Завтра. Гром завтра. Солнечный восход завтра. Долгая дорога в завтра

* * *

Джимкорбин разрезал веревки, привязывавшие его к обломку мачты, Дикар тем временем освобождал Мэрили. Затем, освободив Бессальтон, Джимкорбин сказал:

– Акул нет, буря загнала их на дно. Есть шанс, очень небольшой шанс на то, что мы вывернемся.

Дикар срывал тряпки, в которые буря превратила его мундир.

– Раздевайся, Джимкобрин. Быстрей!

Девочкам не нужно было говорить. Они снимали мокрые саронги, увязывали волосы, светлые и черные, узлом на голове.

– Чего ты ждешь?

Джимкорбин смотрел на другую сторону лодки.

– Я… я… – запинался он, лицо его покраснело, – я знаю, что нужно, но…

– Но что? – спросил Дикар, удивляясь, что могло случиться с Джимкорбином. – Мы пойдем наперегонки с бурей, и нужно избавиться от всего, что может помешать.

– Я знаю, но…

Мэрили схватила Джимкорбина за руку и повернула его к себе.

– Идиот! – крикнула она. Такой сердитой Дикар никогда ее не видел. – Стыдишься увидеть меня и Бессальтон без одежды и самому показаться голым.

Дикар все равно не мог понять, что мешает Джимкорбину, как не мог понять, почему Уолт заставил Группу в Веспойнте одеться: Мальчиков в оленьи шкуры, Девочек в саронги. Чего можно стыдиться в своем теле?

– Тебе нужно стыдиться грязи, – говорила Мэрили. – Это она заставляет тебя стыдиться.

– Но… но, Мэрили…

– О, я знаю, – прервала она его. – Это не твоя вина. Тебя приучили думать, что тело, которое дал тебе бог, грязное и что его всегда нужно прятать. – Что ж, – она пожала плечами и отпустила его, – если предпочитаешь утонуть, мы с Бессальтон все равно увидим тебя обнаженным. Но не жди, что мы будем такими дурами.

– Ты победила.

Джимкорбин улыбнулся, как ребенок, которого застали за какой-то глупостью. И начал снимать мундир.