Сестры из Сен-Круа

11

Дни шли за днями однообразной чередой. Постепенно обеим девушкам стали доверять уже не только мыть палаты, катать тележки и опорожнять ночные горшки. Сестра Элоиза давно заметила у Молли врожденный талант к сестринскому делу. Сама искусная и самоотверженная сестра милосердия, она и в Молли видела ту же заботу о пациентах, видела деловитую сноровку, с которой та помогала, и умение запросто заговаривать с ними и получать отклик. В решительные моменты, которых бывало в избытке и при поступлении раненых, и в повседневной работе, она никогда не теряла спокойствия. Хотя Молли не прошла даже начальной подготовки при Красном Кресте, как Сара, она словно бы инстинктивно понимала, как действовать и что говорить. Поскольку сама сестра Элоиза была слаба в английском, в тех случаях, когда сестры Мари-Поль не было рядом, ей приходилось прибегать к помощи Молли, чтобы объясниться с пациентами-англичанами. Французского Молли поначалу совсем не знала, но все быстрее училась подбирать нужные слова и фразы, и хотя еще не могла вести беседу по-французски или хотя бы понимать разговоры монахинь между собой, но уже способна была разобраться в том, что происходит в палате.

Мало-помалу, вначале под строгим надзором, сестра Элоиза стала поручать Молли менять повязки легкораненым, чтобы дать ей набраться опыта: научиться тщательно обрабатывать раны и накладывать повязку, а затем аккуратно и надежно бинтовать. Молли все схватывала на лету, руки у нее были ловкие, и во время перевязки она весело болтала с пациентами, стараясь отвлечь их внимание от болезненной процедуры. Другие сестры милосердия, в большинстве своем француженки, не могли так непринужденно беседовать с ранеными англичанами, и Молли все чаще и чаще занималась ими, оставляя заботы о французских раненых их соотечественницам.

Однажды, помогая принимать новую партию раненых, Молли увидела среди них Гарри. Сначала она подумала, что ей, должно быть, померещилось. Она помогала сестре Элоизе, как всегда, закутанной поверх рясы в огромный белый передник, обрабатывать рану только что поступившему с фронта солдату. Молли держала таз с теплой водой, и тут ее взгляд упал на новые носилки у самой двери палаты. На них лежал без движения не кто иной, как ее кузен, Гарри Кук из Чарлтон Амброуз! Она пристально вгляделась сквозь полумрак позднего вечера, чтобы убедиться, что перед ней действительно Гарри, его лицо — изможденное, заросшее многодневной щетиной, покрытое пылью и грязью. Сестре Элоизе пришлось резко прикрикнуть на нее, чтобы снова привлечь ее внимание к работе: таз, который она держала в руках, накренился и едва не опрокинулся.

— Простите, сестра, — пробормотала Молли на своем ломаном французском, — но этот человек… — она замялась, не зная, как сказать «двоюродный брат», и наконец договорила: — …из моего дома.

Сестра Элоиза поняла из этих неуклюжих слов достаточно. Кивнув на пациента, которого они умывали, она сказала:

— Мы уже почти закончили. А теперь попросите Пьера положить на стол вашего друга.

Пьер, санитар, осторожно уложил раненого, впервые за несколько недель относительно чистого, на свободную кровать. Затем склонился над неподвижной фигурой на носилках и поднял ее на стол, где каждого раненого по возможности приводили в порядок, прежде чем уложить в постель в ожидании прихода доктора. Еще один раненый, сидевший на полу у двери, тоже в грязной солдатской гимнастерке с отрезанным рукавом и с заскорузлой повязкой на руке, тут же поднялся на ноги.

— Это мой товарищ, Гарри, — сказал он. — Гарри Кук. Ему ногу разворотило, гниет теперь.

У него у самого лицо было серое — не то от боли, не то от усталости, — глаза красные, щеки запавшие. Он протянул было руку, будто хотел помочь Пьеру, но снова опустил ее, когда здоровенный санитар с легкостью закинул Гарри на стол.

