Шевалье

— Не понял, — нахмурился корчмарь, — Это как?

— Вот так просто, — пожал плечами я, — Дельрин спас тебе жизнь. Буквально вытащил из лап ордена, рискуя собственной задницей. От чего именно он тебя избавил, думаю, объяснять не нужно. Так что, будь так добр, уважь парней.

— Но я же разорюсь! — Штепан чуть ли не начал заламывать руки.

— Лучше разорится, чем обнаружить потом себя в лапах инквизиторов. Или с перерезанным горлом, в канаве.

Корчмарь нервно сглотнул и испуганно посмотрел на меня. Я криво ухмыльнулся и подмигнул ему в ответ:

— Не боись. Добрые дела окупаются сторицей. Ну, давай, тащи это своё вино.

Мда, до чего мы опустились. Обычное вымогательство. С другой стороны, мой внутренний хомяк не позволял мне пройти мимо очевидной выгоды, а другого способа вынудить трактирщика задарма откупорить свою лучшую выпивку я попросту не придумал.

Я повернулся и окинул взглядом зал. Парни заметно приободрились в ожидании нормального алкоголя. Уже хорошо. Так, глядишь, меня и не прирежут ещё пару дней. А там уже, хочется надеяться, выполним это треклятое задание, и у нас появятся деньги на выплату жалованья.

На самом дальнем столе разложили добычу от сегодняшнего боя. Топоры, дешёвые фальшионы, несколько шлемов и кованных наплечников. Штук шесть поясных сумок, несколько кошелей, и ещё всякая малополезная мелочёвка. Чтож… Дельрин и этот хер из ордена до сих пор обсуждают свои дела. Парни сейчас напьются вдрызг. А мне… Мне только и остаётся, что произвести полную ревизию всего этого добра, да прибарахлить всё ценное в казну отряда. Пока оно не расползлось по другим карманам.

Ещё немного поколебавшись, я проковылял к столу и уселся на табурет возле него. Переставлять ноги было всё тяжелее. Азарт боя постепенно отпускал. Рассасывался бурливший в крови адреналин. А его место постепенно занимала тяжелая, давящая усталость, перемешанная с тупой, ноющей болью. Солнце хорошо, если, перевалило зенит, но день выдался всё-равно чертовски долгим и утомительным.

Я принялся неторопливо разбирать кучу хлама, вываленную на стол. Клинки и шлемы почти сразу пришлось отложить в сторону. На каждом из них было выковано или отлито клеймо этой треклятой волчьей гильдии. Или секты. Или ордена. Хрен их разберёт, кто они там такие. Но в любом случае, это железо годится теперь только на переплавку и перековку. Вряд-ли получится спилить эти клейма так, чтобы оно не было заметно, да и нет в том никакого смысла. Чего-либо выдающегося среди хлама не наблюдалось. Да и с оружием у отряда пока-что был полный порядок. Не гвардия верхнего города конечно, но для обычного наёмника хватит за глаза и уши. А вот содержимое сумок было довольно интересным. Несколько пузырьков с мутноватой красной жидкостью, плескавшейся внутри, какой-то перстень с поблёкшим камнем, несколько наборов игральных костей (будет хоть парням развлечение), карта округи с какими-то пометками и странный кожанный чехол, в котором, судя по всему, хранился какой-то свиток. Тубус был накрепко запечатан восковой печатью. Кругляш хоть и был изрядно потёрт, но по ходу дела, ни разу не вскрывался. Любопытненькая находочка. Если там внутри — приказы местным командирам, мы вполне можем выведать планы врага. А это неплохо. Но лучше потом. На свежую голову.

В кошельках тоже не было ничего интересного. Несколько бронзовых монет, да россыпь мелких железных кругляшков. В четырёх из них. Оставшиеся два были доверху набиты монетами с оскалившейся волчьей пастью. Любопытная находка, вот только с неё нам тоже пока никакого толку. Конечно, может быть с помощью этого дела удастся когда-нибудь подкупить кого-нибудь из членов этой странной гильдии. Но до сих пор, нам даже поговорить с ними толком не удавалось. Куда там думать о каких-то общих делах.

Последней примечательной вещью был кинжал. Тот самый, которым меня проткнул насквозь командир вражеского отряда. Длинное трёхгранное лезвие, широкая гарда, простенькая рукоять увенчанная небольшим железным «яблоком». Да уж, повезло, что это оказался мизерикорд, а не какой-нибудь хитровые… хитросделанный нож с зацепом, который бы мне все кишки наружу вытащил, вслед за собой. В этом, впрочем, приятного тоже мало.

Я откинулся назад и прислонился спиной к стене. Да уж, не густо получилось. Совсем не густо. Из полезного — только элексиры. И то, их надо будет ещё проверить. Мало-ли просто какая-то дурь, ну или вообще — яд, под видом лекарства. Ну и, свиток, конечно. Вот его можно поглядеть и сейчас.

Немного поколебавшись, я подтянул к себе тубус и сломал на нём печать. Открыл крышку и потянул наружу пергамент. В нос тут же ударил какой-то странный запах. Сера, протухшие яйца и какие-то полевые цветы. Запах был настолько тяжелым и густым, что я невольно закашлялся. Бок тут же пронзила новая вспышка боли. Она тут же ударила и по затылку, сделав мысли какими-то ватными и очень неторопливыми. Руки начали наливаться свинцовой тяжестью и мелко трястись, как у заправского алкоголика.

С трудом подавив рвотный позыв, я пропихнул в глотку очередной комок вязкого, пахнущего серой и цветами воздуха, и развернул пергамент. И так и замер от неожиданности.

Внутри было пусто. Совсем. Я моргнул, тихо надеясь, что просто словил глюк и буквы наконец-то появятся. Но нет, ничего не изменилось. Только запах, как будто стал ещё сильнее. Он уже сдавливал тисками горло.

От греха подальше я попытался засунуть бумаги обратно в тубус. Но руки не слушались. Пергамент выпал на стол, а пальцы сами собой потянулись к горлу, которое сдавил железными тисками. Ногти начали отчаянно скрести кожу, в надежде добраться до гортани и хоть так запустить туда свежего воздуха. Хотелось заорать. Но в горле застрял ком, вцепившись в стенки своими шипами. Застрял и неторопливо продолжал его сжимать. Где-то вдалеке послышался встревоженный гомон, почти сразу перешедший в крик. Мир сузился до узкой полоски перед глазами. Полоски, через которую было видно лишь край пергамента, упавшего на стол. Он начал тонуть в наползавшей со всех сторон тьме. Медленно. Неотвратимо.

Я пытался помотать головой. Пытался отбросить это наваждение. Ногти до крови содрали кожу на горле, но всё было тщетно. Спустя несколько секунд узкая полоска света, которая связывала меня с этим миром, растворилась в густом, непроглядном мраке.