Быть женой министра церемоний

Глава тридцатая

Я возвращалась домой в странном состоянии. С одной стороны, руки жгли выписки из личных дел водителей. Если Октаф и был недоволен тем, что я попросила их себе, то виду не показал. Впрочем, бежать куда-либо этой ночью я не собиралась.

Во-первых, я толком не пришла себя после прошлой бессонной ночи, пара часов отдыха была не в счет. Возможно, усталость и виновата в обмороке и том, что мои способности то и дело выходили из-под контроля.

Во–вторых, указанные улицы мне ни о чем не говорили, эти кварталы города я знала только понаслышке. Конечно, и в трущобах можно было встретить графа, но в основном моя жизнь, как и жизнь других, проходила в одном каком-то кругу — дом, работа и развлечения, которые можно получить, не особо отдаляясь от дома. Например, прогуляться по набережной.

Так что да, некоторые районы столицы я не видела даже из окна зелфора. Так же как и мои ученицы, и их родители.

Не сказать, что в Фрейзелии такое сильно расслоение в обществе, но все-таки оно было.

Не такое явное, как в Наоре, где никогда слуге не избавиться от метки принадлежности кому-то. Заработать можно было, но так же легко и потерять деньги, просто потому что господин проигрался на скачках. Но даже слуги при влиятельных и богатых хозяевах не имели больше положенного.

Не такое странное, измененное, как в Лихтайне, где изобретатель тех самых воздушных упражнений получил в подарок чье-то родовое имение в одном из курортных городов и был приглашен графом на светский прием в качестве почетного гостя. А наследникам разорившегося барона приходилось работать не покладая рук в столичной ресторации подавальщиками. Обо всех этих сплетнях мы полным школьным коллективом, и дворник присутствовал тоже, читали каждое утро на страницах кранцы в разделе «зарубежные новости».

Фрейзелия была неоднородной страной. В маленьких городах тех, что рядом с Наором, мало кто из благородных смог сохранить достаток. До сих пор почти нищими были все — от некогда сиятельного маркиза до последнего сапожника. И не сказать, кому проще. Сапожник подхватил верстак под мышку и переехал туда, где больше сапог и туфель, а маркиз мог держаться за кусок холодного почти нежилого камня — родовое поместье — и голодать.

Ближе к столице ситуация менялась, все-таки здешние земли в меньшей степени коснулась война. Впрочем, благородные семейства все равно не могли отвернуться от происходящего, копить средства и развлекаться, все-таки в военных действиях участвовали все сословия. И сын маркиза, и сын сапожника вполне могли в какой-то миг оказаться в одной медицинской палатке.

В родном городе Гейса ситуация была чуть лучше: запад утопал в мануфактурах, южные области все до последнего клочка земли были расчерчены под сельское хозяйство. Отец нынешнего короля действительно позаботился, чтобы Фрейзелия не голодала, пока нет изменений в военном конфликте. Не сказать, что все законы и всем казались нужными и справедливыми, но в целом они были необходимы. Когда мы с Гейсом разбирали вечерами будущую школьную программу, мне пришлось погружаться в экономику и собственно в историю. Это были нелегкие решения и времена. Так что я не могла сказать с полной уверенностью, что в той ситуации, что была, смогла бы справиться лучше, чем справились тогда.

В столице, отражая внутреннюю разрозненную суть фрейзелийского общества, было множество кварталов: от просторных парков у площади Единения до мануфактурного берега на юге города — там, где Семуа пересекали два грузовых моста. И везде можно было углядеть и весьма скромные постройки, и особняки с вензелями — последствие того, что город расширялся и застраивался более плотно.

В этой ситуации я могла положиться только на карту, которую видела не раз в кабинете Гейса, и на знания Октафа — если он, конечно, знал, куда меня везти завтра.

— Ваша светлость, добро пожаловать домой.

Я кивнула экономке, она верно увидела, как мой зелфор подъехал, и поспешила мне навстречу. На полноценный разговор не было сил, в голове неприятно звенело, и я то и дело выхватывала обрывки чужих эмоций. Скорее бы добраться до браслета и надеть его!

— Подарок от его светлости уже ожидает, — услышала я сказанное мне в спину. На сердце стало немного легче: несмотря на все интриги, муж помнил обо мне!

Хотя приятное чувство тепла в груди не изменило того, что голова все равно болела.

Коробка на столе в гостиной намекала, что в ней еще одни цветы. Интересно, а к этим какая записка?

Я развернула ленты — из-под стола выполз манеер Лапка и тут же вцепился зубами в их шуршащие концы — и сняла крышку. И недоуменно отложила ее в сторону.

Красные розы. Нет, даже не красные, а насыщенно бордовые. Цветы страсти. Темного, будто запекшаяся кровь, цвета.

Я отвела взгляд, стараясь не смотреть на цветы, а потом и вовсе отошла от стола. Гейс не мог выбрать эти розы. Точно не мог. Он знал, что я ненавижу этот цвет. Ни алые, ни красные, ни бордовые цветы я не принимала. Об этом я ему сказала еще на первых свиданиях, и с того времени муж никогда не приносил мне ни цветов такого цвета, ни любых других безделушек и вещей.

Что за харс?!

Я почти что заставила себя посмотреть на розы. Может, есть записка? Или сначала стоит позвать стражей?..

Но тут манеер Лапка зашипел, и я отшатнулась от стола.

А потом в гостиную ворвались. Грохнула о стену распахнутая с ноги дверь, посыпалась штукатурка с потолка, подпрыгнул кот, да и я сама дернулась к стене от неожиданности. В комнате мгновенно стало темно и людно.

— Не трогайте цветы! — почти сразу раздался крик, почти рев, от которого я еще и подпрыгнула и так же громко рявкнула:

— Не трогаю!

— И это очень хорошо, — уже более тихо произнес незнакомый мне страж.

— Прошу прощения, ваша светлость, — из-за спины коллеги вынырнул Октаф. А я наконец моргнула и осмотрелась.

В комнату набились стражи, в двери стояли напуганные экономка и горничные. На потолке трещина, дверь покосилась, пострадал пейзаж — сорвался с крепежа, впрочем, мне он никогда не нравился. Коробку с цветами собрали, обернули в плотную ткань и со всеми предосторожностями вынесли, как нечто очень опасное.

— Это не подарок Гейса, — кивнула я. Мои сомнения подтвердились.

— Да, все верно, — согласился со мной Октаф. — Страж, который проверял цветы, только что умер. Курьер был проверенным, ничего странного не было. Обычно мы просто открывали коробку и осматривали, но эти розы были крупными, и Вертер взял одну и понюхал. Случайность. Скорее всего, яд был рассыпан на бутоны.

Я охнула и посмотрела на свои руки. А ведь я почти взялась за эти цветы. И страж… Он умер, потому что меня хотели убить. Но зачем меня убивать? Разве что чтобы вывести из себя Гейса. Я не видела другой причины: я не унаследовала ничего и не знала ничего.

— Вы чудом не пострадали, ваша светлость. Это наша вина, — Октаф низко поклонился.

— Тот страж… — я не смогла найти слов. Смерть с одной стороны очень естественна, а с другой — внезапная смерть даже незнакомца выводила из равновесия.

— Это наша работа. Мы обязаны выполнить ее, даже если это и значит рисковать жизнью, — жестом остановил меня Октаф. — Скажите мне другое. Цветы очень красивые и дорогие. Даже Вертер не удержался. Я был готов к тому, что мы опоздаем. Но вы догадались, что с этими цветами что-то не так. Откуда?

— Гейс никогда бы не подарил мне цветы такого цвета, даже в случае ссоры, — объяснила я.

— То есть за все время, пока вы живете в столице в этом доме, его светлость не дарил вам красных цветов? — и, дождавшись моего кивка, Октаф продолжил мысль. — Значит, информаторов в доме нет, иначе они бы не допустили такого промаха. Красный в глазах почти любого это цвет страсти и любви, поэтому естественно предположить, что муж мог прислать жене красные розы. Но не в вашем случае. А ведь будь розы белыми, вы бы их взяли…

Мне оставалось только кивнуть и выйти вслед за всеми. Слуги переговаривались внизу, столпившись, растерянные и испуганные. Хорошо, что горничные не имели привычки заглядывать в мои вещи или открывать коробки с подарками. Иначе сегодня бы на одну смерть стало больше.

— Постойте, Октаф, — позвала я стража и почти что шепотом спросила. — Но почему я? Гейс еще понятно почему, чтобы вывести из себя короля… Но зачем кому-то давить на самого Гейса, он пусть и родственник, но не наследник и всего лишь министр церемоний…

— Ваша светлость, просто пока не рискуйте понапрасну. Скоро все закончится, — толком не ответил мне ничего Октаф и покинул дом.

Я кое-как успокоила остальных, приказала проверить все вокруг — вдруг в доме найдут что-то подозрительное, пусть это даже будет лишняя коробка печенья или горшок с цветами. Мало ли… А сама ушла в свои комнаты. Гостиная была закрыта, возможно, мелкие частицы яда могли оказаться в воздухе, как только я открыла коробку.

Лапка встретил меня в спальне, обтерся теплым боком об ноги и развалился посреди ковра на боку. Я проверила, как он себя чувствовал — он ведь жевал ленту с подарка. Но эмоции шли ровным фоном, кот не страдал, он наслаждался моим присутствием и сытостью.

Усталая, я опустилась рядом с Лапкой и провела ладонью по его животу. Все-таки браслет нельзя надевать сейчас. С ним я буду совсем беззащитна, не смогу почувствовать чужое внимание, не смогу обнаружить опасность. Защититься от яда, как сегодня, дар мне не поможет, но в случае с человеком все будет иначе.

Кажется, ситуация несколько опаснее для меня, чем я себе представляла.

Я покосилась в сторону настенного календаря: еще четыре дня — и все должно закончиться. Пройдет прием на день Вознесения, все интриги раскроются, преступников поймают — и Гейс вернется ко мне. Наверное.