Дочь медведя, или Предсказанная перевёртышу

Пролог. Беглянки

Северо-Западное побережье Империи.

Год 4288. Начало лета

Восемнадцать лет назад

— Ты что творишь, мерзавка? — визгливый голос тётки Нуты заставил меня вздрогнуть и шлёпнуться с неустойчивых корточек на землю, потеряв равновесие. Перепугавшись, я постаралась как можно скорее втянуть в ладони змейки тьмы, уничтожая морковную ботву, к которой они случайно прикоснулись. Но следующие же слова показали, что спрятать её я не успела. — Ты это что?.. Ты мраком балуешься, что ли, подзаборница?!

— Нет! Нет, вам показалось! — я замотала головой, ещё надеясь на чудо. — Это просто тени от руки. Тени!

Сильные пальцы — из таких не вырвешься, уж я-то знаю, — привычно схватили меня за шиворот и вздёрнули на ноги.

— Мракобеска! Так я и знала, что добром это не кончится, не зря не хотела мать твою на порог пускать, когда она заявилась к нам, пузатая, да без мужа! — громко причитала тётка Нута, волоча меня с огорода во двор, и её вопли слышали, наверное, на другом конце села. — Мракобеску нагуляла, дрянь такая! Ну ничего, ничего, стража с вами с обеими разберётся, помяни моё слово. Турес, Турес! — закричала она, зовя среднего сына, и когда тот появился, отдала приказ. — Бери лошадь, скачи в Бережки, там стража магическая есть. Скажи, мракобеску поймали.

— Да ладно! — не поверил он ей.

— Что — ладно, что — ладно?! Ты что, матери родной не веришь? Я сама, вот этими глазами видела, как Ринка мрак выпускала, зараза! Быстро скачи, говорю. Может, нам ещё и награду какую за мракобеску дадут, зря, что ли, эту паразитку столько лет поили-кормили!

— Ага, сейчас, — Турес умчался в сторону конюшни, а меня грубо швырнули в погреб так, что я чуть по ступенькам вниз не скатилась, а потом дверь захлопнулась. Развернувшись, я застучала кулаками по крепким доскам.

— Тётя, не надо! Это просто тень была! — в отчаянии выкрикивала я, слыша, как она вешает на дверь погреба большой замок и запирает его.

— Тень, как же, — подёргав замок, чтобы убедиться, что он крепко держится, хотя у меня не хватило бы сил открыть даже незапертую толстенную дверь погреба, хмыкнула она. — Вот приедут маги, они разберутся. И с тобой, и с матерью твоей непутёвой.

После чего раздались тяжёлые шаги — заперев меня, тётка спокойно ушла по своим делам.

— Неправда! Мама хорошая! — безнадёжно выкрикнула я и снова стукнул в дверь кулаками, но только ушибла их. Опустившись на верхнюю ступеньку и сжавшись в комочек, я расплакалась, приговаривая: — Мама хорошая. И я хорошая. Я не виновата.

Но это была неправда. Я была виновата. Сделала то, что делать было нельзя, выдала нашу тайну, и теперь нас с мамой схватят и убьют. И это только моя вина. Моя…

Мама учила меня прятать тьму, никому её не показывать, не рассказывать о ней. Это очень опасный дар, говорила она, таких, как мы, убивают. Я не понимала, за что, почему, но мама просто шептала мне: «Поверь, доченька, просто поверь», — и я верила. И никому не показывала то, что научилась делать.

Но полоть грядки было так тяжело. Они были большие, а сорняков много, они плохо выдёргивались, а некоторые ещё и кололись. И тогда я стала уничтожать сорняки своей тьмой — всё равно на огороде я была одна, тётка Нута приводила меня утром и говорила: «Вот это тебе до обеда задание. И попробуй только не сделать!» — и уходила. А перед обедом проверяла.

И я делала — иначе оставалась без обеда. Сначала дёргала сорняки руками, а потом догадалась использовать свою тьму. Потихоньку, осторожно, стараясь не задеть ростки редиски или морковки. И у меня уже неплохо получалось, даже оставалось время немного посидеть, помечтать или поиграть в камушки. И руки уже так не болели, и ноги, и спина.

