Болевой порог. Вторая чеченская война

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Перед помывкой в бане сержанты проверяли вещи личного состава. Производили осмотр вещевых мешков, вытряхивая на землю вшивые пожитки бойцов. Особенно тщательно проводил осмотр Гера. Раздавал подзатыльники непонятливым и хитрым, отбирая всё, что казалось ему старым и ненужным. Фикса сопротивлялся как мог, пряча в голенище сапога вторую пару портянок.

– Я ведь вам русским языком объяснил, – нервничал Герасимов, – сегодня баня. Не храните у себя завшивевшие вещи, эти твари вновь разведутся, и тогда я точно вас всех перестреляю. Портянки, форма, бушлаты, нательное бельё – всё будет новым. Зачем вам старые тряпки?

– А как же подменка? – стоял на своём Фикса.

– Так, я не понял, – подскочил к нему сержант, – а ты кто у нас, механик? Ты пулемётчик, твою мать. Зачем тебе подменка?

– В чём мне тогда ходить после стирки?

– Сука, голым ходи, – не зная, что ответить, выругался сержант. – Так зима ведь, – на полном серьёзе возразил солдат.

– Ладно, – успокоился Гера, – оставим одну подменную форму на отделение, но для начала тщательно прокипятим её. Стираемся по очереди. За кипячение ответственный рядовой Фикса. Я лично проверю.

– А почему я? – испугался Фикса.

– Больше всех возмущаешься и голым воевать боишься, – закончил Герасимов.

В отделении раздался негромкий смех. Я тоже смеялся и был рад, что мой взвод гораздо меньше отделения Геры. В моём взводе все бойцы были одного со мной призыва, и договориться по любому поводу не составляло никакого труда. После всеобщего построения нас повели в штаб полка. Там развернулась полевая баня. Огромная брезентовая палатка на сто солдатских душ. Перед помывкой каждому выдали спецшампунь и новую форму. Все старые вещи сгребли в кучу, облили соляркой и подожгли. Бойцы натирали докрасна спины друг другу, шлепали молодых мочалками и просто дурачились, брызгаясь мыльной водой. Первая партия помывшихся торопилась на позиции, меняя посты. Те, глядя на чистых и разодетых бойцов, спешили в штаб, боясь не получить новую форму. Я вернулся в расположение роты в числе первых. Подкинув в печку дров, ещё раз посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся. Мне давно не приходилось быть похожим на человека.

Титов увидел, как уходит последняя машина первого батальона. На броне сидели знакомые лица. Сержант признал парней, с кем довелось служить ещё в части. Он отчаянно голосил им вслед, и те свистели ему в ответ.

– Узнали, – радостно сказал Сергей. – Видел, там Камиль, Цыган и Дима? – спросил Титов у Скачкова. – Первый доблестный гвардейский батальон, они даже в баню первыми ходят!

– Видел, видел, – откликнулся стоящий в очереди механик. – Ты на размер формы лучше смотри, а то дадут или маленькую, или большую, и опять стонать начнёшь.

– У меня и Бригадира один размер, – засмеялся сержант.

После помывки в бане рота и в самом деле преобразилась. Даже такой неряха, как Чунга, стал похож на бойца и совсем немного на снайпера. Сапог нам не выдали, но летние портянки получили все. Офицеры купались последними, убедившись, что через помывку прошли все бойцы вверенных им подразделений. Погода была солнечной и безветренной. Горячие парни расхаживали в ярко-белом нательном белье, наслаждаясь этой кратковременной чистотой. Я получил три письма: два от друзей из Санкт-Петербурга и одно из дома. У всех всё хорошо, и все следят за новостями. Гусь проходит переподготовку в Чебаркуле, моего соседа забрали в спецназ, одноклассник попал в ВВ и воюет гдето рядом, в Грозном. В цинке ещё никто домой не вернулся, и это радует. Пока я дочитывал письмо, мне послышался странный нарастающий звук. Этот звук я узнал буквально через мгновение, он всем нам знаком из старых художественных фильмов о войне. Звук пикирующего бомбардировщика. Я успел выскочить во двор в тот момент, когда бомба уже была сброшена, и самолёт набирал высоту, отстреливая тепловые ловушки. Взрыв был такой мощности, что я всем телом прочувствовал волну. Дыхание перехватило, и я растерянно уставился на столб чёрного дыма, который медленно полз к небу за оградой завода. Удар был нанесён всего в трёхстах метрах от наших позиций. Хотелось бы верить, что лётчики знают, что тут на заводе стоим мы.

