Укрощение забвения. Старение тела и страх перед одряхлением в японском массовом сознании

Почему уезжает молодежь?

На момент полевых исследований в городе Канегасаки проживало около 16 000 человек и насчитывалось 4800 домохозяйств. Хотя плотность населения здесь сравнительно низка — примерно 89 человек на квадратный километр, что по японским меркам делает Канегасаки довольно малонаселенным, — он характеризуется многими факторами, обычно ассоциируемыми с урбанистическо-индустриальными обществами. Так, местную жизнь характеризуют приверженность использованию техники, высокий уровень мобильности (особенно среди молодежи), растущая зависимость от более крупных государственных учреждений и бюрократия, а также рост числа временных приезжих как из других частей Японии, так и из других стран [Anderson 1962; Gmelch, Zenner 1988: 3]. В 1995 году в Канегасаки проживало более 150 иностранцев, большинство из которых были работавшими по временным контрактам строителями из Китая. Зависимость от крупных государственных и неправительственных организаций особенно очевидна в том, что многие фермеры, работающие неполный или полный рабочий день, полагаются на многоцелевые сельскохозяйственные кооперативы, под чьим управлением находится множество компаний по кредитованию, маркетингу, закупкам, страхованию, а также парки техники, элеваторы и перерабатывающие предприятия [Higuchi, Kawamura 1987: 109]. Сельскохозяйственные кооперативы играют особенно важную роль в сбыте фермерской продукции, выручка от которой поступает непосредственно на банковские счета фермеров в этих кооперативах [Там же: 107]. Притом что существуют фермерские хозяйства полного рабочего дня (в основном молочные), большинство занятых в этой сфере в Канегасаки занимаются сельским трудом только часть рабочего дня. Обычно это старшие члены домохозяйства, младшие же в это время работают в магазинах или компаниях либо в городе, либо в соседних городах — эта схема распространена в Японии [Jussaume 1991]. Упомянутая ранее зависимость проявляется также в растущей роли государственных учреждений в оказании медицинской помощи пожилым членам общества.

Рис. 2.3. Пирамида населения Канегасаки во время полевых исследований в июне 1995 г.

Несмотря на то что Канегасаки обладает многими признаками промышленного города, большинством его жителей он воспринимается как сельская местность, или «инака» (irmka), и этот образ многие японцы ассоциируют с префектурой Иватэ в целом. Это сложное понятие, восприятие которого имеет тенденцию меняться в зависимости от возраста и места жительства. Для горожан «инака» часто подразумевает ностальгическое чувство принадлежности к общности в контексте деревни, примером которой являются рыбацкие деревушки и селения, где выращивают рис, в которых людей объединяет совместный труд в натуральном хозяйстве [Creighton 1997: 242]. Такое ностальгическое чувство часто связывается с другим понятием, «фурусато» (furu-s.to), которое Крейтон точно переводит как «родная деревня» (поскольку оно вызывает в воображении картины сельской жизни), но под которым в более общем смысле также может пониматься родной город. Для японцев «фурусато» ассоциируется с ощущениями детства, умиротворения (Крейтон также предполагает, что это понятие имеет отношение к материнской любви) и сельских пейзажей, вне зависимости от того, где человек вырос на самом деле [Там же]. В этих ощущениях содержатся представления о правильном и здоровом образе жизни, связанные со стереотипными представлениями о японских моральных ценностях, — вопрос, к которому я скоро вернусь.

Понятие «инака» может применяться к региону в целом, такому как Тохоку по сравнению, например, с Токио. В этих случаях оно подразумевает не только сельскохозяйственные или лесные районы, но и большие города, такие как Сендай. Это понятие могут использовать, когда речь идет о небольшой территории, такой как Канегасаки, в сравнении с соседним городом, таким как Мидзусава. Что интересно, люди, живущие в центре города Канегасаки, будут называть «инака» сельскохозяйственные и горные районы того же самого города, предполагая, что этим местам лучше, чем их собственному району, подходит понятие «деревенский». Этот термин также может использоваться по отношению к человеку, и люди иногда называют себя или других «инакамоно» (гпакатопо, человек-«инака»). В подобном значении слово используется для описания кого-то, кому не хватает городской искушенности, и может иметь оттенок гордости, смущения, шутливости или даже насмешки в зависимости от человека или контекста, в котором говорит конкретный человек. Но в большинстве случаев при использовании этого слова в описании человека или места имеет место намек на некоторую отсталость.

Последнее особенно важно для молодых людей, для которых термин «инака» часто имеет негативные коннотации, а описываемый ими образ Канегасаки является важным мотивирующим фактором при принятии решения об отъезде. После окончания средней школы молодежь часто оказывается привлечена очарованием города, особенно Токио. Люди уезжают отчасти потому, что стремятся вырваться из сельской среды, которую многие считают отсталой и скучной, а отчасти для того, чтобы получить высшее образование и найти хорошую работу.

В отличие от того, как «инака» воспринимается молодежью, пожилые жители Канегасаки, в основном те, кому за пятьдесят, обычно относятся к этому понятию положительно. Пожилые японцы часто негативно отзываются о городах, особенно о Токио, поскольку, по их мнению, темп жизни там слишком напряженный, люди недружелюбны или холодны («цумэтай», tsumetai) и вокруг полно опасностей. Таким городам противопоставляется «инака», где жизнь более размеренная, люди дружелюбны или с ними легко ладить («ясасии», yasashit), а улицы безопасны. Действительно, если вспомнить такие происходившие в начале 1990-х трагедии, как зариновая атака в токийском метро, опасность города и безопасность «инака» сравниваются достаточно часто и серьезно.

