. В его понимании, всех их интересовали только деньги семьи и возможность приподняться за чужой счёт. Более того, он всегда верил, что любые отношения тянут ресурсы, и если с потерей денег ещё можно смириться, то время — ресурс невосполнимый, который преступно распылять на других. Выпорхнув из-под его крыла, я была твёрдо намерена завести друзей и, конечно же, парня, но вскоре выяснилось, что не обладая полноценным навыком налаживания межличностных контактов, сделать это затруднительно. Знакомые приходили и уходили, любовники редко задерживались до утра, а подруги… Больно это признавать, но на их счёт отец оказался прав. Но тогда, провожая клонящееся к закату алое солнышко затемнёнными солнцезащитными стёклами глазами, я искренне жалела о том, что мне не с кем было разделить этот день.

Возвращаясь в номер, за оградой отеля, у обочины дороги огибающей территорию гостиницы, я увидела уличного торговца мороженым. Подстёгиваемая неведомым инстинктом (и неисправимой любовью к этому простецкому лакомству, которое в детстве, из-за отцовских предрассудков по поводу пагубного влияния сахара на растущий организм, было в моём меню настоящей редкостью), я выбежала за ворота — прямо так, в купальнике и небрежно накинутом на него шёлковом платье — и помахала торговцу сложенной купюрой. Завидев меня, он тут же развернул свою тележку и поспешил навстречу. Позади него я заметила мужчину, загорелого, но на фоне местного населения всё ещё бледного — скорее всего, тоже постояльца отеля. Он беспечно шагал вдоль дороги босиком, держа в руках спортивные сандалии и барсетку. Издали я не разглядела его лица, зато разглядела неминуемо приближавшегося к нему мотоциклиста. А вытянутую руку, нацеленную прямо на беспечно болтающуюся поклажу, я и вовсе распознала мгновенно. Рванула вперёд, не обращая внимания на норовящие разлететься в разные стороны на бегу пляжные сабо, чуть было не снесла с ног торговца с его тележкой, и до зазевавшегося мужчины мы с мотоциклистом добрались одновременно. Тот как раз успел протянуть руку к ремню барсетки, а я как раз успела со всей дури по этой руке заехать.

Вор растянулся на дороге, мотоцикл, утеряв управление, проехал до ближайшей пальмы и заглох, врезавшись в ребристый ствол, а мужчина, запоздало осознав, что произошло, растерянно обнял спасённую барсетку, прижав её к груди, словно младенца.

— Сэнк ю вэри мач. — Он стянул очки. — А, это ты… — Видимо, узнав в спасительнице меня, знакомец-незнакомец решил, что ни в иностранных языках, ни в развёрнутых благодарностях больше смысла не было. Он разглядывал меня, я разглядывала его — сколько же мы не виделись? Чуть больше года… А он почти не изменился, разве что ещё немного прибавил в массе, а наглость во взгляде так никуда и не делась. — Что ж, позволь хотя бы купить тебе мороженого.

Мороженое у ограды гостиницы переросло в полноценный ужин в ресторане при гостинице, где еда сменялась напитками, а напитки — танцами под выступавшего в тот вечер живого саксофониста. Танцы сменились сексом в его номере, а секс — ещё одним сексом. Обнаружив на моей ладони свежие ссадины, он зацеловывал их с таким упорством, будто и впрямь думал, что таким образом способен их залечить. А я бесстыдно разглядывала белёсые полосы на туго натянутой поверх рельефных кубов коже живота — порезы давно зажили, а следы от них, должно быть, останутся навсегда… Мы заснули под утро, и тогда мне казалось, что это судьба (ну, судьба же?), и самые тайные желания вдруг стали явью.

Он разбудил меня, когда солнце уже подбиралось к зениту.

— Каролина, вставай. Тебе пора уходить.

— Хм… Что, прости?

— Я уезжаю, номер нужно освободить в двенадцать. — Я взглянула на часы — те показывали одиннадцать.

Голос доносился из душа и почти сразу же оттуда раздался шум воды. Я нехотя поднялась и принялась изучать номер, изучить который вчера мне было некогда. Тут же, на тумбочке у зеркала, я заметила распечатку с электронными авиабилетами… И вправду уезжает. Почувствовала себя преданной. Конечно, он не обязан был ставить меня в известность, что эта ночь в нашей истории станет не только первой, но и последней. И всё же, он мог это сделать. И не сделал. Почти сразу я поняла — почему. Рядом с билетом лежал паспорт. Замерев и убедившись, что шум воды из ванной не собирался затихать, я заглянула в чужие документы. Долматов Олег Вячеславович. Тридцать лет. Гражданин России. Женат.

Едва натянув на обленившееся за ночь тело затёртое соляными разводами платье, я поспешила на выход, зажимая в незажившей ещё ладони ключ-карту от собственного номера. Ссадины тянули болью — новой, доселе неведанной, и то была не щекотливая боль подживающей кожи — то была боль разорванных тканей. Вместо старых ссадин за ночь я обзавелась новыми.

Мой делюкс находился двумя этажами выше. Через час, разморенная горячим душем, я стояла на балконе, держа в одной руке дымящуюся сигарету, а в другой — бокал красного вина, который в то припозднившееся утро заменил мне крепкий кофе. Смотрела на линию прибоя, под натиском набежавших за ночь туч слившуюся цветом и характером с побивающим её тропическим ливнем — последним приветом отходившего до лучших времён сезона муссонов.

Я видела, как он выходил из здания отеля, пробиваясь перебежками к ожидавшему его такси. За собой он тащил маленький чёрный чемоданчик на колёсиках, и я сверлила взглядом его затылок с высоты седьмого этажа, втихаря надеясь, что он почувствует и обернётся на мой немой укор. Но он лишь запрыгнул в жёлтую машину, которая, не оставив на залитом дождём асфальте даже следа от шин, тут же скрылась за оградой отеля.