Мой палач

Глава 21

Вылетаю из квартиры и хлопаю дверью. Босыми пятками шлепаю вниз по ступенькам, зажатые в кулаке ключи от машины врезаются в ладонь.

Я просто сплю, наверное.

Выскакиваю на улицу и несусь к авто, кажется, за спиной мужское дыхание раздается, и меня догоняют, лишь у машины перевожу дух и оглядываюсь.

Тихо и спокойно, все так же, мирно гуляют мамы с колясками, на детской площадке возятся малышня.

И никто за мной не гонится.

Сажусь за руль, и руки трясутся, выезжаю со двора и представляю корзинку с синими цветами, брошенную в прихожей, в мыслях бегущей строкой тянутся сообщения Виконта, я качаю головой.

Не может такого быть.

Марк же сам сказал, что это он. А Кирилл залез в мой телефон и прочитал переписку, он врач, еще и психиатр, он вечно какие-то свои тесты проводит, я для него — объект исследования.

Он изверг, он издевается.

Открываю окно и жадно вдыхаю ветер, босой ногой постукиваю по коврику, у меня дежавю.

Год назад я так же сбежала от него, без обуви, в одном кардигане, поехала к Кристине, и мы пошли в бар…

Яркими отрывками, красочными кусочками та ночь перед глазами проносится, я ведь не раз думала, как попала в гостиницу, вспоминала мужские объятия, низкий голос, шепот и поцелуи, и жар скапливался внизу живота.

Но Кристина тогда сказала, что меня тошнило, и я уделала все диваны в такси, и нас высадили прямо на дороге, а гостиница была рядом.

И я верила, а она перестала брать трубку, разговаривать со мной.

Значит, наврала?

Хмуро смотрю на дорогу. Мысленно прикидываю маршрут и на светофоре сворачиваю к ее дому.

Она знает, кто такой Виконт, и я сейчас узнаю тоже.

Добавляю радио, слушаю болтовню ди-джея, не могу от чувства избавиться, что за мной наблюдают, кожа впитала этот взгляд льдисто-синий, когда Кирилл сказал про цветы и обернулся — я до смерти не забуду, как он смотрел, меня к дивану придавило, пошевелиться не могла, как кукла послушная, казалось, он что угодно мог со мной сделать в тот момент, и я бы не сопротивлялась.

И не хотела сопротивляться.

Словно со стороны себя видела — взрослую девушку, женщину даже, так только на женщин смотрят, желанных.

Трясу волосами, выгоняя из головы глупости. Торможу у дома подруги, к которому каждые каникулы приезжала, выбираюсь на асфальт и шлепаю к подъезду.

Кирилл просто манипулятор, и ему что-то нужно.

Набираю квартиру Кристины, слушаю гудки и топчусь на месте, разглядываю розовый педикюр.

Считается, такой больше всего блондинкам подходит, нежный, и я уже два года не изменяю этому цвету лака. Солнце припекает, ладонью накрываю макушку и нервно дергаю дверь.

— Да, — звучит в динамике голос подруги. — Кто там?

— Кристина, это я, — снова дергаю ручку. — Впусти меня или выйди, есть разговор.

Длинная пауза, словно вызов оборвался, но я слышу ее дыхание, и закипаю:

— Если не откроешь — позвоню соседям, и все равно поднимусь.

— Щас, — бросает она недовольное и сбрасывает.

Переминаюсь с ноги на ногу. По привычке проверяю телефон, но Виконт молчит, а у меня внутри нервная пляска, хаотичный танец подозрений. Кирилл мог что-то сделать с одноклассницей Антона — это я допустить могу, а то, что год назад мы вместе в гостинице были, и в лесу на выходных, и засосы на шее от его рта — такое даже в другой галактике невозможно.

Тихо пищит магнитный замок. На крыльцо неохотно выходит Кристина, вместо лица гримасса, руки сложены на груди.

— Что? — сухо спрашивает она, пока я ее разглядываю. — Только быстро, мне некогда.

Недоверчиво качаю головой.

Мы ведь с детства дружили, и потом, каждые каникулы, я у нее дома проводила, мы вместе красились, одеждой менялись, друг другу прически делали.

— Ты меня во всех соцсетях заблокировала, номер мой в черный список отправила, — перечисляю и ладонью опираюсь на дверь, отрезая ей дорогу. — Друзья так не делают.

— А ты опять босиком, — пропускает она мои упреки мимо ушей, смотрит вниз, — скоро станет традицией.

— Слушай…

— Нет, Ань, — она поднимает голову, я еще спросить не успела, и она уже заявляет. — Я ничего не знаю. Если ты опять про гостиницу.

Морщу лоб и вглядываюсь в ее лицо, она точно такой же осталась, русые волосы, шоколадные глаза, пухлые губы, это моя лучшая подруга, а ведет себя, как предательница.

— Мы же обе понимаем, что ты врешь, — начинаю и спотыкаюсь на внезапной мысли, что вспышкой проносится в мозгу, и резко подаюсь вперед, на нее. — Он тебе сказал что-то? Запугал? Что он тебе сделал? Ты же его видела, ты его знаешь.

Кристина кусает губы.

Дверь пищит, под моей ладонью распахивается, заставляя меня отойти и пропустить парня с собакой на поводке.

— Ничего я не знаю, — Кристина делает шаг в подъезд. — Просто у меня давно другие друзья. И интересы. Я думала, это ясно. Раз я тебя заблокировала — значит, общаться с тобой не хочу. Так бывает. Мы выросли, и все. Не таскайся сюда больше. Пока.

От неожиданности роняю телефон, он отскакивает от крыльца и летит вниз по ступенькам, спускаюсь за ним и оглядываюсь на закрывшийся подъезд.