А сегодня тётка Нута зачем-то пришла на огород раньше времени — может, лука или петрушки для супа нарвать, хотя обычно или мне велит, или младшего сына Гритьку посылает, — а я замечталась и не услышала. А теперь нас с мамой убьют, и виновата в этом только я.

Надо было подождать, когда у меня другая магия проснётся и мою тьму спрячет, а я не удержалась. Мама говорила, что мы должны жить в этой деревне, потому что здесь магов кроме неё нет, и никто не заметит, что у меня неправильная тёмная магия проснулась раньше времени. Вот проснётся правильная, и плохую за ней не будет видно. Только мамочка никогда не говорила, откуда у меня эта плохая магия, только сказала, что я ещё маленькая и не пойму. А потом плакала, целовала меня и всё шептала: «Прости меня, доченька, прости».

А я уже не маленькая, мне семь лет, и я всё понимаю. Мне Гритька объяснил, что такое ублюдок и подзаборница, это значит, что моя мама замужем не была, а ребёнка нагуляла, и у меня нет папы. У Гритьки тоже папы нет, но он не ублюдок, потому что, тётка Нута — вдова, её муж, мамин брат, утонул, а мои родители в храм не ходили, и метки брачной у мамы нет. И поэтому тётка Нута маму не любит, и меня не любит, и заставляет нас много работать.

Мама на берегу работает, с рыбаками, у неё телекинез, она вещи может поднимать не руками, а магией. Только она слабый маг и сильно устаёт. А меня тётка Нута заставляет грядки полоть, говорит, я должна свой кусок хлеба отрабатывать, а то кормишь меня, кормишь, а всё не в коня корм.

Это потому, что я расту плохо. С тех пор, как у меня тёмная магия проснулась, я почти не выросла, на чуть-чуть совсем. А мама говорит, что не знает, почему так, она всегда нормально росла, но её магия проснулась как у всех остальных, в пятнадцать лет, а у меня в четыре. И с тех пор у нас с мамой появилась тайна.

И из-за этого мы не можем отсюда уйти, хотя в доме тётки Нуты нам очень плохо. Раньше, когда был жив её муж, дядька Фрил, он за нас заступался, а когда утонул, его жену уже не скрывала, что терпеть нас не может. Мама собиралась перебраться в город, где нашла бы себе работу получше, ведь я уже подросла и могла оставаться дома одна, пока она на работе, но тут проснулся мой тёмный дар. И мама долго плакала и за что-то просила у меня прощения, только не говорила, за что. Только сказала, что в город нам теперь нельзя, и про мою тьму никто знать не должен, а то нас с ней казнят.

А сегодня тётка Нута обо всём узнала. И нас с мамой теперь убьют. И понимая это, я снова разревелась.

Не знаю, сколько я просидела в погребе, обед, наверное, уже прошел, потому что очень хотелось есть. Я даже подумала спуститься вниз и поискать что-нибудь среди остатков прошлогодних овощей, но тут недалеко от погреба послышался мамин голос:

— Где моя дочь?

— Явилась! — противный голос тётки Нуты звучал гораздо ближе. — Надеешься мракобеску свою спасти? Не получится! Скоро здесь маги будут из Бережков, они с вами разберутся, преступницы.

— Риони, ты здесь? — окликнула мама.

— Мама, мама! — я снова застучала кулаками по двери погреба.

— Отопри замок, — это она тётке Нуте велела.

— Ага, щас, бегу и спотыкаюсь! Вот он, ключик-то, попробуй, отбери!

— Мне это не потребуется, — голос мамы звучал так, что у меня мурашки по спине побежали. — Лучше отойди с моей дороги, Нута.

— Ты… Ты чего?.. — казалось, тётка Нута задыхается. — Ты тоже мракобеска?!

— Я. Сказала. Отойди! — Мама говорила так, словно каждое слово было камнем, падающим на землю. Потом что-то со звоном упало, дверь погреба распахнулась, а на пороге стояла мама, протягивая мне руку. В другой её руке был шар из тьмы. А на земле валялся замок, и дужки у него просто не было.

— Идём, доченька, — сказала она, и я тут же вскочила и уцепилась за мамину руку. Куда угодно, только бы с мамой. Теперь было уже не так страшно.

