Чаша судьбы

* * *

Если известие о королевской баньши и встревожило мастера Патрика, то виду он не подал. Выслушал сбивчивый рассказ Элмерика, привычно поджав сухие губы и потребовал:

— А ну покажи шарф.

Бард протянул ему окровавленный кусок ткани. Вот тут уже у наставника не получилось сохранить безучастный вид. Он широко распахнул глаза, по-птичьи вытянул морщинистую шею и схватил добычу длинными цепкими пальцами.

— Не бери в голову, — наконец, вымолвил он, пряча шарф за спину. — Я сам разберусь.

После чего нырнул во тьму своей комнаты, захлопнув дверь.

Ну конечно, кто бы сомневался… Как Врата закрывать и с чудовищами сражаться — так все тут Соколы! А как что-то действительно интересное происходит — так «не бери в голову, сам разберусь».

Бард на всякий случай постучался, но наставник и не подумал отозваться. Пришлось, как в старые добрые времена, идти к Соколятам, чтобы держать совет. В противном случае Элмерик опасался, что лопнет от любопытства.

Прошло всего два дня, как они вернулись на мельницу. За минувшие месяцы здесь ничего не изменилось, разве что пыли и паутины стало больше. Мастер Патрик всю зиму жил только на первом этаже, чтобы не топить весь дом и не бегать вверх-вниз по лестницам. Его ноге стало лучше, но хромота так и прошла. Приходилось по-прежнему ходить с тростью.

Обленившиеся за зиму брауни худо-бедно привели в порядок прежние комнаты, и, хотя теперь каждому из Соколят полагались отдельные покои, пришлось пока довольствоваться тем, что есть. Келликейт и Розмари не жаловались — после холодных залов Соколиного гнезда и королевского дворца общая девичья спальня казалась им пределом мечтаний. По крайней мере, тут для тепла хватало одеяла и не нужно было подкладывать под кровать жаровню с раскалёнными углями, которые всё равно остывали к утру.

Элмерик же был совсем не рад оказаться в старой спальне. Всё потому, что Орсон пока задерживался в столице и не вернулся на мельницу вместе со всеми, а значит, комнату опять предстояло делить с Джерри. После Зимней Битвы барду показалось, что их отношения немного улучшились — сложно считать врагом того, кто спас тебе жизнь. Поначалу так и было. Но едва между ними начало зарождаться подобие… нет, не дружбы, но хотя бы доброго приятельства, Джеримэйн опять всё испортил. Дошло до того, что этот невежа распустил язык при короле и обозвал Элмерика «менестрелишкой». Не менестрелем даже! Когда же бард справедливо возмутился, Его Величество разгневался и выставил из залы обоих. А всё из-за глупого Джерри, который не понимал: что дозволено на мельнице за закрытыми дверями при Риэгане, то совершенно недопустимо при Артуре Девятом в его тронной зале. А уж называть потомственного чаропевца «менестрелишкой» вообще нельзя нигде и никогда!

Оставалось надеяться, что Джерри вообще не будет ночевать на мельнице, если, конечно, дочка старосты — рыжая красотка Мэриэнн — дождалась ухажёра, а не завела шашни с кем-нибудь другим. Элмерик, признаться, надеялся на её верность — чем меньше он сейчас будет встречаться с Джеримэйном, тем лучше. А там, глядишь, ленивые брауни сподобятся расчистить и остальные комнаты…

Каллахан остался пока в столице и Мартина с Шоном тоже от себя не отпустил. Поэтому из наставников, помимо мрачного мастера Патрика, на мельницу вернулись не менее мрачный мастер Флориан и его взбалмошная сестрица. Но сейчас все они были заняты своими делами и Соколят без нужды не доставали. Прежние занятия, когда все собирались в одной учебной комнате, похоже, никто не собирался возобновлять. Дескать, уже большие — учитесь сами, по книгам. Но это не значило, что Элмерику дозволено было прохлаждаться и радоваться наступившей весне: командир выдал ему список поэм, которые следовало выучить наизусть, и обещал проверить, как только доберётся до мельницы. А когда именно приедет, конечно же, не сказал.