Не могла она мне такое сказать, но ее слова в ушах звенят, и от обиды полыхают щеки. Потерянно сажусь на лавку, пальцем веду по царапине на экране.

Это точно он виноват. Запугал ее, и сейчас, притворился незнакомцем.

И в лесу пропала выпускница.

А он. Совсем рядом. Может, прямо у меня дома. Сегодня принес корзинку с Анютиными глазками. Он носит фамилию Вьюжный. И зовут его Кирилл.

Год назад

На столе бокалы-тюльпаны, французский коньяк десятилетней выдержки, чашка кофе и паштет. Играет музыка, я пью.

Встреча закончилась, а уходить не хочется, идти и некуда.

Лениво оглядываю зал.

По нему, лавируя между столиками, пробирается девушка на высоких каблуках, черное платье, длинные русые волосы зеркально-гладкие, блетсящие, она зажимает подмышкой сумочку, равняется со мной.

Поднимает голову.

Откидываюсь на стуле.

Знакомое кукольное лицо с пухлыми розовыми губами, это Анина подружка, с которой они в баре накидались на прошлой неделе. И лучше бы они тогда в клуб пошли, как и собирались, и я не тащил эту босую девчонку в гостиницу, ведь теперь она уехала, и я тоже словно не здесь больше.

— Я присяду? — спрашивает ее подружка и отбрасывает волосы, те густой волной, колыхнувшись, опадают на спину. — Я Кристина.

— Я помню, — смотрю на нее. Она грациозно усаживается напротив, закидывает одну длинную ногу на другую, облизывает губы и косится на стол.

Молча двигаю ей один стакан.

Наблюдаю, как она, понюхав коньяк, делает пару глотков, фирменным жестом всех фильмов покачивает его в ладони, и янтарная жидкость плещется по стеклу, переливается, светится словно.

— Это я позвонила Аниному отцу и все рассказала, — говорит Кристина и смотрит прямо, в лицо мне. — Чтобы он ее забрал.

Она замолкает. Я пью коньяк.

— К Ане всегда высокие требования были, — продолжает она, не дождавшись ответа. — Ее отец работает на Миноборону, — делится она информацией, которую я и без нее знаю. — И ей нельзя шляться по барам и клубам.

— А тебе можно, — подвожу итог ее речи.

— А мне да.

Рассматриваем друг друга, я еще с первых слов допер, к чему она клонит, все эти невербальные сигналы тела считываются с нее, как из открытой книги.

— Аня еще маленькая, — рассуждает Кристина, наклонившись вперед, тяжелой грудью касается стола. — Не лучше ли по сторонам взглянуть повнимательнее. Может, поймешь, что рядом есть более подходящие…варианты.

— Я уже понял, — усмехаюсь на такое открытое предложение себя, задерживаю взгляд на ее приоткрытых губах. — В гостиницу поедешь?

— Вот так сразу? — она смотрит исподлобья, на палец накручивает русую прядку волос.

Смахиваю падающую на лоб челку.

Аня ничего не помнит, ни меня, ни чем мы с ней занимались, иначе уже позвонила бы, наверняка, накричала, что я ее состоянием воспользовался, что я урод, и как только таких земля носит.

А я рад был бы.

Пусть бы вспомнила и позвонила, впервые такое со мной — я понятия не имею, что делать. Оставить все, как есть — лучший выход, самому забыть, стереть ластиком ночь из жизни.

Вот только не получается пока.

— Можем для начала покататься по городу, пообщаться, — нарушает паузу Кристина. — А вечером уже в гостинцу, — она отодвигается, поправляет платье, привлекая внимание к груди. — Я не против. Ты мне давно нравишься. Не знала, как сказать. Но ты же в тот день с Аней был до утра. Я ей домой звонила, она не ночевала. Так я больше предложить могу. Это очевидно, — она вскидывает острый подбородок, еще так юна, а взгляд уже как у проженной стервы, имеющей цену. — Ну что думаешь? Не молчи.

— Думаю, что ты хреновая подруга, Кристина, — допиваю коньяк.

— Я тебя умоляю, — она хмыкает, морщит вздернутый нос, глаза из-под густо накрашенных ресниц блестят, в них застыла смешинка, а на меня наваливается глухое раздражение.

Я сам себя раздразнил неделю назад, сам себе вынес приговор, и имя этому Аня, тут ничего не исправить уже, когда понимаешь, что тебе на самом деле нужно — заменители не сработают, лишь разозлят сильнее, приблизят момент, когда башню сорвет.

— Слушай сюда, — подаюсь вперед, хватаю ее запястье. Кристина вздрагивает от неожиданности, разжимает пальцы, и бокал падает, катится, разливая по столу янтарный хмель. Смотрю ей в глаза, она дрожит, но не отворачивается, знаю, что не может, еще никто не мог, это взгляд-угроза, действует он не хуже приставленного к горлу ножа. Понижаю голос. — Иди сейчас в туалет. И смой всю эту детскую раскраску с лица. И больше на глаза ни мне, ни Ане не попадайся. Или напросишься. Получишь, что хотела. Так тебя выдеру во все отверстия. Что потом ходить не сможешь. Да?

Кристина вырывает руку, с грохотом отлетает стул, когда она подскакивает и, бросив сумочку, на каблуках ковыляет от моего столика.

На меня оглядываются посетители.

Достаю деньги из бумажника, вкладываю в черную папку счета. Со спинки забираю пиджак, шагаю к выходу.

И с каждым шагом убеждаюсь, что это только начало, назад не повернуть, то странное, тягучее, чуть сладкое, что любовью зовется — уже пустило корни внутри.