Кланы в постсоветской Центральной Азии
- Автор: Владимир Егоров
- Жанр: Политика и дипломатия
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Кланы в постсоветской Центральной Азии"
1.2. Генезис и сущностные характеристики кланов республик Средней Азии и Казахстана
Общей характеристикой для всех азиатских клановых сообществ является их обусловленность территориально-этнической идентичностью и кровнородственными отношениями. Но даже в самом общем приближении их страновые черты имеют значительные особенности. Если типично намадские социумы Казахстана, Кыргызстана и Туркменистана (в этническом плане тюрко-монгольские) имеют в качестве основополагающего скрепа кровнородственные отношения, то общества Узбекистана и Таджикистана представляют собой «слоеный пирог», состоящий из потомков кочевых племен (мангытов, конгратов) и автохтонного индо-арийского населения древней городской культуры сартов.
Советская власть остановила естественный ход генезиса «ко-кандского», «хорезмского», «бухарского», казахского и киргизского этносов. В большинстве случаев это сопровождалось произвольным территориально-административным делением и даже появлением новых этнонимов: узбеки, таджики, казахи.
Процесс кланогенеза в социумах номадов связан с сохранением главной социальной ячейки – «большой семьи», помнящей свое родство до 7–9 поколения вглубь прошлого и являвшейся условием выживания в малых войнах (барымты) за скот и лучшие кочевья. Именно «низовая» связь «семья – род – племя» является самым прочным фундаментом всего общества. Ослушаться большого хана – плохо, изменить своему роду – недопустимо, грех.
В Казахстане помимо родоплеменных связей на генезис клановой структуры существенно повлияла жузовая стратификация. Жузы (Старший, Средний, Малый) явились общностями политико-административной локализации социума номадов, опосредованной направлениями кочевий и естественно сформировавшимися союзами племен в рамках их администрирования. Вместе с тем, несмотря на значимость жузового института, последний никогда не рассматривался в качестве альтернативы родоплеменному устройству, но органично интегрировался с ним.
Схема 1. Жузы в Казахстане[81]
Старший жуз охватывает территории Южного и Юго-Восточного Казахстана и включает племена джалаиров, дулат, албан, канлы, шапрашты, ысты, сара-уйсун, сргели, ошакты, шанышклы. Средний интегрирует территорию северного, Центрального и Восточного Казахстана и племена аргынов, найманов, кипчаков, кере-ев, коныратов и уаки. Младший жуз простирается в пределах Западного Казахстана и состоит из шести племен алимулы, 12 племен байулы (в том числе самого воинственного адайцев) и семи племен жетыру. Жузовое деление имеет относительно недавнюю историю (с XVII в.)[82].
В жузовом объединении роды и племена сохраняли незыблемой свою иерархию и знать. Как правило, происхождение жузов в народном эпосе связывается с личностью конкретного исторического героя (иногда легендарного). «Нередко такая мифологизированная гипотеза принимается на веру и входит в научный оборот»[83]. Так как жузовая структура, помимо прочего, носила выраженный военно-политический характер, связанный с защитой жизненно важного пространства кочевий, ее организация предполагала централизацию власти и строгую исполнительскую дисциплину», укрепившуюся с включением жузовых воинских контингентов в военную структуру чингизидов. Исходя из сказанного, административно-военная гипотеза жузовой дифференциации казахского социума представляется наиболее адекватной.
С другой стороны, сочетание в военной организации сразу нескольких иерархий – родоплеменной и жузовой препятствовало внедрению единоначалия и порождало некую бифуркацию властных полномочий, что в полной мере сказывается на порядке современной казахской армии и ментальных основаниях официальных структур[84].
Жузовые объединения продуцировали существенные этнографические и культурные особенности территориальных локализаций, которые и сегодня в значительной степени фундируют пока неустраненный разлом по линии «север – юг». Как утверждает писатель С. Куттыкадам, южане «разговаривают подобно скороговорке, у них более мягкий говор, тогда как жители севера неторопливы в разговоре и гортанны. Писатель отмечает, что в случае, если южане изъясняются на своём диалекте с манерой пауз, придыхания, намеков, то северяне мало что разумеют. Существенно отличаются и традиционные кухни юга и севера. Северная кухня – более простая, обычно включающая блюда из муки и мяса, южная впитала в себя вкусовые предпочтения востока (супы, плов и т. п.)[85].
Существенным фактором казахского социогенеза стала инкорпорация во властную структуру намадов, представителей чингизидской знати, укрепившейся с момента включения казахов в орбиту монгольской протогосударственности и остающейся заметным элементом современной клановой консолидации. Учитывая то обстоятельство, что «чингизидство» всегда являлось внеэтническим конструктом, замкнутой группой (претендующей на роль ага-султана-общенародного повелителя), современные иерархи клановых сообществ предпочитают обязательно связать свои родовые корни с представителями чингизидов, тем самым легитимировать неформальную роль правителя.
В дореволюционных клановых структурах потомки чингизидов занимали, безусловно, верхние эшелоны, как правило, замещая руководящие статусы жузовой иерархии. К середине XVIII в. число чингизидов стало превышать число верховных племенных и жузовых вакансий.
Другой элитной группой, тоже оказавшей большое влияние на формирование казахских кланов, являются сестиды и когиа – согласно преданию, потомки дочери пророка Мухаммеда Фатимы. Казахстанские историки утверждают, что именно они распространили ислам среди кочевников и совершили первые хаджи в Мекку[86]. Эта категория элиты являлась хранительницей религиозно-культурной традиции и в этом смысле могла соперничать даже с чигнизидами.