— Что он говорит? — спросила сестра Элоиза.

— Говорит, что это его друг — son ami, — ответила Молли. Она повернулась к раненому. — Не волнуйтесь, — мягко сказала она ему. — Гарри теперь в надежных руках. Доктор будет здесь через минуту, а пока мы постараемся как можем, чтобы Гарри стало полегче. — Она улыбнулась солдату и добавила: — А вы как? Рука сильно ранена?

Солдат устало покачал головой:

— Нет, я-то жить буду. Гарри вы сейчас нужнее. Я подожду.

Он вновь тяжело опустился на пол, и Молли видела, как он закрыл глаза, прислонился к стене и мгновенно уснул.

Гарри Кук был совсем плох. От мышц бедра остались одни ошметки, кость раздроблена на мелкие осколки. Когда они сняли с него остатки брюк и повязку, на скорую руку наложенную каким-то усталым врачом на перевязочном пункте, в нос ударил такой тошнотворный запах гниющей плоти, что Молли с Пьером невольно отшатнулись. Сестра же Элоиза словно не замечала отвратительной вони: она продолжала не спеша, методично срезать грязную одежду, пока изуродованное тело не предстало перед ними. Теперь его можно было помыть, отогреть и уложить в постель в ожидании доктора.

Одного взгляда на ногу раненого сестре Элоизе было достаточно, чтобы понять, что ее придется ампутировать, и немедленно: только тогда у Гарри Кука, возможно, еще останется какой-то шанс выжить. Она пристально наблюдала за Молли: ей хотелось знать, как та справится с заботой о раненом, который ей так близко знаком. Но Молли, в первый миг непроизвольно отпрянувшая в ужасе, уже совладала с собой и стояла, распрямив плечи, с новым тазом горячей воды и сухими теплыми полотенцами наготове. Одобрительно взглянув на нее, сестра Элоиза сделала Гарри укол морфия и принялась за работу: нужно было сделать все возможное для этой очередной жертвы войны.

Пока они смывали с Гарри кровь и грязь, Молли глядела на его обнаженное тело, и в голове у нее мелькнуло воспоминание: в последний раз она видела Гарри Кука голым, когда им обоим было лет по шесть и они купались в речке возле дома. В тот день она получила трепку от матери — не за то, что промочила одежду, а за то, что сняла ее и плескалась в воде голышом, как деревенские мальчишки.

«Как давно это было, — подумала она, — и как далеко…»

Когда пришел доктор Жерго, сестра Элоиза направила его к Гарри Куку в первую очередь, рассказав все, что могла, о его ране, теперь хотя бы поверхностно промытой и прикрытой легкой простыней. Сестра Элоиза не видела смысла мучить человека перевязкой, если ее все равно придется снимать не позднее чем через час.

— Бедняга и так еще натерпится, если выживет, — пробормотала она и ласково взяла Молли за руку. — Ваш друг очень плох, — сказала она. — Будут делать операцию, но может оказаться поздно. У него гангрена.

Молли кивнула, различив знакомые слова: «плохо», «операция» и «гангрена».

Доктор Жерго распорядился перенести Гарри в операционную в главном здании монастыря, и, проводив глазами носилки, на которых его вытаскивали из палаты, Молли заставила себя переключить внимание на других — тех, кто в ней нуждался. Друг Гарри по-прежнему сидел, привалившись к стене. Пока он спал, они занимались остальными. Наконец настала его очередь, и Молли осторожно разбудила солдата. При ее прикосновении он сразу же вскинулся и заозирался кругом, силясь вспомнить, где находится.

— Ваша очередь, — сказала Молли и протянула руку, чтобы помочь ему. Однако он, словно не видя этого, начал подниматься сам. Поняв его упрямое желание обойтись без помощи, Молли убрала руку и отвернулась — будто бы взглянуть, все ли в порядке в палате, а на самом деле — чтобы не видеть, какого труда ему стоит подняться на ноги. Наконец он встал рядом с ней.

— Как вас зовут? — спросила Молли с улыбкой, вновь переведя взгляд на него.

