Помощница и её писатель

80

Нина

Я не могла пойти в таком состоянии к Олегу.

Просто не могла — и всё. Мне нужно было успокоиться и хорошенько подумать, а ещё — почитать про его диагноз нормально, а не только те две фразы, которые ухватил мой взгляд с листочка Андрея. Я надеялась, что после этого станет легче, что я найду информацию, которая меня утешит.

Но легче, увы, не стало. Стало только хуже.

То, что я прочитала о диссоциальном расстройстве личности, оказалось одновременно и похоже, и не похоже на того Олега, которого я знала. Я ни разу не замечала в нём агрессивности, это факт. Но остальное… Он и сам говорил про сложности с привязанностями, и откровенные манипуляции я замечала. И стыдно ему не было ни разу, никогда и ни за что.

Ещё я вспомнила наш разговор об условностях, принятых в обществе — в контексте диагноза Олега он заиграл другими красками. Получается, все нормы, на которые я опираюсь в жизни — вообще все, абсолютно! — для него не более чем условность? И он способен на что угодно, ничего его не смущает? Олег не осознаёт, что такое подлость, предательство, или наоборот — честь и верность?

С подобными исходными данными стоит ли вообще заводить разговор о перспективе отношений? Во всех статьях, что я читала, было написано одно и то же — во главу угла социопаты ставят собственные удовольствия, и ради их получения совершают то, что им хочется. И тормозит их чаще всего, в отличие от обычных людей, не совесть и нежелание совершать дурной поступок, а законы. И холодное рассуждение, что если сделать вот это — сядешь в тюрьму, а подобное уж точно лишит тебя изрядной доли удовольствий.

Меня угнетали такие описания. Честно говоря, я находила в них даже что-то… почти дьявольское. Нет «хорошо» и «плохо», а есть просто законы и нежелание нарываться на неприятности. Чистый ледяной разум.

Как-то так и должны рассуждать настоящие злодеи из книг.

Олег вроде бы и не злодей, впрочем, я его ещё плохо знаю. И уже не уверена, что хочу узнавать…

Я просидела в кафе почти час, заказав большую чашку кофе и не менее большое пирожное. Кофе я выпила, а вот съесть даже ложечку сладкого крема с тестом не смогла — мутило от всего. Я бы заподозрила у себя беременность, если бы прошло больше времени с нашего первого секса с Олегом, но нет — мутило меня просто от окружающего мира. И от ситуации, в которой я оказалась.

Что же мне так с мужиками-то не везёт, а? Максим, Андрей — оба оказались мерзавцами, а как охарактеризовать Олега, кроме банального — псих? Он и правда псих, но упрекнуть мне его при этом не в чем. Он меня пока не обижал. Но может обидеть, и ему даже стыдно не будет.

Я прокручивала в голове всю эту гадость и совсем накрутила себя, поэтому, когда прямо перед моим столиком неожиданно возник Олег, как всегда серьёзный, даже не удивилась. Подумала на мгновение, что всё — глюки начались от напряжённости мыслительного процесса.

«Глюк» между тем сел напротив, кивнул официанту, который положил перед ним меню, открыл папку на первой странице, скользнул взглядом по строчкам… А затем поднял голову и невозмутимо поинтересовался:

— Ты виделась с Андреем Герасимовым?

Я не была готова к этому разговору, но отрицать и отнекиваться было бессмысленно.

— Да, — пробурчала я, на мгновение отворачиваясь. Смотреть на Олега было больно. Конечно, он не виноват в своём диагнозе, но мне от этого не легче. — Он подкараулил меня у подъезда, затащил в машину и показал распечатку. Он нашёл где-то Аллу и, по-видимому, заплатил ей денег за информацию. Так что теперь я знаю…

— Ничего ты не знаешь, — вздохнул Олег, и я, посмотрев на него, заметила, что он усмехнулся. — Андрей, как я понимаю, скачал тебе статью из интернета. Открой статью на любую другую тему, хоть про беременность — и сразу увидишь, насколько всё написанное отличается от того, что бывает в реальности.

— Беременность — не болезнь.

— Хорошо, — кивнул Бестужев. — Допустим, статья будет о раке, с сухим перечислением стадий и видов терапии. Всё это общие слова, без частных случаев, которые бывают разными. С психиатрией это чувствуется даже острее. Один и тот же диагноз — но люди абсолютно разные.

— Но общее же есть…

— Общее — конечно, есть. Но, Нина, общее есть у всех людей на нашей планете.

— Мы сейчас договоримся до того, что ты начнёшь убеждать меня, будто в твоём диагнозе нет ничего страшного, — съязвила я, начиная злиться. — И это как хронический насморк, просто особенность организма. Но если хорошенько посмотреть — ты такой же человек, как и остальные, просто с особенностями!

Я замолчала и рассерженно запыхтела, изо всех сил стараясь сдержать слёзы. Хотя на самом деле очень сильно, просто безумно, мне хотелось разреветься. И эгоистично пожаловаться на то, что я умудрилась беззаветно влюбиться в человека, который любить не способен в принципе.