На уровне родов во главе большого матримониального коллектива стояли бии (которых можно сравнить с монгольскими натона-ми и арабскими эмирами). Отдельные кочевые семьи управлялись старейшинами – аксакалами.
Иногда наиболее выдающимся биям удавалось достичь высот племенной и даже жузовой иерархии. Всех правителей родов, племен, жузов избирали прямым или представительным голосованием на курултаях, но только из числа знати, а не рядовых шаруа (скотоводов).
Клановая консолидация, проявлявшаяся в Казахстане со второй половины XIX в., стала результатом агрегирования и уравновешивания интересов всех элитных групп, которые уже в то время стремились закрепить большую часть властных полномочий за своими представителями. Например, могущество казахских правителей: Каипа, Абулхаира, Арынгазы и др. подкреплялось опорой на племенной алимулский союз, Барака и Канкожа на род найманов, Аблай-хана на род аргынов, Нуралы на род байулы и т. д.
Зачастую кланы, стремившиеся к власти, интегрировали представителей разных жузов, племен, родов и даже других этносов – киргизов и каракалпакцев[87].
Уже в XIX веке казахские кланы вступили в конкурентную борьбу. И используя внешний ресурс (Китай или Россию), успешно устраняли своих соперников[88].
Борьба кланов продолжалась и в советский период. Один из выдающихся общественно-политических деятелей Казахстана Т. Рыскулов (позднее репрессированный сталинским режимом) писал, что «в ходе выборов местной администрации, противоречий и интриг между различными родами у казахов формируется сильная борьба различных группировок – в этом случае обычным явлением стали взятки подкуп голосов электората, шантаж и притеснение побежденной политической силы»[89].
В целом, несмотря на некоторые новации, связанные с притоком русскоязычных кадров из центра, пролетаризацией партийно-советского аппарата, механизмы социальной мобильности и характер отношений в казахском социуме не претерпели революционных перемен. Несмотря на положение, занимаемое представителем того или иного рода или жуза, он оставался фактически в рамках, установленных обычным правом и традициями родоплеменных отношений. Независимо от статуса любой «сородич» был обязан открыть дорогу карьерному росту своим родственникам и соплеменникам.
В советское время не удалось преодолеть и сложившегося жу-зового ранжирования, предполагавшего главенство старшего жуза, продолжавшего делегировать значительную часть высших управленцев. В острой конкуренции за продвижение по карьерной лестнице сохранялись условия, генерировавшие клановую консолидацию.
Отбывающий алма-атинскую ссылку Л. Д. Троцкий писал, что местный феодализм лишь обрел внешнюю маску социализма и «сильно срос с бюрократией и бастско-аристократической системой»[90]. Медийный политический деятель У. Джандосов отмечал, что «русская политическая культура, сочетаясь с особенностью казахской, сформировала такой порядок в советских органах власти, что от современного типа демократических институтов не осталось и следа»[91].
Несмотря на меры, предпринимаемые центральной властью (ротация кадров, регулирование нацкадров на руководящих должностях, идеологическая работа), преодолеть клановые связи, вплоть до периода независимости, не удалось. Доказательством тому стали события, связанные с назначением первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Г. В. Колбина, выдвиженца М. С. Горбачева, которое вызвало волну молодежных выступлений. Последующая за событиями оперативная работа по исправлению ситуации в республике выявила прямую связь протестных акций с амбициями клановых структур.
Схема 2
Таким образом, генезис клановых сообществ Казахстана уходит своими корнями в эпоху патриархальных отношений, поэтому сохраняет родоплеменные, клиентско-патримониальные характеристики. Как пишет казахстанский исследователь Н. Масанов, «родоплеменное деление в начале XXI в. является архаической системой общественного сознания, не учитывающей личностные качества человека, его профессионализм, уровень образования и культуры. Она основана на приоритетности этнических и родоплеменных отношений и не соответствует ценностям либеральной экономики, правового государства и демократического общества. Система обречена на постепенное отмирание, но в то же время остается чрезвычайно живучей. Еще не одно поколение будет воспроизводить ее в жизни и политике. Однако система хороша тем, что частично снижает уровень коррупции в среде чиновников, потому что с родственников требовать деньги неудобно, разве что можно взять подарки»[92].
Таким образом, клановые структуры Казахстана имеют сложную и логически завершенную форму, которую можно схематично представить в виде пирамиды.
Очевидно, что вершина пирамиды, олицетворяющая модернизацию клановой структуры и воспроизводящая актуальные смыслы и практики, является самой подвижной частью организации. Временная утрата ресурсного потенциала элитной группой, возглавляющей клан, не ведет к разрушению всей пирамиды. Сложная иерархия кланового сообщества, в том числе в части элитного потенциала, позволяет вовремя регенерировать системообразующий центр.
Сложившаяся в Казахстане клановая система в полной мере проявила свою субъектность в трагических событиях 4–7 января 2022 г. Не указывая прямо, президент К.-Ж. Токаев тем не менее очертил круг проблем, приведших к кризису. «Благодаря бывшему президенту Нурсултану Назарбаеву в стране появилась “группа очень прибыльных компаний и прослойка людей, богатых даже по международным меркам”, заявил Токаев.