– Алло, Замок! – услышал я знакомый голос за спиной. – Во сколько сегодня заступаешь?

– О, Вадя, привет! – весело отозвался я. – К часу ночи мне на пост. Сразу после Казакова. Что, опять вместе?

– Да, опять совпало! – подошёл он ко мне, протягивая руку. – Есть что обсудить. Ну и просто посплетничаем.

Мы оба засмеялись и разошлись. С Вадимом мы познакомились две недели назад. Он был зенитчиком, и его орудие вместе с расчётом прикомандировали к нам. Весёлый, умный и добрый парень. Немного стеснительный, даже в плане стрельнуть сигарету. Выглядел как сотни других русских пацанов, ничем, в общем, не выделяясь. В разговоре был сдержан и эмоционально уравновешен, в отличие от меня, болтуна. Смеялся только к концу сказанной шутки и только в том случае, если и в самом деле было смешно, а не так, за компанию. Мы редко встречались днём, пересекаясь ночью на своих постах.

– Подъём, Замок, – разбудил меня Юра, – пора на пост. Пей чай. На печке стоит. Не обожгись, он горячий и крепкий. На этот раз без сахара. Чай – экономкласса. Там постреливают, может, бронежилет наденешь?

– Ты ведь без него стоял, – взглянул я на Казакова спросонья.

– Я не стоял, я в БМП на связи сидел.

– Даже если меня подстрелят, всё равно домой отправят, – злобно отшутился я, застегивая бушлат.

– Хозяин барин, – плюхнулся на лежанку наводчик.

На улице было свежо. Я вдыхал жадно, полной грудью, чистый морозный воздух. Если бы не стрельба вокруг, то можно было представить нашу школу. Большую горку, ведущую к реке, и множество звонких девичьих голосов. Куски чёрной клеёнки, оторванной украдкой с теплотрассы, коньки и лыжи. Угольки сигарет в темноте у рыбацких гаражей и робкие неумелые поцелуи. Снежки, летящие тебе прямо в лоб, и крики друзей, с которыми, кажется, не расстанешься никогда. Я пытаюсь отогнать ностальгию и привыкаю к темноте.

– Чего встал как вкопанный? – прозвучал голос у входных ворот на территорию.

– Вадя, ты? – спросил я, вернувшись в реальность.

– Мы, мы, я и Фикса. Иди к нам.

– Давно тут?

– Только заступили, – раздался голос пулемётчика уж как-то совсем неожиданно.

Всё дело в том, что позиция Фиксы была оборудована следующим образом: боец отрыл окоп в полный рост, у основания стены выбил ломом кирпич и разместил там свой пулемёт. Сектор обстрела большой, и поразить его огневую точку сможет только опытный снайпер, и то если пристреляет. Собственно, я чуть не наступил на голову солдата и потому подпрыгнул от испуга, чем позабавил обоих постовых. Мы с Вадей хором похвалили парня и отошли в сторонку, не мешая своей болтовнёй.

Сначала говорил один я, долго и во всех подробностях рассказывая о таинственной гибели группы Дятлова. Это и многое другое было прочитано мной в книге «Сто великих тайн». Мы выдвигали разные гипотезы, которые, по нашему мнению, никто не учёл, и почти разгадали загадку. Потом перебрали все недочёты и неувязки, решив, что в этом деле многое скрыто и пришельцы всё-таки существуют. Далее Вадим рассказал мне очень романтическую историю знакомства со своей любимой, обещая завтра показать мне её фотографии. Я в свою очередь скромно промолчал по поводу того, что моя ненаглядная уже во всю спит с другими парнями. Он долго объяснял мне, как его изменила любовь и как он понимает это чувство. Объяснения получались доходчивыми и простыми, что было неожиданно слышать из уст девятнадцатилетнего пацана. Мне показалось, что он прожил уже не одну жизнь. Я часто ошибался в людях, но в выборе друзей – никогда.

