Мне тебя запретили

Глава 40. Рождество

НАТАША

Конец декабря — мое любимое время года. Когда я училась в школе, для меня вторая четверть заканчивалась 20 декабря, и мы всей семьей уезжали во Францию. Там я встречала католическое Рождество. Дома в Париже всегда пахло глинтвейном и имбирным печеньем, а из колонок лились песни Фрэнка Синатры. На Новый год мы иногда возвращались в Москву, а иногда встречали его и там.

Но не Новый год я люблю больше всего, а ночь с 24 на 25 декабря. Хотя я и не католичка. У меня вообще нет религии. Когда я родилась, родители решили, что во взрослом возрасте я сама выберу себе веру, поэтому не стали меня крестить ни в католической церкви, ни в православной.

Но я так и не определилась с религией. Да и не хочу. Мне нравится православная Пасха и не нравится католическая. Но при этом я обожаю католическое Рождество и не люблю православное.

И вот, впервые в жизни, я не могу поехать в Париж на свой самый любимый праздник, потому что в гребанном университете у меня сессия вплоть до 29 декабря. Я трясусь от злости, но сдаю ненавистные предметы, и 30 декабря наконец-то улетаю с родителями во Францию.

Но новогодняя ночь не считается здесь главным событием, поэтому праздничного настроения у меня уже нет. Бабушка с дедушкой вручают мне подарки, которые заготовили на Рождество, я дарю им сюрпризы в ответ.

— Натали, милая, как учеба? — интересуется бабушка, когда мы остаемся с ней вдвоем.

— Никак. Мне не нравится.

— Не жалеешь, что отказалась от Сорбонны?

Это соль на рану.

— С одной стороны, жалею, но с другой, тут ведь тоже был экономический факультет. Так что не думаю, что в Сорбонне было бы интереснее.

Но зато я жила бы в любимом Париже и, может, смогла бы начать новую жизнь без него… Об этом я, конечно, вслух не говорю.

— Помнишь, Эммануэль? Главного редактора французского «Вог»? Она как-то раз спрашивала у меня про тебя!

— Что спрашивала? — безразлично интересуюсь.

— Да так, чем занимаешься. Но я уверена, что это не просто так, Натали! — с энтузиазмом восклицает бабуля. — Тебе бы в модели пойти! С твоими-то внешними данными!

Ее слова заставляют сердце встрепенуться. Я сотню раз думала над предложением того мужчины, модельного агента. До сих пор ношу его визитку в кошельке, а иногда достаю и задумчиво верчу в руках, не решаясь позвонить.

Что я ему скажу?

«Здрасьте, спустя полгода, я решила принять ваше предложение»?

Абсурд.

Пожелав бабушке спокойной ночи, ухожу в свою комнату. Из-за перелета я устала и хочу лечь пораньше. Люблю засыпать в Париже. С Елисейских полей доносится шум, но он мне не мешает. Наоборот, я люблю эту парижскую суету, когда туристы и местные жители снуют туда-сюда.

Залезаю в кровать и по традиции открываю соцсети. У меня висит с десяток новых сообщений, но я не хочу никому отвечать. Листаю ленту, пока не дохожу до фотографий Леши.

Сколько раз я заносила палец над экраном, чтобы удалить его из друзей? Но в последний момент останавливала себя, решив, что это будет совсем по-детски. Однако видеть его новости в ленте — это ножом по сердцу. И все же я не могу удержаться и жму на первую из пяти опубликованных фотографий.

Он в Лондоне. В своем любимом ненаглядном Лондоне проводит рождественские каникулы в гостях у Миши и Лизы. Они втроем стоят на Трафальгарской площади. Затем идут два панорамных снимка английской столицы. На четвертой фотке Леша сидит один на высоком барном стуле в пабе, а на пятой он вместе с сестрой Ирой идет по тротуару одной из улиц.

Мои папа и мама так до сих пор и не общаются с Самойловыми после той ссоры, но, судя по снимкам, они в Англии собрались всей семьей, хоть родителей на Лешиных фотографиях и нет. Просто зная Кристину Игоревну и Максима Алексеевича, могу сказать, что они не могли остаться одни в Москве, когда их дети все вместе в другой стране.

Открываю фотографию Алексея, где он один. На самом деле мне нельзя так делать, это только усугубит мое состояние, но я не могу заставить себя отложить телефон в сторону. Жадно всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти хоть какие-то изменения.

Нет, он не изменился. Такой же. Только щетина на щеках трехдневная. Когда мы были вместе, он брился каждый день, чтобы не колоть меня. Ворчал, но брился. Мне хочется думать, что у него нет девушки, раз он теперь позволяет себе ходить с отросшей щетиной.

С ресницы срывается слеза. А потом еще одна и еще.

Леша нашел себя в жизни, учится там, где всегда хотел, куда стремился несколько лет. Я же прекрасно понимаю, как тяжело поступить в Гарвард. Практически нереально. Но Алексей смог. Долго к этому шел и смог.

А что я?

Как неприкаянная в этом мире.

Когда слезы застилают глаза настолько, что лицо Алексея расплывается, откладываю телефон на тумбочку и поворачиваюсь к стене. Я еще долго шмыгаю носом в подушку, размышляя над своей жизнью и своим местом. Но, когда наконец-то засыпаю, я уже знаю, что сделаю завтра.