Темное просвещение. Американские консерваторы против Империи и Собора

«Я осуждаю!»: Кёртис Ярвин о полиции нравов и современной литературе

Кертис Ярвин, также известный под псевдонимом Менциус Молдбаг, — американский блогер. Один из самых резких и красноречивых критиков современной (американской) демократии, Ярвин за эти годы собрал значительное количество подписчиков в Интернете, сначала благодаря своему (ныне несуществующему) блогу Unqualified Reservations (2007–2013), а совсем недавно — благодаря его подзаголовку Gray Mirror. «Самозваный монархист», которого часто считают основателем «неореакции», Ярвин долгое время был одним из ведущих писателей и интеллектуальных деятелей правых диссидентов.

В рамках серии интервью, в которых на наших страницах будут представлены различные «диссидентские» фигуры, мы решили обратиться к Кертису за эксклюзивным интервью. Далее следует письменный обмен мнениями между ним и Ломезом, одним из наших авторов и давним читателем и ценителем работ Кертиса.

— Редакторы

«Сила владеет [телом], но никак не влияет на [душу]».

— Кертис Ярвин

Ломез: В недавнем посте на Gray Mirror вы определили три типа диссидентов: 1) аноны, 2) ученые мужи и 3) “аутсайдеры, которые DGAF”. Хотя вы допускаете, что аноны способны на лучшее искусство — что, как вы, кажется, подразумеваете, отличается от лучших идей — вы также обвиняете анонов об игре в теннис без сетки. Итак, так долго писавший под псевдонимом, Менциус Молдбаг играл в теннис без сетки?

Кертис Ярвин: «Безусловные оговорки» (UR) была написана в принципиально иной интеллектуальный период, своего рода американский период Ста цветов — период, когда все думали, что Интернет сделал состояние контроля над мыслями делом прошлого.

(Конечно, это была иллюзия; это всегда было (и всегда было) делом настоящего; любой режим, который, по крайней мере, не управляет тем, что думают его подданные, вскоре будет заменен тем, который это делает. Парадокс Поппера.

Недостаток парадокса Поппера заключается в том, что, как только он признает, что открытое общество не может быть открытым, он устраняет единственный аргумент в пользу открытого общества (просто его слово для обозначения олигархии). Поппер показывает вам, что даже олигархии должны быть нелиберальными, а затем на другой тысяче страниц отстаивает олигархии, потому что они должны быть либеральными. Здесь нет никакого парадокса; профессор только опроверг самого себя.)

Периоды никогда не бывают нумерологически идеальными. 60-е — это как 1963-74 годы. Там не было никаких нулей. 90-е продолжались примерно до 2005 года, а 20-е фактически начались в 2015 году. Так что UR — это действительно блог подростков, а также золотой век блоггинга.

В подростковом возрасте все думали, что Интернет — это открытое общество. Это было открытое общество. Идея о том, что Blogger или WordPress будут загружать блог, например, для чего-либо, кроме действительно шокирующего и криминального контента, была в принципе немыслимой. Даже когда я представлял Urbit в 2014 или 2015 году, я бы сказал: пример использования свободы слова на самом деле не важен, никого не волнует, что вы размещаете на Blogger.

Причина, по которой я не использовал opsec уровня Сатоши, чтобы скрыть свою личность, еще в 2007 году, заключается в том, что я думал, что это будет эгоистично — как будто я ожидал, что это письмо действительно будет иметь значение, как будто я был каким — то секретным агентом. На самом деле я не преследовал никакой большой аудитории или власти, и никакая власть не преследовала меня.

Ломез: Наивность в отношении свободы слова и Интернета поражает в ретроспективе. Я вспоминаю знаменитую Декларацию Джона Перри Барлоу о независимости киберпространства в 1996 году: «Правительства индустриального мира… Я прошу вас из прошлого оставить нас в покое. Тебе не рады среди нас. У вас нет суверенитета там, где мы собираемся… У вас нет морального права управлять нами, и вы не обладаете никакими методами принуждения, которых у нас есть истинные причины опасаться».

Подобные заявления сейчас кажутся смехотворными, но Барлоу проецировал общую веру и общие ожидания техно-либертарианцев, которые в целом создали Интернет. Я подозреваю, что вы можете подумать, ре: Поппер, что либертарианская сущность раннего Интернета всегда была обречена на уничтожение, но было ли что-нибудь, что можно было бы сделать по-другому, инженерами и архитекторами, или конечными пользователями, или кем-либо из заинтересованных сторон в развитии цифровых технологий, чтобы поддержать идею Барлоу видение? И как участник первых дней Интернета и когда-то называвший себя либертарианцем, повлияла ли окончательная судьба Интернета на эволюцию вашей политики?

Кертис Ярвин: Я начал свою карьеру как очень онлайн-подросток примерно в 1989 году в Usenet. Usenet был своего рода децентрализованным Reddit, только значительно превосходящим его не только по технологии, но и по качеству пользователей. К сожалению, Usenet был нежным цветком. Usenet мог работать только в Интернете, доступном только для ботаников. В знаменитом «Вечном сентябре» он был убит, как только массы смогли хлынуть в комнату. «Туда больше никто не ходит, это слишком популярно».