Но было кое-что, что не позволяло барду отчаиваться. Близилась Остара, а это означало, что скоро проснётся Ллиун, прекрасная яблоневая дева. Весной они условились встретиться, и обещанный миг был близок, а её посулы в прошлый раз звучали… многообещающе. Поэтому Элмерик сгорал от нетерпения.

Сразу по приезде он сунулся в Чёрный лес, чтобы проверить: а вдруг Ллиун уже не спит? Среди замшелых стволов пахло влажной землёй и прелыми листьями. На полянах среди молодой травы проглядывали первоцветы. Другие младшие фэйри уже вовсю копошились под пнями, обустраивая новые жилища, плескались в полноводных ручьях, хлопали сонными глазами из бочажков, в которых отражалось весеннее мартовское небо, перекликались осипшими после зимы голосами с соседями, подражая птицам. Но Ллиун среди них не было. Возможно, потому, что яблони ещё не зацвели?

Ждать Элмерик не любил, но ничего другого ему не оставалось. Так что эта история с королевской баньши подвернулась весьма кстати.

— Значит, ты сам её не видел? — в голосе Джерри Элмерику почудилась насмешка.

Может быть, её там и не было, но бард по привычке ждал подвоха.

— Говорю тебе: был тёмный силуэт. А потом лошади испугались, и…

— Тебя случайно не разыграли? — Джеримэйн сплёл руки на груди.

— А шарф-та окровавленный? — напомнила Розмари. — Стал бы мастер Патрик пужаться-та, если бы то шутка была-та?

Джерри пожал плечами.

— Я привык полагаться на свои глаза, а не на домыслы. Увижу — тогда поверю.

Элмерик тщетно пытался не злиться, но всё равно ничего не мог с собой поделать. Ох, мало в нём пока было смирения…

— Пойдём к мосту, если не боишься, — он схватил Джерри за рукав. — Посмотрим. Может, тебе удастся подкрасться незамеченным. Мне кажется, она боится чародеев. Деревенские-то эту баньши не раз видели, а от меня она будто прячется.

— Стеснительная баньши! Придумаешь тоже! — рассмеялся Джеримэйн.

— Я тоже хочу пойти-та! — Розмари вскочила.

За зиму она ещё немного подросла, стала выше Элмерика на дюйм и в какой-то момент даже начала сутулиться, но её плохую осанку вмиг вылечил мастер Каллахан, вскользь упомянувший, что у эльфов высокий рост считается признаком красоты и силы. Больше Розмари спину не гнула.

— Только тихо, а то спугнёте, — Элмерик поджал губы; идея выслеживать баньши всей толпой ему была не по душе, но от настырной Розмари разве отвертишься? Она ж вечно прилипнет как банный лист…

Втроём они спустились с холма не по основной дороге, а по едва заметной тропинке, ведущей к реке. Элмерик хорошо помнил эти места: когда-то они гуляли здесь с Брендалин. Теперь ему казалось, что это было очень давно, в прошлой жизни. Боль ушла из сердца, но обида осталась. Впрочем, уж лучше было мучиться от несправедливости, чем продолжать безответно любить такую негодяйку.

Поросший одуванчиками склон ближе к подножию становился круче, и Элмерик подал руку Розмари. Девушка глянула на него косо, но помощь приняла. Свободной рукой она придерживала юбки, уже безнадёжно вымазанные в весенней грязи.

Рябиновый ручей делал здесь поворот, и мост отлично просматривался. И тут Элмерик увидел баньши. Она сидела на перилах — скрюченная, сморщенная, похожая на огородное пугало. Обрывки её чёрных одежд развевались, словно траурные знамёна… Соколята подошли с наветренной стороны, поэтому не слышали ничего, кроме журчания бурных вешних вод и шума мельничного колеса.

— Вот, — прошептал Элмерик и на всякий случай спрятался за куст дикого шиповника. Джерри и Розмари последовали его примеру.

Баньши не могла их слышать, но отчего-то всё равно подняла голову, высматривая непрошеных гостей.

— Болотные бесы! — прошипел Джерри. — Прямо на нас таращится! Ишь, глазницы какие… ну чисто череп!

