Танцуй для меня, девочка

Глава 26

Иногда так мало для счастья надо. Например, чтобы любимый человек просто был рядом. Стоял за твоей спиной, щекоча горячим дыханием уязвимую шею. И пусть Тенгиз ничего больше не делал, этого хватало, чтобы каждый мой нерв натянулся до предела. Мне бы попросить его отодвинуться, но силы воли не хватало. Так странно, я вернулась в родной город несколько недель назад, а ощутила себя по-настоящему дома только сейчас. В его руках. Хотя и не совсем, так как ладонями он упирался в бортик по обе стороны от меня. Но даже так слишком приятно ощущалась мужская близость. Хоть и чертовски неправильно. И, кажется, слово “неправильно” скоро станет моим обычным состоянием рядом с ним. Но да ладно. Здесь и сейчас я не хочу думать о плохом. И все же.

— Ты не мог бы отойти? — попросила, хотя лучше, наверное, самой отойти.

Чтоб наверняка.

С учетом, что на мне нет трусиков, а стоящий за мной как раз пребывает в них одних и возбужденном состоянии. Впрочем, для Тенгиза это обычное состояние. Я ни до него, ни после не встречала больше мужчин, которое бы заводились с полоборота. Как эмоционально, так и физически. Вот и сейчас возбудился на мои слова заметней прежнего, прямо пропорционально его эмоциональной составляющей.

— Зачем? Если обоих все устраивает.

Не сказать, что он не прав, но…

— Если ты думаешь, что это поможет тебе меня соблазнить и затащить обратно в кровать, ты ошибаешься, — предупредила на всякий случай.

— Мы оба знаем, что, если б я действительно этого хотел, ты бы уже давно стонала подо мной, — возразил Тенгиз.

И вот как он это делает? Такая чушь, а меня аж наизнанку вывернуло от его слов. Захотелось одновременно, чтобы действительно соблазнил и заставил стонать, и вместе с тем развернуться и влепить ему пощечину.

Что значит “если бы захотел”?! То есть не хочет меня, получается? А кого тогда? На кого он тут свой долбанный отросток поднял, если не на меня? Но это я, конечно, все утрирую. Хотя в мои восемнадцать Тенгиз бы за такое отхватил в полной мере. Искупался бы — точно. Сейчас же я только усмехнулась на такую самоуверенность. И развернулась к нему лицом.

— И кто из нас не вырос? — уточнила, ласково поправив выпавшие из прически пряди.

— По-видимому, все же я, — легко согласился он со мной, чем искренне удивил.

— Надо же, могущественный Ахалая признается в своей слабости. Это что-то новенькое, — склонила голову набок, одаривая его по-настоящему заинтересованным взглядом.

— То есть все-таки изменился, получается? — тут же подловил мужчина меня.

Засранец!

Но то про себя. Вслух громко и весело рассмеялась.

— Даже пытаться не буду отрицать. Все равно мне никогда не удавалось переспорить твою игру слов, — сдалась.

— Тогда я требую свою награду за твой проигрыш!

Ну, конечно требует. Когда было иначе?

— И чего же хочет твое сиятельство?

На лице Тенгиза проступило проказливое выражение, и я мысленно простонала. Это будет очень, очень нелегкое условие для меня. Надеюсь только, что это не связано ни с какой готовкой, а то в прошлый раз до скорой у нас не дошло только каким-то гребаным чудом. Я тогда всю ночь провела у его постели, пока он мучился животом и кляла себя всеми адскими чертями. Тем удивительней стало услышать:

— Обними меня.

— Обнять тебя? — моргнула растерянно. — Просто обнять? — переспросила недоверчиво.

А у самой сердце забилось быстро-быстро, стоило только представить нечто подобное. Потому что обнять его равнялось прикоснуться к нему. Дотронуться. По собственной воле. Ощутить под пальцами гладкость смуглой кожи и перекатывающиеся под ней упругие мышцы. И я бы хотела, да. Глупо отрицать. Врать себе. Хотя поступить так — то же самое, что расписаться в своей слабости. Хуже секса. Секс — это просто физиологический процесс, приносящий удовольствие его участникам. Объятия — раскрытая навстречу другому человеку душа. Их я дарила только самым близким. И едва ли Тенгиза можно теперь причислить к ним с учетом обстоятельств.