Тем не менее, это была идеология Usenet 90—х, которая была точно такой же идеологией Джона Перри Барлоу, этакой легкой техно-либертарианско-анархической атмосферой (позволяя любому быть немного левым, как сам Барлоу, или немного правым, «человек мира, любви и единства»), которая привела к эволюционирует более или менее без изменений в идеологию открытого общества блогосферы в подростковом возрасте. Но на самом деле было важное техническое различие.

Что умные парни, такие как Цукерберг, обнаружили в конце 90-х (вспомнив, что 90-е продолжаются до 2005 года), так это то, что лучший способ дать людям Интернет — это на самом деле просто подделать его. В этом поддельном Интернете вместо того, чтобы у каждого пользователя был свой собственный узел, каждый пользователь был бы просто строкой в одной гигантской базе данных на одном гигантском сервере.

Технически, я даже не могу сказать вам, насколько централизация упрощает все. Но привлекательность Интернета по-прежнему заключалась в том, что система казалась децентрализованной — ваша учетная запись на этом сервисе ощущалась как вещь, принадлежащая вам. И, конечно же, это кондитерское изделие, которое по сути было AOL, но использовало Интернет вместо модема, унаследовало дух Интернета. А в подростковом возрасте это все еще было «крыло партии свободы слова».

Но поскольку на самом деле это была AOL и была фактически централизована, у нее была единственная точка отказа — точка давления. На этот момент всегда оказывалось давление, особенно после того, как Сто Цветов действительно начали распускаться. Люди до сих пор по-настоящему не смирились с тем, каким огороженным садом была американская медиа-экосистема на протяжении большей части 20-го века…

Тем не менее, я не знаю, оказал ли этот рассказ большое влияние на мою политическую философию, которая в значительной степени развивалась параллельно, когда я размышлял о такого рода технических проблемах. Мои идеи действительно пришли из чтения Австрийской школы, Мизеса и Ротбарда, а затем Хоппе — Хоппе открыл для меня своего рода дверь в дореволюционный мир. Конечно, весь этот мир доступен онлайн бесплатно во многом благодаря Google, так что, возможно, это мое настоящее техно-влияние…

Ломез: Мне любопытно, что так много правых диссидентов, которых я раньше называл гештальт-правыми, имеют либертарианское происхождение. Возможно, во многом в этом виновата юношеская неосмотрительность, но и в контексте Конца истории либертарианство, какой бы оно ни было, представляло собой привлекательную площадку для забрасывания гранатами партизанских хакеров. В любом случае, это был чистый холст для не по годам развитых, хотя и энергичных, политически мыслящих мыслителей, чтобы исследовать идеи, которые в противном случае были бы многословны. Либертарианство, при всем его акценте на «свободе», было естественной отправной точкой для различных сторон политического компаса. Когда представители биоленинизма в «Иезавели», или где бы то ни было обвиняют Южный парк в том, что он является воротами к «правому экстремизму», они не все вместе неправы.

Поэтому мне интересно, как вы прошли путь от Хоппа до того, кем вы себя сейчас называете? И в связи с этим я знаю, что роман Эрнста Юнгера «Эвмесвиль» оказал влияние на ваше политическое мышление. Не могли бы вы подробнее остановиться на этом?

Кертис Ярвин: Я думаю, что естественно смотреть на гипертрофированный, дисфункциональный режим и говорить: этого должно быть меньше. Должно быть меньше государства. Для любого инженера спонтанные заказы элегантны и, кажется, хорошо работают; конкуренция работает хорошо, бюрократия — нет. С этого легко начать.

Затем Хоппе указывает: мы можем рассматривать досовременный международный порядок как спонтанный порядок! На самом деле это высшая точка либертарианства: государства — это конкурирующие суверенные корпорации. Над ними вообще нет правительства — глобальный анархо-либертарианский рай вооруженных «совкорпусов».

И все же странно, что в этой ультра-либертарианской модели государства совсем не либертарианские! Нация — это земля и ее оседлые жители. Совкорп владеет и тем, и другим — потому что кто еще мог бы это сделать? Таким образом, государство, не как в англо-американской теории ограниченного правительства, а как в теории континентального суверенитета, является абсолютным. Или, скорее, любое объяснение того, почему оно не обязательно должно быть абсолютным, является излишним — бородавка на модели.

Хоппе продолжает указывать на то, что наследственная монархия в классическом европейском стиле отнюдь не является варварским пережитком, а просто совкорпусом, который является семейным бизнесом. Поскольку временной горизонт семьи неопределен, как и временной горизонт государства, наследственный монарх проявляет наименьшее напряжение между личными и национальными интересами.

Абсолютный наследственный монарх не заинтересован в использовании неэффективной бюрократии. Поскольку он хочет, чтобы его нация процветала, он, скорее всего, примет экономическую и социальную систему, которая, по-видимому, способствует процветанию наций: либертарианский капитализм. Итак, мы проходим полный круг, своего рода слоеный пирог либертарианства, затем абсолютная монархия, затем еще больше либертарианства.

Таким образом, теория Хоппа создала странный мост между англо-американской традицией политической философии, которая покорила мир не только силой идей, и более старой континентальной или макиавеллистской традицией. Ух ты! И я пошел по мосту.

Конечно, таких порталов много. В то время я не знал о книге Джеймса Бернхэма «Макиавеллианцы», более раннем подобном синтезе (1940), который является учебником по реалистической политической философии, который я обычно рекомендую. Я по-прежнему склонен уделять больше внимания англо-американским писателям, возможно, главным образом потому, что, несмотря на то, что я международный еврей, я читаю только по-английски.