Затерянная кровь

6. Прощание

В назначенный для отбытия армии из Сахетии день Анвар покидает меня ещё до рассвета. Знаю, что он торопится завершить с Волтаром исследования по поводу моего состояния, и потому стараюсь не сильно огорчаться, просыпаясь одна. Рядом с подготовленной руками служанки одеждой на круглом столике для меня уже оставлен поднос с завтраком, дополненным вазочкой шоколадных конфет и мешочком с мятным порошком от тошноты.

Ещё даже толком не рассвело, и, наскоро облачившись в очередное платье до колена — на этот раз нежно-голубое, расшитое крохотными золотыми птицами на рукавах и поясе — пользуюсь возможностью побыть наедине с собой. Спускаюсь в сад, где только-только сошёл ночной туман, а листья кустов ещё покрыты росой. Удивительно свежий воздух. И блаженная тишина, среди которой слышно разве что писк птенцов горлицы, устроившей гнездо высоко на апельсиновом дереве, да шум воды в фонтане.

Мне нужен этот момент спокойствия. Среди суеты сборов, выбора новой лошади, обсуждения стратегии боя и первых доносов от разведки, судя по которым королевское войско так же вот-вот выступит на торговый тракт — среди этой кутерьмы всё больше хочется замереть и не дышать. Просто идти по мощёной тропинке и любоваться медленно раскрывающими бутоны азалиями. Без слов попрощаться с красотой этого места, ведь невозможно сказать, доведётся ли мне пережить войну, а уж тем более вернуться сюда ещё хотя бы раз. Хотелось бы. Если бы могла выбирать, я бы жила именно в Сахетии: в тепле для моего мёрзнущего тела, в неунывающем хохоте Кеная и бесцеремонности Юники, в надёжности крыши дома герцога и коконе заботы, которой тут меня окружают. В идеальном месте для ребёнка, где его будут бесконечно любить и оберегать.

От мысли, что едва солнце войдёт в зенит, и мы выдвинемся в путь, неприятно тянет у самого сердца. Оно и без того переполнено тревогами. Я чувствую, что в борьбе за трон потеряю куда больше, чем могу получить. И коварный соблазн не оставлял сны всю прошлую ночь: бросить это, сбежать вместе с Анваром на край света, на дикие берега за Багряным морем. Построить хижину с видом на песчаный пляж и растить наше сокровище безо всяких политических распрей. Сохранить его, сохранить всех нас живыми.

«Ты же знаешь, что вас уже никто не оставит в покое», — отзывается вдруг внутри моей головы мама, и я вздрагиваю, едва не свалившись от неожиданности в ближайшую клумбу. Сбитая с куста роса катится в туфли, отчего тут же леденеют ступни. — «За вами будут охотиться. Сбежать — это растить ребёнка не у моря, а в сыром подземелье, где он никогда не увидит свет. Это твой выбор?».

Нет. Конечно же, нет, это не вариант, это — трагедия. И это не достойно ни королевы, ни дочери колдуньи. Я рождена для служения народу, моя кровь — основа устойчивости монархии. Если я сбегу, мои бедные сёстры наверняка не доживут до осени, трон займёт тиран и убийца, а жителей Манчтурии начнут сжигать на кострах вместе с магами. И я не смогу дышать, зная, что всё это могла остановить и защитить людей Афлена. Всех и каждого, независимо от цвета кожи или способностей к колдовству. Мама начала эту борьбу десятки лет назад, а раз уж я живу её жизнь, а не свою собственную…

«Прости меня. Когда я всё это начинала, отец пытался предупредить, что мои дела скажутся не только на мне. Но я не слушала, не думала ни про что кроме своих целей. А расплачиваешься теперь ты. Мне стыдно за мою гордыню, упрямство и эгоизм. Дети… не должны нести груз родительских ошибок», — шёпотом, сливающимся в моих ушах с шелестом листвы, продолжает мама, и я устало присаживаюсь на ближайшую скамейку, вытягивая ноги.

«Ты сделала для меня всё, что могла. Тебе не за что просить прощения», — успокаиваю её, старательно вдыхая поглубже, чтобы предательская влага не покатилась бусинами из глаз.

Какой же я стала плаксивой и нервной. Раздражающе слабой. Сморгнув солёную плёнку, поднимаю повыше голову и с толикой смущения замечаю невдалеке за рядом жасминовых кустов прогуливающуюся по саду леди Олану. Сегодня на ней тонко подчёркивающее шоколадную кожу бледно-золотое платье из невесомой ткани, а расклешённые пышные рукава будто крылья. Она шагает столь легко несмотря на комплекцию, что сразу понимаю — грацию Анвар унаследовал от неё. И эту неуёмную энергию: миледи успевает коснуться почти каждого бутона, который встречает на своём пути, будто хозяйка пробуждает цветы ото сна. Да, у такой женщины и не мог родиться обычный младенец…

Перехватив мой внимательный взгляд, леди Олана радостно улыбается и устремляется ко мне. На ходу срывает только-только раскрывшую лепестки голубую магнолию.