— Том Картер, — ответил он. — А Гарри где? Жив?

— Он в операционной, — ответила Молли. — Ногу ему, боюсь, придется отнять. Ничего другого не остается, иначе ему не выжить, понимаете?

Том устало кивнул:

— Понимаю.

Молли улыбнулась ему:

— А с вами что? Давайте-ка умоем вас и осмотрим руку.

Она помогла ему снять гимнастерку и со всей возможной бережностью разрезала и сняла бинты. Они были насквозь пропитаны кровью, уже запекшейся, вместе с ними оторвались присохшие струпья, и свежая алая кровь вновь проступила сквозь слой грязи. Когда повязка отделилась от раны, Том Картер шумно втянул в себя воздух, но больше не издал ни звука, только зубы стиснул от боли. Сестра Элоиза тут же возникла рядом и отправила Молли за горячей водой, а сама взялась обрабатывать рану. Рана оказалась не такой страшной, как можно было подумать с первого взгляда: было ясно, что рука какое-то время не будет действовать, но опасности для жизни, судя по всему, не было. Сестра Элоиза промыла рану, перевязала, сделала обезболивающий укол и препоручила раненого заботам сестры Мари-Поль: той осталось обтереть его мокрой салфеткой и уложить в постель.

— Время и покой, и он будет здоров, — передала через нее Тому сестра Элоиза, переходя к другой кровати.

Как только Том снова увидел Молли, он подозвал ее и опять спросил о Гарри Куке.

— Он еще в операционной, — сказала Молли, — а потом его, скорее всего, переведут в другую палату. Странно, что его сразу сюда принесли. Обычно здесь лежат не очень тяжело раненые. — Она улыбнулась. — Постарайтесь не беспокоиться о Гарри. Он всегда был крепким парнем, он выкарабкается.

Том удивленно взглянул на нее.

— Что значит — всегда? Вы же его совсем не знаете.

— Еще как знаю, — засмеялась Молли. — Сколько себя помню, столько и его. Он же мой кузен. Мы с ним из одной деревни, из Чарлтон Амброуз. Его мать мне родной тетушкой приходится. У них тоже ферма в долине, только далековато от нашей. Я их с Тони всю жизнь знаю. — И она добавила: — Вы ведь тоже знаете Тони, его брата?

Том кивнул:

— Да, мы все трое из одной части. Первый батальон Белширского полка. И на фронт вместе уходили.

— Да? Так вы из Белкастера?

— Нет, из Лондона — там и родился, и вырос. Мы с Гарри работали в доках в Белмуте, а когда вместе записались в полк, нас сразу и в один взвод определили. Вместе проходили подготовку и все такое, ну, и сдружились крепко, значит. С тех пор все время вместе.

— Ну так я, как только разузнаю о нем что-нибудь, сразу вам скажу. Как вы себя чувствуете?

Том Картер пожал плечами:

— Ничего. Та монашка, у которой шапка поменьше… — он кивком головы указал на сестру Мари-Поль, — она сказала, что я скоро выйду отсюда.

Молли улыбнулась такому описанию сестры Мари-Поль.

— Что ж, она, наверное, права… если, конечно, окажется, что заражения нет, и рана начнет заживать. Так или иначе, в постели вы не залежитесь.

— А можно мне будет зайти повидать Гарри в той палате, куда его переведут, мисс? — спросил Том. — Мне бы только знать, что он поправится.

— Наверное, можно. То есть мне так кажется, — с некоторым сомнением в голосе проговорила Молли. — Но это не я решаю. Я спрошу сестру Элоизу, если хотите… она здесь главная. Только до завтра уже вряд ли получится.

— Спросите, пожалуйста, мисс.

Вид у него был усталый и встревоженный, лицо все еще серое от усталости и от боли в раненой руке. С этим серым лицом на фоне белой подушки он казался гораздо старше своих двадцати с небольшим и в то же время совсем беспомощным, словно больной ребенок в постели. В порыве чувств Молли протянула к нему руку и сказала: