Мне тебя запретили

Глава 60. Камера

— Вы имеете право на один телефонный звонок, сэр, — уведомляет меня в полицейском участке сотрудник в форме. — Также вы имеете право не свидетельствовать против самого себя и давать показания только в присутствии адвоката. Если у вас нет денег на адвоката, он будет предоставлен вам государством.

Я сижу в наручниках напротив полицейского в его кабинете. Чувствую, как по щеке скатывается капелька крови из-за ссадины от столкновения лица с асфальтом. Медпомощь мне никто не предлагает.

— Я могу позвонить в другую страну?

— Нет, сэр. Вы имеете право на звонок только родственникам первой линии и только на территории США. Разговор должен проходить на английском языке, по громкой связи и в присутствии сотрудников полиции.

— Я из России. Мои родственники первой линии находятся там.

— Я сожалею, сэр, но в Россию позвонить невозможно.

— Давайте вашего государственного адвоката, — обреченно соглашаюсь.

Меня помещают в камеру к каким-то бомжам и наркоманам. Я опускаюсь на бетонный пол и приваливаюсь спиной к стене. Голова раскалывается, и я прикрываю веки.

Минувшие события проносятся в голове, словно страшный фильм. Гештальт-терапия миссис Донован давно пошла через одно место, и я вернулся к прежнему образу жизни. Злость и раздражение всегда со мной. Срываюсь на знакомых, ввязываюсь в потасовки, но сегодня мне сорвало крышу капитально.

Я его убил?

Черт его знает. Кажется, он совсем не двигался.

Что меня теперь ждет? Двадцать лет тюрьмы? Тридцать? Удивительно, но у меня нет страха перед своим будущим. Инстинкт самосохранения напрочь отсутствует. Страх тоже. Может, тюрьма не самый плохой выход из моей ситуации. Ведь там совершенно точно не будет Наташи.

Родителей жалко только. Не знаю, как они это переживут. И Миша с Ирой… Я подвел всю семью. А Наташа… Наташа даже никогда не узнает, что со мной случилось. Оно и к лучшему. Она полюбила другого парня, который сделал ее счастливой. Ей незачем меня вспоминать.

Наверное, проходит пара часов прежде, чем я слышу свое имя.

— Алексей Самойлов, — объявляет громкий бас.

Медленно разлепляю веки и вижу за решеткой полицейского, а рядом с ним мужчину в костюме.

— Я, — подаю голос.

— Прибыл ваш адвокат.

Медленно поднимаюсь на затекшие ноги. Пока в решетке поворачивается замок, пошатываясь, добредаю до нее. Выделенный мне государством адвокат протягивает руку, которую я неуверенно жму. Нас ведут в комнату для переговоров, где я остаюсь наедине с мужчиной.

— Меня зовут Ричард Брэндсон, я буду представлять ваши интересы в суде.

На нем дешевый потертый костюм, трехдневная щетина, а через стол, за которым мы сидим, до меня доносится запах перегара. Адвокат, предоставленный государством, не может быть высококвалифицированным специалистом.

— У меня к вам будет только одна просьба.

— Какая?

— Позвонить в Россию по номеру телефона, который я вам назову, и сообщить, что я нахожусь в тюрьме.

На лице адвоката проскальзывает тень удивления.

— Я из России, — поясняю. — Я должен сообщить родителям о случившемся, но право на один звонок не распространяется на звонки за границу.

— Да, конечно. По какому номеру звонить? Ваши родные говорят по-английски?

— Мой отец прекрасно говорит по-английски.

Я диктую папин номер телефона, который знаю наизусть, и отказываюсь давать какие-либо показания, воспользовавшись правом не свидетельствовать против самого себя.

Я провожу в камере с бомжами и наркоманами еще несколько часов. Кто-то из них пытается завязать со мной разговор, но я даже не разлепляю веки. Периодически к решетке подходит полицейский, называет чье-то имя и уводит человека. Если он не вернулся обратно в камеру, значит, вышел под залог до суда. Иногда камера открывается еще и для того, чтобы впустить сюда кого-то нового.

— Алексей Самойлов, — наконец-то называют и мое имя. — Прибыл ваш адвокат.

Поднимаюсь на ноги и подхожу к открывающейся решетке. Теперь передо мной совсем другой человек. С дорогими «Ролексами» на запястье, в туфлях за несколько тысяч долларов и идеально отпаренном костюме.

— Брайан Смит, — протягивает мне ладонь для рукопожатия. — Меня прислал ваш отец. Он уже вылетел в Нью-Йорк ближайшим рейсом.

Несколько лет назад папа открыл в Вашингтоне подразделение своей адвокатской фирмы. Брайан Смит — ее старший партнер. Я честно рассказываю ему все, как было: избил прохожего на улице за оскорбление в адрес девушки из рекламы купальников. Но я не говорю, что был близко знаком с этой девушкой.

— Он не умер, — сообщает мне Смит. — Получил телесные повреждения, потерял сознание, но жив. Мужчину госпитализировали в больницу, но как только он пришел в себя, тут же выписали. Он безработный, и у него нет медицинской страховки. Дальше без страховки его лечить никто не будет.