Незаметно для меня он перешёл на рассказ о лучшем друге, который поступил в институт и сел на героин. О том, как с ним намучились родители, подруга и друзья. О том, как он сбежал с лечебницы, прыгнув в окно третьего этажа. И как при взятии крови на анализ у него обнаружили СПИД.

Вадиму было горько оттого, что сейчас он здесь, а не дома. По его утверждению, будь он рядом, ничего плохого с другом, может быть, и не произошло. Я сказал ему о том, что его присутствие в чьей-либо жизни может помочь только тем, кто искренне этого желает. Это закономерность. В данный момент нужно сосредоточиться на тех, кто тебя окружает, даже если тебя об этом не просят. Просто сейчас мы все взаимосвязаны как никогда, и только это по-настоящему важно. Вадим легко соглашался со мной, но всё же цеплялся за вещи, которые беспокоят его и не дают сосредоточиться. Я его понимал и советовал читать письма из дома в последнюю очередь. Чтобы разрядить обстановку, мне пришлось рассказать, как я врал родителям о своём месте нахождения. Мы долго смеялись, сравнивая учебный полигон Подмосковья с пылающим Грозным. Таким образом врали многие, ведь адрес полевой почты у нас был один на всех – Москва-400. Время пролетело незаметно и, попрощавшись, мы разошлись на отдых.

Утром меня разбудил Юра. Будил аккуратно и как бы с сочувствием. Единственное, что он сказал, так это одно матерное слово, означающее непоправимость и трагизм в произошедшей ситуации.

Вадим Кержаков и его расчёт отправились за боеприпасами. Верхом на БТР бойцы попали под беглый миномётный огонь своих же братьев по оружию. Артиллеристы всегда жаловались на очень старые и отсыревшие боеприпасы, объясняя всем, что сто метров плюс-минус для них даже не погрешность. Солдаты отделались лёгким испугом. Все, кроме Вадима. Осколок величиной с ноготок попал ему в шею, разорвав артерию. Парень просто истёк кровью по пути в медсанбат. Он до последнего был в сознании.

Я, наверное, так же, как Коваль, долго сидел на лежанке и думал. Пил горький чифирь, сплёвывая заварку на пол, курил сигареты одну за одной и пытался вспомнить хоть одну отличительную черту его лица. Потом вскочил как ужаленный и выбежал во двор в надежде увидеть хоть кого-нибудь из его расчёта. Хотелось забрать его письма себе и выслать все фотографии на обратный адрес. Но двор был пуст. Зенитчики снялись с наших позиций, получив новый приказ. Мне почему-то показалось, что во всём виноват этот случай и их внезапный отъезд связан именно с ним. Но в преддверии наступления шла вполне стандартная перегруппировка сил, и вместо зенитной установки к нам прикомандировали целый танк. Казалось, весь воздух пропах несправедливостью и лицемерием, но всему находилось твёрдое и тупое, как лом, объяснение – не в том месте не в то время.

Голос ротного вывел меня из состояния анабиоза. Я встал, взял автомат и вошёл к нему в комнату. Там вовсю обсуждали предыдущую операцию и действия штурмовых групп. Скоро всё, что отработано на картах, придётся воплотить в реальности и желательно без потерь среди личного состава.

– Замок, – обратился ко мне капитан, – собери к пятнадцати часам всех механиков и наводчиков роты на инструктаж. Я проведу его лично. Завтра на это времени уже не будет. Дембелям передай, что явка полная. Если я кого-то недосчитаюсь, пусть пеняют на себя.

– Есть, товарищ капитан, – козырнул я и направился в третий взвод.