Распутье

Повеселел и Устин.

– Да, чёрт, многих покорежила революция! Многим перечертила судьбы. И мне думается, что если мы не будем добры к людям, то скоро будем завидовать тем, кто пал в бою, – задумчиво проговорил Шишканов.

– Продолжись такая жизнь, как была у меня, еще пару лет, – сам бы под пули пошел. А каково Саломке? Каждый тиранит, каждый пытает. Петров дважды ставил ее к стене амбара, стрелял над ее головой, одна пуля платок пробила. Молодка, а на висках уже седина. Так-то.

– Значит, договорились. Завтра тайком уходишь, конечно, сопками, чтобы чоновцы не перехватили, и сдаешься. Но об этом, кроме Алексея Сонина, бабы Кати и Саломки, никто не должен знать. Бандиты могут сжечь вашу деревню за твое предательство. Ведь они не теряют надежд вернуть тебя в свой строй. До встречи! – пожал руку Шишканов.

Ушёл. Оставил Устина в глубоком раздумье. Прав Валерий, другого выхода нет и не может быть.

Устин Бережнов таежными тропами, которые ему хорошо знакомы, ушел сдаваться. Даже Макар Сонин не знал об этом, поэтому написал: «Не дал согласия он Шишканову и ушел дальше в тайгу, чтобы надолго там схоронить себя. Зряшное это дело – мыкаться по белу свету. Себя загубит, семью бросил. Аминь…»