Имперская жена

51

Отец был предельно предсказуем лишь в одном — в распорядке своего дня. В эти часы его вернее всего можно было найти в кабинете, где он просматривал ежедневные отчеты Убер Дека. В одиночестве. Даже Адора в это время не допускалась и караулила за дверью. Отец всегда держал домашние финансы в кулаке, достоверно знал, куда была потрачена каждая четверть геллера. Многие называли это жадностью, он же именовал необходимой практичностью, потому что «без малого никогда не будет целого». Я всегда подозревал, что об истинном размере его состояния не осведомлен даже Убер Дек. И я мог лишь предположить, насколько взбесили отца мои траты на собственную жену.

Я пересек малую приемную предваряющую кабинет, но Адора, стоящая прямо перед запертой дверью, не сдвинулась с места, замерла, поклонившись:

— Ваша светлость…

Она замерзла. Кожа покрылась мурашками, крашенные соски призывно торчали едва ли не в потолок. Я не разделял вкусы отца. То, что все время перед глазами, просто перестаешь замечать. Но ему, как ни странно, не надоедало. Впрочем, как и дяде Таю. Здесь отец оказывался так же настораживающе последователен, как и в своем распорядке и прижимистости.

— Дай пройти.

Адора склонилась еще ниже, грудь отвисла:

— Мой господин не велел никого впускать. Я не могу ослушаться, ваша светлость.

— Дай дорогу, рабыня.

Она не пошевелилась, так и стояла согнутой. Я схватил ее за руку, оттолкнул. Адора лишь пискнула, но больше не могла ничем помешать.

Отец сидел за огромным столом, сплошь отделанным перламутром и опаловыми пластинами. Перед ним были разложены счетные бланки, над столешницей мерцала цветная паутина световых таблиц, списков и калькуляций. Он нехотя поднял глаза от формуляров:

— Что ты себе позволяешь, Рэй? Выйди вон.

— Добрый день, отец.

Я достал из кармана футляр, открыл и швырнул содержимое прямо на стол. Колье грузно и сухо ударилось о гладкую столешницу, проскользило с высоким скребущим шорохом и остановилось, уткнувшись в стопку формуляров.

Повисло напряженное тягучее молчание. Отец выпрямился, какое-то время сверлил меня глазами:

— Что ты себе позволяешь?

— Я жду объяснений.

Отец подцепил сухими пальцами украшение, покручивал:

— Это я их жду… Ты, наконец, прозрел? Понял, что не имеешь никакого права совершать подобные траты без моего одобрения? Кем ты возомнил себя, мой дорогой? Но, лучше поздно… — Отец кивнул на кресло перед столом: — Остынь. Выпей сиоловой воды, вина. А, может, предпочтешь горанский спирт или настойку флакк?

Я не собирался усаживаться:

— Выпью дома.

— Дома… — отец брезгливо скривил губы. — Вот как ты заговорил…

Он пытался увести тему — и я это прекрасно видел. Как и видел по его глазам, что он все понял, едва бросил взгляд на эти бриллианты. Нет, не так: он все понял, едва я вошел.

— Как вы посмели, отец?

Он широко улыбнулся, сощурив глаза:

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

Я покачал головой:

— Я не Юний… Я не проглочу такой ответ. Даже не надейтесь.

— Предлагаю вспомнить, что ты говоришь с отцом, с главой дома. Поэтому смени тон.

— Я никогда этого не забывал. Но я знаю вас всю жизнь, отец. Знаю, что вы частенько подсовывали подобное моей матери.

Он махнул рукой, будто отгонял насекомое:

— Твоя мать была фантастически холодной женщиной. Должны же были вы с братьями как-то появиться на свет. Седонин — не для госпожи. А эта маленькая штучка — в самый раз. И, клянусь, за все время она даже не догадалась.

— Полагаю, это лишь ваше мнение. Глупо было держать мою мать за дуру.

— Ты сам прекрасно знаешь, какие сложные отношения были у нас с твоей матерью. Не начинай — это не твое дело.

Я кивнул:

— Действительно, не мое. Вы вольны были выстраивать с супругой те отношения, которые считали приемлемыми. Это ваше непреложное право. Так же, как и мое.

Отец улыбнулся. Ласково, приторно, будто гладил по голове ребенка, но при этом намеревался нещадно ухватить его за ухо:

— Просто я практичнее тебя, мой дорогой, и умею расставлять приоритеты. Кто тебя вразумит, если не отец? У нас есть цели. Великие цели, Рэй. И они важнее твоих сиюминутных желаний. Важнее капризов твоей безродной жены. И не забывай о нетерпении Императора.

Я кивнул, усмехнулся. Собственно, чего я ожидал? Отец играл в свою игру — мои интересы его совершенно не волновали.

— А я не хочу, как вы, отец.

На его лице отразилось недоумение, но он смолчал.

— Не хочу как вы, полжизни, подсовывать своей жене подобную дрянь. И считать это в порядке вещей. Не хочу отворачиваться, когда вижу ее. Не хочу звать наложницу перед тем, как отправиться в ее постель. И не надейтесь: я никогда не женюсь на Ирие Мателлин. Ни третьим браком, ни десятым. И вы не вольны на это повлиять — первый договорной брак уже заключен и одобрен Императором. В последующих я волен выбирать сам.

Отец поджал губы:

— Ты все сказал?

Я покачал головой:

— Я пришел сказать, отец, что в моем доме вам больше не рады. Простите.

Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза:

— Ты закрываешь двери дома для собственного отца?

— Да.

— Ты не посмеешь!

Я кивнул:

— Посмею, отец. Уже посмел. И хочу уведомить вас: если вы не уйметесь, я стану просить его величество официально признать мой брак. И вы понимаете, что здесь слово только за мной. Брак заключен при свидетелях с занесением в реестр. Император не сможет отказать.

Отец поднялся:

— Ты не сделаешь этого. Ты ополоумел?

— А это уже на ваше усмотрение. Я не Юний, отец. Вы никак не можете это понять. Я не Юний. Я не стану терпеть.

Я заметил, что он краснеет, розовые пятна заиграли на щеках:

— Не заставляй думать, что я ошибся.

— Смотря в чем. А знаете, отец, я благодарен вам.

— За что же?

Я посмотрел в его глаза:

— За жену.

Я развернулся и покинул отцовский кабинет.