Это заявление меня никак не трогает. Несмотря на то, что последние часов шесть я провел с мыслью о том, что убил человека, сейчас я не испытываю ни радости, ни облегчения. Мне абсолютно все равно.

— Я вижу линию защиты следующим образом, — продолжает Смит. — Признать вину, раскаяться, но настаивать на том, что вы защищали честь девушки. Параллельно мы будем договариваться с пострадавшим о мировом соглашении. Это преступление слабой степени тяжести, так что уголовный кодекс допускает мировое соглашение сторон.

— Мне все равно, — безразлично отвечаю.

— Но если не удастся уговорить пострадавшего на мировую, то, согласно уголовному кодексу штата Массачусетс, наказание за побои и причинение телесного вреда — штраф до 1000 долларов или тюремное заключение сроком до 2,5 лет.

— Мне все равно, — повторяю.

Адвоката явно удивляет моя отстраненность. Он объявляет полицейским, что я готов давать показания, и меня начинают допрашивать. Это длится несколько часов. Я не знаю, как проходят допросы, я первый раз на нем присутствую, но вопросы задают совершенно идиотские.

— Вы были ранее знакомы с Полом Кавински?

— Кто такой Пол Кавински?

— Мужчина, в избиении которого вы подозреваетесь.

— Я не был с ним знаком.

— Вы допускаете, что начали избивать Пола Кавински на национальной или религиозной почве?

— Я же сказал, что не был с ним знаком. Я понятия не имею, какая у него национальность или религия.

И еще миллион тупых вопросов после того, как я несколько раз четко и ясно повторил, что начал бить Пола Кавински из-за оскорбления в адрес девушки в рекламе купальников.

Меня выпускают под залог. До решения суда я являюсь невиновным, поэтому, находясь под залогом, имею право продолжать жить прежней жизнью: учиться, гулять, встречаться с друзьями. Нужно только явиться на суд, где мне будет оглашаться приговор. Уголовное наказание вполне реально, если Пол Кавински не согласится на мировое соглашение. Ну или если наше мировое соглашение по каким-то причинам не одобрит суд. Например, потому что я был в состоянии алкогольного опьянения, а это отягчающее обстоятельство.

Когда я поздно ночью возвращаюсь домой из полицейского участка, меня встречает обеспокоенная Джессика.

— Господи, Алекс! — подскакивает с дивана. — Где ты был? — придирчиво меня осматривает.

— В полицейском участке.

— Что? Почему?

— Джесс, тебе лучше уйти и никогда сюда не возвращаться.

Девушка непонимающе смотрит на меня.

— Джесс, уходи, — повторяю более настойчиво.

— Но…

— Уходи! — кричу на нее.

Она открывает рот, чтобы еще что-то сказать, но тут же захлопывает его. Вытирая с щек слезы, быстро собирает свои немногие вещи и убирается прочь из моей квартиры.

Я принимаю контрастный душ, смывая с себя вонь тюремной камеры, и начинаю уборку квартиры к приезду отца. Собираю гору пустых бутылок от виски, грязную посуду и одежду, разбросанную по дому. Когда заканчиваю наводить порядок, просто сажусь на диване в гостиной и жду. За окном уже поздняя ночь, но я не ложусь спать, хотя очень хочется.

Папа приезжает не один, а с мамой. Последний раз я виделся с ними полгода назад на рождественских праздниках. Мне кажется, что из года в год внешне мои родители не меняются, но сейчас они оба будто постарели лет на десять.

— Леша, что произошло? — серьезно начинает отец, пока мама удерживает меня в своих объятиях и плачет мне в плечо.

— Я избил человека. Но это вы уже знаете.

У меня нет желания рассказывать все по третьему кругу. Я сначала в подробностях доложил адвокату, а затем несколько часов отвечал на вопросы полицейских, поэтому я просто оставляю родителей и наконец-то ухожу спать.

Это был бесконечно длинный день, поэтому я моментально отключаюсь.

Мне снится сон, который я уже однажды видел. В моих руках Наташа. Я крепко обнимаю девушку и вдыхаю ее запах, испытывая при этом чувство неземного счастья. Но неожиданно Наташа начинает растворяться. И вот я уже стою один в кромешной мгле, растерянно верчу головой по сторонам, стараясь отыскать Кузнецову.

Кажется, что она где-то тут рядом, возле меня. Провожу руками по воздуху, пытаясь «пощупать» ее. Ощущение — что Наташа везде. Чувствую ее каждой клеточкой своего тела, но не могу увидеть и дотронуться.

Вдруг слышу ее истошный крик, полный боли. Он доносится откуда-то спереди, поэтому я срываюсь с места и бегу, передвигая ногами так быстро, как могу. Обувь тонет в сырой земле, от чего бежать становится неимоверно трудно. Но я все равно равно мчусь на Наташин крик, спотыкаясь о какие-то камни и ветки. А когда наконец-то добегаю, нахожу ее неподвижно лежащей на сырой земле. Я падаю возле Наташи на колени и беру ее в руки, прижимая к груди. Она тихо стонет и совсем не может пошевелиться.