Ведьма. Избранница Волка

Глава 38. Нападение

Они расположились в ночном кафе через три улицы от кладбища. Посетителей кроме них не было. Свет на ночь приглушили. В погасший камин кто-то выбросил коробочку из-под апельсинового сока. На клыке кабаньей головы, прибитой над их столиком, почему-то висел новогодний дождик. Ярко-зеленый, как тропическая змея. Трансляции матчей в это время не ожидалось, так что никто не мешал бармену клевать носом за стойкой. Не смотря на то, что он был и за официанта, и за охранника. Ночь. Кухня не работает. Только напитки и немного заветренные холодные закуски.

– Ты – мать, – просто сообщила Надя, прихлебывая чай из поллитровой кружки, – прабабушка Гелла тоже была мать.

Компания стала больше на одну нежданную родственницу. У Вали было много вопросов. И она потихонечку начинала злиться: почему Надя решила, что Вале непременно известно, кто такая “мать”? Она варится в этом всем неполную неделю – и так впитывает сведения на бреющем полете.

Видимо что-то такое отразилось на ее лице, и Надя поспешила разъяснить:

– Каждый одарен по-своему. Мать – это универсальная категория. Мать может отводить любому члена рода дар согласно его предрасположенностям, или брать на время себе. Делать кого-то созидателем, уничтожителем или проводником… Привязывать кого-то к роду. Иногда отлучать. Но отлучать, говорят, очень больно. Можно даже умереть. От того,что привязываешь правда тоже вроде как можно умереть…Если кандидат совсем уж не подходящий, – Надя неловко хихикнула и снова отхлебнула из чашки.

Валя сидела напротив новообретенной родственницы, Юрий легко и естественно приобнял Валю за плечи. От теплоты его руки становилось легче, и накопленная за последние дни усталость слегка ослабевала.

– Давай к главному, – обратился к Наде Семенов голосом председателя экзаменационной комиссии, – кто тебя убил?

Надя в очередной раз робко улыбнулась и пожала плечами.

– Она похожа на Андрея, – вклинилась Ольга, – глаза почти такого же цвета и вообще.

– Мы близнецы, – спокойно отозвалась Надя, – вы может заметили…

Валя болезненно поморщилась, старательно перебирая пробелы в своей памяти. Во-первых дата на Надином надгробном камне: смерть в один день с отцом, а рождение… в один день с Андреем. Да и кто поставил этот памятник? Сейчас Вале это было не настолько важно. Она вспомнила маленькое кремовое платье, на которое наткнулась, собираясь для переезда неделю назад. У нее таких вещей не было. И этот цвет ей не подходил. А потом вспомнила, как в детстве, лет в шесть, играла с большой собакой у прабабушки дома. Со Стражем, как теперь было ясно. Тогда с ней было еще два четырехлетних ребенка. Два, а не один! И это в комнату Нади они поселили Ольгу. И… Валя захлебнулась. В открывшийся зазор ломанула информационная волна.

Надя была абсолютно спокойна, и выглядела виноватой.

– Вы очень меня любили, – прошептала Надя, – особенно ты. Прабабушке пришлось надломить реальность, и стереть меня отовсюду. Иначе ты бы…Ну в общем…Так всем лучше. А мне совсем не больно. Я же не совсем живая.

Валя вспомнила тугую тоску последних шести месяцев. Конечно – папа умер, но они и не были слишком близки. Конечно – проблемы с квартирой и деньгами. Но Валю терзала тоска. Черная. Настоящая. Слишком большая. Как будто не хватает ей не родителя, а скорее ребенка.

– Я найду, кто это сделал, – в глазах Вали не было ни слезинки.

– Говоришь, как настоящая мать, – усмехнулся Старший Страж.

Валя спешно отдернула руку от стола. Ложка, которую она положила на край блюдца с кофейной чашкой, оплавилась почти полностью. Горячо ей не было. Просто неожиданно. Валя медленно ткнула пальцем растекшийся металл. Палец заблестел, как будто его обмакнули в серебрянку.

“Покажись”, – приказала Валя и нарисовала горячим металлом руну прямо на столе.

Из пустого темного камина полыхнул столб зеленого огня. От выброшенной неизвестным коробки сока в миг остался полупрозрачный пепельный остов. А пламя ушло зеленой шаровой молнией куда-то наверх.

Все, кроме Вали, вскочили из-за стола. Глухо стукнул, опрокидываясь, один из стульев. Затем всё на мгновение стихло.

– Предупреждай хоть, мать, – процедил Семенов. Он не стал скрываться. Лицо его вытягивалось, он покрывался волчьей шерстью прямо на глазах.