Я ему так и заявила, пока Олег молча и вдумчиво смотрел на меня, будто собираясь с мыслями:

— Понимаешь, мне дико сложно осознавать, что ты никогда не сможешь относиться ко мне так же, как я отношусь к тебе. Я для тебя — всего лишь удовольствие, но я не хочу быть всего лишь удовольствием! Я хочу, чтобы меня любили. А ты не умеешь любить!

— Нина, ты умеешь водить машину? — спросил вдруг Олег негромко, и я даже растерялась.

— Что?.. Ты же знаешь, что нет.

— Но ты можешь этому научиться, так?

— Могу. Но я не понимаю, при чём здесь…

— Послушай, — перебил меня Олег со своей типичной серьёзностью. — Просто послушай, что я скажу. А потом уже будешь решать, как хочешь поступить. — Он вздохнул и, видя, что я действительно внимательно слушаю, продолжил: — Большинство людей способны на привязанности буквально с рождения. Находясь рядом с родителями, ребёнок привыкает к ним, воспринимает себя как неотъемлемую их часть, ну или наоборот, их как часть себя. Потом, в дальнейшем, он начинает понимать, что отдельная личность, но умение привязываться остаётся с ним на всю жизнь. Но что, если сломать этот механизм? Неважно, как — генетически или практически, когда у ребёнка нет родителей или они плохо исполняют свои обязанности? Такой человек растёт, не понимая, что это вообще — привязанность. И не поймёт, если его не научить этому. Увы, в отличие от младенцев, к которым любовь приходит с молоком матери, со взрослыми людьми приходится потрудиться. И не каждый хочет учиться. Именно об этом я и говорил, когда упоминал, что все случаи разные. Кого-то всё устраивает, а кто-то хочет научиться. Я — всегда хотел. Я пошёл к врачу сам, когда был ещё подростком, потому что решил изменить свою жизнь. И это кропотливая, сложная работа, Нина. Звучит, наверное, смешно, но мне действительно порой было колоссально трудно в том, что другие люди умеют с рождения.

— Ты говорил, что даже кота не заводишь, потому что опасаешься не привязаться к нему… — напомнила я Олегу: мне показалось, что я вижу противоречие в его объяснении. Если бы он хотел научиться привязываться, он бы завёл животное, разве нет?

— Опасаюсь, — подтвердил Олег, кивнув. — А ты на моём месте не опасалась бы? Но в итоге я же взял Бегемота. Не могу сказать, что чувствую к нему что-то особенное, возможно, ещё слишком мало времени прошло. Но я однозначно не хочу с ним расставаться и относить обратно в котокафе. Помнишь, мы говорили с тобой про любовь? Когда ехали на корпоратив.

— Помню.

— Я ещё спросил у тебя, что можно сделать критерием любви и привёл несколько примеров под твоё описание, когда очень хочется сказать, что никакой любви там нет. В общем, я тогда не договорил немного… Дело в том, что ты, рассуждая с точки зрения обычного — читай «психически нормального» — человека, упоминала то, что является для меня эмоциональной привязанностью. Да, тем, что у меня пока ещё плохо получается. Но я рассуждаю иначе, и для меня любовь — это выбор.

— Выбор? — повторила я почти бездумно, не понимая, о чём говорит Олег.

— Выбор, — кивнул он. — Скорее всего, звучит не очень романтично, но как есть. Начиная отношения с другим человеком, ты делаешь выбор в его пользу, учитываешь его интересы, мнение, недостатки и достоинства. Если ты знаешь, что этот человек не приемлет измены, ты не станешь изменять — потому что сделал выбор и не хочешь причинять ему боль. Даже если сам не видишь в подобном поведении ничего страшного. Если ты знаешь, что человеку нужна от тебя честность, равноправие и забота — ты будешь давать ему именно это, даже если тебе самому не нужна честность в таком же количестве. Понимаешь, о чём я говорю, Нина? Я, как и в случае с котом, хотел бы попробовать. Для меня пока что основа наших отношений — это мой выбор. Возможно, и я надеюсь на это, в результате появится что-то ещё. То, что я называю эмоциональной привязанностью.

— А если не появится? — выпалила я и вытерла ладонью повлажневшие глаза. Несмотря на то, что Олег сказал: «Звучит не очень романтично», я отчего-то растрогалась. Может, от тона его спокойного и серьёзного голоса? А может, из-за того, что романтичности я переела ещё с Максимом и Андреем, и «выбор» звучал для меня гораздо перспективнее.

— Я постараюсь, чтобы появилось, — ответил Олег, и я даже слегка улыбнулась. Ну разве можно такое обещать? Любовь же сама собой приходит, а не…

Впрочем, это ведь про «нормальных» людей, когда само собой. А что, если у Олега может быть только по-другому? Только вот так, когда сначала — выбор и рассудок, а потом уже сердце и душа.

— Мне нужно подумать, — прошептала я через пару минут напряжённого молчания. — Я не могу так сразу… Это сложно.

— Я понимаю. Конечно, думай. Я даже могу тебя не тревожить некоторое время, сам со всей работой справлюсь, а ты отдохни. Позвонишь, когда примешь какое-то решение. Договорились?

— Да, — я вздохнула. — Договорились.