Короче говоря, в основе локальных представлений о больших городах как среди молодежи, так и среди пожилых людей лежит моральный дискурс. Но если молодежь часто воспринимает большие города в положительном свете как среду, полную возможностей и радостных переживаний, пожилые люди часто ассоциируют их с опасностью и в конечном счете с образом жизни если не порочным, то по крайней мере неправильным. Временами этот моральный дискурс, противопоставляющий не только городское и сельское, но и промышленное общество аграрному, поднимается до уровня национальной озабоченности. Например, в статье, опубликованной в Kahoku Shimpoy районной газете, издаваемой в Сендае, семидесятипятилетний мужчина написал, что молодые сельские женщины считают жизнь на ферме неприятной и поэтому хотят выйти замуж за «белого воротничка» (корпоративного работника) и покинуть ферму. Он заявил, что такая ситуация разрушает японское общество, потому что «сельское хозяйство является основой [японской] нации» [Shinohara 1995]. Возникающая в результате нехватка женщин в сельском хозяйстве порождает необходимость привлечения невест, готовых выйти замуж за фермеров, из-за границы. Чтобы решить эту проблему и сохранить японское сельское хозяйство (то есть традиционные японские ценности) в XXI веке, автор статьи умоляет фермерские семьи: «Пожалуйста, учите своих дочерей с рождения, чтобы они стали фермершами» [Shinohara 1995]. Моральный дискурс, выражаемый в рамках этой статьи, устанавливает контрасты между сельскохозяйственным и индустриальным аспектами, «инака» и городской средой, старшим и младшим поколениями и связывает сельскохозяйственную жизнь с «истинной» японской культурой и ценностями, в частности со стереотипными представлениями о социальных связях внутри японского домашнего хозяйства, или «иэ» (ie).

Этот моральный дискурс тесно связан с представлениями о распаде традиционной, т. е. семейной структуры, в которой старший сын, или «тёнан» (сйоиаи)[10], его супруга и дети проживают совместно с его родителями. В конце концов старший сын берет на себя управление семейным делом или фермой и в то же время становится главой семьи [Brown 1966; Brown 1968; Dore 1978; Jus-saume 1991].В сельских районах Японии наследники семейного дела после окончания средней школы часто уезжают из дома на несколько лет, и ожидается, что они потом вернутся, чтобы взять на себя роль главы семьи, управление делами или фермой.

В некоторых случаях это может подразумевать преемственность поколений. Как сказал Накано-сан, старший сын в семье, которому на момент нашей беседы было за тридцать:

Когда я учился в старшей школе, я очень хотел поехать в город, чтобы получить высшее образование. Мой дед сказал мне, что оплатит мое проживание и учебу в Токио. Но это он обещал при условии, что я буду учиться делать очки и в конце концов вернусь к работе в семейном магазине очков в Мидзусаве.

Накано-сан рассказал мне, что откладывал свое возвращение в «инака» как можно дольше, «потому что это немодный район», следовательно, продавать очки здесь не интересно: «Я хочу жить там, где больше молодежи, где я могу зарабатывать больше денег и получать удовольствие от общения с клиентами». В конце концов господин Накано уступил давлению со стороны своих родителей, бабушек и дедушек, а также чувству вины за то, что не выплатил свой долг. Однако пока он жил в Токио, он женился и у него появился сын. Его жена отказалась поселиться вместе с его родителями, поэтому после некоторых переговоров земля, принадлежащая семье, была использована для строительства отдельного жилища, чтобы Накано могли жить отдельно от его родителей на другом конце города.

Отношение к разрушению или ослаблению традиционной идеологии преемственности имеет особенно большое значение среди фермерских семей, где люди часто связывают идею «иэ» с самой землей. В разговоре с пожилой парой (обоим за семьдесят), чьи сыновья живут в Токио, супруг заявил:

Люди, которые всю жизнь занимались сельским хозяйством, имеют особенно сильное «чувство земли», даже если их нынешняя жизнь сильно отличается от прошлой. Все больше людей уходят из деревни, они больше не занимаются сельским хозяйством и не живут так, как раньше. Но все же в этих местах люди ощущают привязанность к земле. У человека, имеющего землю, передаваемую из поколения в поколение, в сознании есть сильное чувство родства с «иэ».

У стариков еще остается ощущение, что у них есть своя земля и собственное «иэ», частью которого они являются, потому что выросли здесь, но в наши дни молодых людей побуждают идти учиться и становиться более образованными, чем их родители. Так что они знают и другой мир. Как следствие, они не обязательно оказываются привязаны к своему родному городу и к своей родовой земле. Таким образом, концепция «иэ» и его связи с землей не имеет особого значения для молодых людей. Когда сегодняшние старики были детьми, их родители говорили «тДзёнан», что они станут главой семьи, — их жизнь была предопределена родителями. Но когда они сами стали родителями, они разрешали своим детям делать все, что те хотели, поэтому в результате люди не возвращаются домой [из городов].

Преобладание этого морального дискурса таково, что, когда меня спрашивали, почему я решил проводить исследования и жить в Канегасаки, люди часто говорили, что это, должно быть, потому, что я заинтересован в изучении «истинной» японской культуры, которую демонстрирует «инака», в отличие от городов, менее показательных в отношении «истинных» японских ценностей и образа жизни. Что-то подобное пережил Кларк, которому сказали, что для того, чтобы найти настоящую Японию, он должен покинуть Токио [Clark 1994: 69].