— Струсил, что ль? Это ж баньши! Они не опасны, — Розмари усмехнулась, но Элмерик видел, что девушке тоже не по себе: кожа на её шее и предплечьях покрылась мурашками явно не от холода.

— Мы про обычных баньши учили, а эта — королевская. Кто знает, что у неё на уме? — поёжился бард.

— Я бы хотел узнать, которого из королей она оплакивает, — Джерри говорил так тихо, что Элмерик скорее прочитал по губам, чем услышал его слова.

— А что, разве не ясно? Ай! — он поскользнулся на влажной траве и ухватился за шиповниковую ветвь, чтобы удержаться. Шипы вонзились в ладонь.

Джерри скривился:

— Просил не орать, а сам-то! Скажи, Рыжий, ты совсем дурачок или притворяешься?

— А что такого-то? — Элмерик подул на ладонь.

— Сколько королей и королев ты знаешь?

И тут до барда дошло. Он охнул и с размаху сел на траву, уже не беспокоясь о чистоте штанов. Первым на ум пришёл, конечно, Артур Девятый. Но никто не говорил, что баньши приходит только к королю людей. Может, она оплакивает Браннана? Или Медб? Если подумать, даже мастер Калахан подходит: низшие фейри до сих пор зовут его королём Лета. А ещё Оона… У эльфов этих королей и королев — просто солить можно. Вот и гадай теперь, почему так изменился в лице мастер Патрик. На окровавленном шарфе не было герба или чего-то подобного, но наставник его явно узнал… Мда, вряд ли это Оона.

— Думаю, она нас заметила. Глаз не сводит, ща дырку просверлит… — Джерри не мог отвести от баньши глаз.

— Что-та холодно-та! — Розмари, поплотнее закуталась в платок.

— Да это просто солнце за тучку зашло, — Элмерик был почти уверен, что дело вовсе не в тучке, поэтому утешение вышло совсем неубедительным.

А баньши вдруг выпрямилась во весь рост. Теперь она стояла на перилах, раскинув руки в стороны. Даже отсюда было видно, что её конечности были нечеловечески длинными и тонкими, будто стебли тростника. Морщинистый лоб действительно украшала корона — она аж сияла на солнце. С громким плеском старуха сиганула в воду и поплыла, как рыба. Некоторое время Элмерик видел её тёмную спину, но потом потерял из виду.

— Пойдёмте-ка отсюда! — Розмари схватила Элмерика за запястье и крепко сжала.

Бард кивнул, поднимаясь на ноги,

— Теперь убедился, неверующий наш? — он усмехнулся, глядя на Джерри.

Тот даже не подумал огрызаться, вместо этого указав пальцем куда-то в сторону мельничного колеса.

Элмерик взглянул и обомлел: баньши устроилась прямо на широкой деревянной лопасти. Колесо то поднимало её над водой, то опускало, протаскивая по самому дну. Любой человек был бы уже мёртв, решись он так прокатиться. Но старухе было хоть бы хны. Каждый раз, оказываясь на верхней точке проворота колеса, она протягивала костлявые руки к солнцу и отчаянно завывала… Элмерик не мог разобрать, плачет она или смеётся. А может, и то и другое одновременно? Теперь и ему стало страшно, а сердце сжалось от дурного предчувствия. Бард вздрогнул, когда Розмари ещё сильней сжала его руку.

— Смотри-ка! — она кивнула в сторону моста, по которому шагом ехал всадник на белой лошади. — Кажется, у нас гости-та.

Элмерик прищурился, силясь разглядеть, кого это там принесло. Незнакомец точно приехал не из деревни — там отродясь не бывало таких добрых коней фейской породы.

— А стеснительная баньши-та никак от него сбежала! Он, выходит, ещё пострашнее нас с вами будет, — Розмари цокнула языком.

Всадник был одет в белое с фиолетовым. Плащ цвета спелой черники развевался на ветру, словно крылья за спиной. На его левом боку Элмерик разглядел меч в серебряных ножнах. Бард задумался, кто из лордов Объединённых Королевств носит такие цвета, но так никого и не вспомнил. Его бесплодные размышления прервал Джеримэйн: