Статьи и письма 1934–1943

Письма к Жану Постернаку

В марте 1937 года Симона Вейль по настоянию родителей выехала из Парижа на лечение в Швейцарию, в курортную местность Кран-Монтана. Средства на эту отнюдь не дешевую поездку выделил отец. Здесь, проживая в санатории-клинике Ла Мубрá, она продолжала свои литературные занятия. В основном это были статьи для французской левой печати на злободневные политические темы1. При этом она находила время и для дружеского общения с другими пациентами клиники, среди которых было немало ярких, интересных личностей из разных стран Европы.

Самые теплые отношения, впрочем не выходившие за рамки чисто товарищеских, сложились у нее со студентом-медиком из Женевы Жаном Постернаком, молодым человеком светлого ума, открытого характера и высокой культуры. Он был начитан, разбирался в искусстве и музыке, прекрасно играл на фортепьяно и, плюс ко всему остальному, привез с собой коллекцию пластинок с записями известных исполнителей музыкальной классики. Комната женевского студента вскоре стала, по отзыву Симоны, настоящим «центром общественной жизни Ла Мубра». Он был на четыре года моложе и не имел такой, как она, безмерной филологической эрудиции, что давало Симоне удовольствие читать ему настоящие лекции на темы, которыми она была увлечена, – о Платоне, Гомере, Эсхиле… Говорили, конечно, и о политической ситуации в Европе, которая становилась все более угрожающей. Но, так или иначе, молодые люди общались весело и счастливо.

23 апреля, по окончании курса лечения, Симона выехала в Италию. Это была ее первая поездка в эту страну. Симоне хотелось не только приобщиться к всемирно известным сокровищам античной, средневековой и ренессансной культуры, но не в меньшей степени – познакомиться с характером итальянского народа. Ее интерес вызывала и политическая система страны, в которой диктатура, подавление инакомыслия и агрессивная внешняя политика сочетались с широкими социальными мероприятиями, направленными на улучшение быта трудящихся классов. Жан Постернак, который хорошо знал Италию и имел там достаточно друзей и знакомых, дал Симоне кое-какие полезные рекомендации. Находясь в Италии, она постоянно поддерживала с ним переписку, делясь своими впечатлениями и мыслями. Содержательная и эмоциональная насыщенность этих писем удивительна; а ведь подробные и эмоциональные письма Симона едва ли не каждый день писала также родителям и еще нескольким друзьям и подругам. Трудно представить, как, физически ослабленная, в усталости от поездок и пеших походов, она не только находила силы для интенсивного погружения в итальянскую жизнь и культуру, но и могла об этом так увлеченно и много писать. Будто предчувствуя, что ее земной век недолог, Симона торопилась наглядеться на красоту окружающего мира, надышаться ею. «Если бы у меня было энное количество жизней!..» – вздыхает она вскоре в одном из писем к Постернаку. Впрочем, вернувшись в Париж, она расплатилась за всё тяжелым обострением недуга, который на целый месяц снова лишил ее трудоспособности.

Письма Симоны Вейль Жану Постернаку сохранили живой отблеск дружбы двух светлых молодых душ, с ее искренностью, чистотой, оптимизмом и романтикой. Очень трогательно выглядит стремление обоих радоваться жизни и наслаждаться наиболее светлыми проявлениями человеческого духа. При этом и Симона, и ее адресат ни на минуту не забывают об опасности, нависшей над добрым и уютным культурным миром Европы. Симона к тому же отчетливо представляет, чем эта опасность грозит лично ей. Читая ее по-девичьи восторженные, будто порхающие бабочкой в воздухе, строки о флорентийском музыкальном фестивале или о пейзажах Умбрии, будем помнить, что в то самое время, когда она их писала, перед глазами ее памяти стояли свежие картины испанской войны – бомбежки, вереницы беженцев, показательные расстрелы…

В письмах не раскрыта еще одна сторона внутренней жизни Симоны Вейль – самая важная для нее самой. Первая итальянская поездка стала одним из главных этапов на ее пути к горячей и безусловной вере во Христа. Об этом она ничего не сообщает своему другу. Глубокие переживания тех дней скрыты за нарочито озорным тоном. Но маленькая капелла в Ассизи стала тем местом, где Симона впервые в жизни преклонила колени в безмолвной молитве.