— Ты ведь понимаешь, что это не будет ничего значить для нас с тобой? Ты можешь украсть меня сотню раз, но это не отменит того, что у тебя есть невеста, а я… Я никогда не буду твоей любовницей, Тенгиз.

Ну, вот, сказала. Выразила вслух все, что думала про сложившуюся ситуацию. О чем почему-то тут же пожалела.

— Я знаю, — отозвался тихонько Тенгиз, одарив меня легким поцелуем в висок. — Как и знаю, что значит для тебя моя просьба. И ты можешь от нее отказаться, если считаешь это для себя неприемлемым.

— Чтобы ты придумал что похуже? — хмыкнула.

Вышло не слишком весело. Эмоции вновь топили с головой, пока я боролась с самой собой.

— Не придумаю, — заверил Тенгиз тихо. — Либо твои объятия, либо ничего.

Такие простые слова, а парализовали не хуже самого смертельного яда. Я так и застыла, глядя ему в глаза, не в силах отвести от них своего взора, так много всего в них сейчас светилось. И каждая его эмоция отдавалась во мне тысячекратно.

Кто бы знал, как мне и вправду хотелось исполнить его просьбу. Отпустить ситуацию на самотек и наслаждаться тем, что дается. Вот только того, что он намеревался дать мне, было катастрофически мало.

— Если я что-то даю, я беру не меньше взамен, — отвернулась от него обратно к воде.

За спиной послышался шумный выдох. А затем:

— Так возьми, — произнес Тенгиз едва слышно. — Знаешь же, что отдам. Все, что захочешь. Только скажи, что тебе нужно. И я все для тебя сделаю.

Вот зачем он так?

Опять душу наизнанку выворачивает. Убивает всю с трудом собранную выдержку. И я действительно не выдержала. Обернулась обратно. Чтобы видеть его лицо.

— Даже если скажу разорвать помолвку прямо сейчас? Это тоже для меня сделаешь?

Почувствовала, как мужское тело напряглось. И ответил Тенгиз далеко не сразу. Да и не ответил он ничего. Я ему не позволила. Зачем? Если и без того все ясно. Он же своим отказом девочку опозорит и ее семью. А если она откажется — на его семью ляжет позор. И вот что он от меня хочет при таком раскладе?

— Не отвечай, — одернула я его. — Не ври ни себе, ни мне. Просто верни меня на берег, я уеду, и мы оба сделаем вид, что ничего этого не было. Забудем.

— Забудем? — чуть ли не по слогам произнес Тенгиз, зло прищурившись. — И что, правда, забудешь? — ухватил ладонью за лицо и не менее зло усмехнулся, пристально вглядываясь в мои глаза. — Сможешь жить дальше, как ни в чем ни бывало? Будто между нами ничего не было?

— Девять лет же как-то жили оба, — деланно безразлично пожала я плечами.

— Жили? — опять он зло усмехнулся, подаваясь вперед, сильнее вжимая меня в борт катера. — По-твоему, это можно так назвать? Жизнью? Что именно? Рабочие будни по шестнадцать часов в день, изматывая себя настолько, чтобы прийти домой и без сил упасть на кровать? Забыться коротким сном, потому что по-другому не удавалось заснуть, но даже там видеть одну тебя. Вновь смотреть, как ты поднимаешься по трапу на тот чертов самолет. Смотреть и не иметь возможности что-то изменить, только ругать себя и убеждать, что так для тебя лучше. Что это сделает тебя счастливой. И ненавидеть себя за этот выбор. Каждый день бронировать перелет и отменять, напоминая себе, что тебе не это нужно. И вновь изматывать себя работой, чтобы забыть и не думать. Напиваться и искать тебя в других. Искать и не находить, потому что ни хрена нет другой такой, будь они хоть сто раз похожи на тебя внешне. Что из всего этого можно назвать жизнью, по-твоему? А я тебе скажу. Ничего! Потому что ни хрена это не жизнь! И не ври, что у тебя было иначе! — ударил ладонями по перилам с обеих от меня сторон, придвигаясь ближе, чтобы продолжить уже куда тише и проникновенней: — Будь это так, не дрожала бы ты сейчас в моих руках, не отдавалась мне той ночью, как прежде, и не позвонила бы этим днем. И здесь нас с тобой сейчас тоже не было бы. А знаешь, похрен! Нравится играть в недотрогу, я не против. Ты все равно моя, Валентина, только моя. И я больше ни за что не позволю тебе уйти.

Не слова — клеймо на моем измученном разуме. Болезненное и беспощадное. Жестокое напоминание о том, что я так долго выжигала из себя. Потому что он прав. Прав по всем пунктам. Именно так я и жила. И до этого мгновения мне казалось, что я была по-настоящему счастлива. До момента, пока его боль не вплелась в мою, вытянув на поверхность все, что я давно запрятала вглубь души. И я бы обязательно ответила ему, но Тенгиз опередил.

— Моя, — повторил, зарылся обеими ладонями в мои волосы, не позволяя отвернуться или хоть как-то еще отстраниться. — Только моя, — добавил, а затем впился в мои губы грубым поцелуем.

А я…

Да, я чертова лицемерка. Потому что несмотря на все, что наговорила ему чуть раньше, в действительности ждала и жаждала новой близости. Да и как иначе, если твое сердце бьется в унисон с другим, а собственные пальцы давно зудели в стремлении прикоснуться к нему, еще с кафе? Провести по широким плечам выше, вдоль шеи, зарыться в темные волосы на затылке, притянув ближе к себе, и ответить на этот чертов поцелуй, что дурманил сознание похлеще десятка шотов с коньяком.

Хотя это сложно назвать поцелуем. Больше походило на борьбу. Кто кого. Языки сталкивались в немом сражении, пока мужское тело сильнее вжимало меня в борт катера. Тенгиз целовал так, будто в последний раз. Хотя границ не переходил. Наверное, потому что знал, я не прощу ему этого, несмотря на то, что желала продолжения не меньше. И осознание того, что даже в такой момент он контролирует себя ради меня, разливалось теплом в груди.

— И не говори мне больше, что тебе это не нужно. Все равно не поверю, — прошептал, кажется, вечность спустя.

— Да иди ты, — отозвалась вяло.

Слишком внезапно Тенгиз оборвал наш поцелуй. В моей голове он все еще продолжался. Да и мягкая улыбка на его губах вкупе с крепкими объятиями не слишком способствовали возвращению в реальность.

— Пойду. Обязательно. Но несколько позже. Когда времени будет больше. Сейчас нам нужно вернуться на берег. Не смог отменить две встречи, получилось только передвинуть на два часа вперед, — выдохнул с шумом, отстраняясь.

Что сказать… Умеет он с разбега да в ледяную воду окунуть с головой.

— Ты сам меня сюда притащил, — напомнила я ему.

— Ты меня вынудила своим упрямством.

То есть это еще и я виновата. Мило.

— Не пыхти, — улыбнулся этот невыносимый мужчина, одарив новым поцелуем, на этот раз коротким, почти невесомым. — А то точно утащу вниз и не выпущу до самого утра, — добавил многообещающе.

Вынужденно проглотила все свои возмущения. С него станется исполнить обещание. Хотя пыхтеть зло не перестала, просто теперь уже про себя.

— И ты меня все-таки обняла, — расплылся в совсем уж радостной улыбке.

Не сразу я поняла, что он имел в виду. Только когда перевела внимание на свои руки, что до сих пор обнимали его плечи. Вот же… гадство! Пусть это совсем не те объятия, что он запрашивал, но ведь опять добился своего. Засранец!

— Просто признай, что ты скучала по мне эту неделю.

— Эту неделю я тебя ненавидела, — призналась честно.

Тенгиз заметно поморщился.