— Стой! Стой, мерзавка! — тётка Нута не пыталась подойти, держалась в сторонке. — Стой, а то собаку спущу!

Ой! Если она спустит с цепи злющего Лохмача, он нас точно покусает! Но мама не испугалась, она обернулась и запустила свою тьму в сторону загона с курами, проделав здоровенную дыру в ограде.

— Лучше делом займись, — кивнув на выбегающих на свободу курей, ответила мама, а потом подхватила меня на руки и вышла со двора на улицу. Оглянувшись, я увидела, как Гритька, выглянув из-за старой яблони, махнул мне рукой. Я помахала ему в ответ, а потом уткнулась маме в шею, слыша позади крики тётки Нуты:

— Куда! А ну стоять! Гритька, да лови ж ты их, а то весь огород потопчут!

Я надеялась, что про нас она теперь забыла.

Мы шли долго, очень долго. И очень быстро, почти бежали. Сначала мама несла меня на руках, потом я шла сама, пока не устала, потом она несла меня на спине, а потом я снова шла сама. Почти сразу же мы свернули с дороги в лес и шли теперь по нему, напрямик, без дороги.

Мы почти не разговаривали, только вначале я рассказала, как тётка Нута увидела мою тьму, но мама не ругалась, только вздохнула тяжело. Ещё я спросила, куда мы идём, и мама сказала, что нам нужно добраться до океана, но не к пристани, где она работала, а в одно безлюдное место, у неё там уже три года припрятана лодка, и мы уплывём далеко-далеко, и маги не смогут нас найти. Мама спрятала эту лодку, когда узнала, что у меня проснулась тёмная магия, вот на такой вот случай.

— Мы правда мракобесы? — спросила я намного позже, когда ехала у мамы на спине и жевала кусок хлеба, который она брала с собой на обед, но не успела съесть — прибежал Гритька и всё ей рассказал. Если бы не он, мама бы не успела меня забрать, маги приехали бы раньше.

— Нас так называют, — помолчав, вздохнула мама. — Тех, у кого тёмная магия. Плохое слово, мы так себя не называли.

— Мы? А есть ещё такие же, с тёмным даром? — тут же заинтересовалась я.

— Я не знаю, может, кто-то ещё чудом спасся и спрятался, как я. Но я о них не знаю. Нас назвали преступниками и всех уничтожили.

— Но ты же не преступница! — с полным убеждением в своей правоте, воскликнула я.

Мама долго молчала, я даже подумала, что она не ответит.

— Я никого не убивала сама, — наконец, ответила она. — Но делала то, что делать не должна была. Молодая была, многого не понимала, многое принимала на веру. И мне очень жаль, что из-за моей ошибки страдаешь ты, моя хорошая. Прости меня, доченька, прости.

Мама говорила всё медленнее, тяжело дышала. Видно было, что она очень устала, но продолжала быстро идти по лесу. И я не стала больше ни о чём расспрашивать, лишь уткнулась носом ей в плечо и прошептала:

— Я люблю тебя, мамочка.

Солнце клонилось к закату, когда вдали послышался собачий лай. Сначала едва слышный, потом всё отчётливее. К тому времени я уже с трудом шла за мамой, спотыкаясь на каждом шагу, да и она уже тоже шла совсем медленно и дышала тяжело. Но услышав лай, она схватила меня на руки и снова побежала.

Но вскоре силы совсем её оставили. Мама опустилась на землю возле огромного поваленного дерева и расплакалась, крепко меня обнимая, а собачий лай слышался уже совсем близко.

— Не успели, — шептала она сквозь слёзы. — Берег совсем близко, но даже если и добежим — нас всё равно увидят, скрыться не получится. Прости меня, доченька, я не смогла тебя защитить.

— Дамочка, что у вас случилось? — раздался низкий голос совсем рядом, и из-за поваленного дерева высунулась огромная лохматая голова. Я взвизгнула и крепче прижалась к маме, пряча лицо у неё на груди, чтобы не видеть страшного говорящего зверя. — Не надо меня бояться, я маленьких девочек не ем. Может, помочь чем могу?