— Доброго утра, миледи, — приветствую я её, немного волнуясь: впервые мы наедине, и переводчиков тут нет, а мои навыки языка жестов за эти дни не успели уйти сильно далеко.

Она кивает и протягивает руку к моим волосам, а затем вставляет сладостно пахнущий цветок между прядками, удивительно ловко зацепляя стебель. Я не возражаю — кажется, что-то можно понять и без слов. Зато не будет никаких дежурных светских бесед. Герцогиня присаживается рядом со мной, нисколько не стушевавшись и источая собой приятное тепло. С хитрым прищуром она внезапно достаёт из кармана платья свёрнутый конвертом платок и протягивает мне.

— Это для меня? — осторожно уточняю, на что она с улыбкой откидывает край ткани. Внутри оказывается дольками наломанный шоколад, и я с радостью беру кусочек. — Спасибо. То, что нужно.

Миледи пристраивает платок мне на колени, а сама расслабленно откидывается на скамейке, повернувшись ко мне вполоборота. Невольно любуюсь игрой рассветных лучей на её добром лице. Этой заботы мне точно будет не хватать. А ещё ужасно неловко смотреть в прозрачные глаза, зная, что стала причиной грядущей разлуки с сыновьями и мужем. Могу стать виновницей гибели кого-то из них.

— Вы так ко мне добры, — глухо бормочу я, откусив шоколад. — Вам ведь следует меня ненавидеть. Со мной в ваш дом пришла война.

Леди Олана откровенно насмешливо вздёргивает бровь и указывает на тропу, ведущую к тренировочному полю. Пожимает плечами, что я понимаю так: «У нас и без того всегда война». Справедливо, и всё же не умаляет моих терзаний ни на обишк.

— Разве вам не страшно? Что кто-то может не вернуться из этого похода, а Анвар в любом случае больше не принадлежит Сахетии…

Она протяжно вздыхает, теперь смотря на меня по-учительски укоризненно. Я спешно засовываю в рот ещё дольку этого потрясающе сладкого, тающего на языке шоколада, забивая неловкость, а миледи отламывает прутик с ближайшего куста, мыском туфли разравнивает мелкий песок, которым присыпано возле скамейки, и выводит пару коротких слов:

«Он теперь твой».

— Но что будет с герцогом? С Кенаем? Как я могу заставлять кого-то биться за себя…

«Мой страх — их боль. А молитва — их сила», — проворно чиркает миледи прутиком, и я понемногу начинаю понимать, почему она столь спокойна.

Ведь не в первый раз провожает их на битву. И знает, что, если они увидят её слёзы, им это не поможет никак. Будет только скворчать на подсознании и мешать точности ударов, сниться накануне боя. Поэтому пока они дома, то должны видеть другое — её радость и свет, её заботу и любовь. Знать, за что будут драться, и где их ждут. Поплачет она после, когда никто не будет смотреть. Или когда будет встречать их с победой, как встречала у ворот Анвара. У этой хрупкой на вид леди сердце львицы: порой куда тяжелее стоять в стороне, а не бежать навстречу опасности в первом ряду.

Мне есть, чему у неё поучиться. И в этот раз, в этом сражении… я обязана впитать её мужество и сделать так, как она. Вдохновлять мужа, а не подвергать риску нерождённое дитя. Как же это трудно. Перечит самой моей сути.

— Вы удивительная женщина, — признаю я, наконец-то начиная понимать леди Олану полностью. — И очень умная. Ваш сын похож на вас. Хотела бы и я… быть для него такой же опорой, как вы для герцога. Жить здесь, в доме, где мне по-настоящему рады.

Миледи немного печально улыбается и стирает все предыдущие слова на песке, чтобы добавить новые:

«Дом не в стенах. Дом тут», — небрежно откинув палочку, она мягко прикладывает ладонь к моей груди. От её пальцев сквозит махровое тепло, так сильно похожее с тем, что приносит магия Анвара. Я даже вздрагиваю от неожиданности и впервые смотрю ей прямо в глаза.

В них словно переливается сам солнечный свет. Греет. Во рту пересыхает, и я теряю слова — да и не хочу ничего говорить. Она уже сказала куда больше меня. Дом не в стенах, мы носим свой дом с собой, в своём сердце. Дом — это любимые люди. В этот миг я очень чётко сознаю, вижу в светящейся материнским теплом радужке миледи одно: мне нужна не сама Сахетия. А семья, моя семья, такая, где детей берут на руки и защищают ценой собственных жизней, где обедают за круглым столом и сами шьют платья для невесток просто чтобы порадовать. У меня такой не было, вообще никакой не было, одни дежурные формальности и поклоны. Но кто сказал, что я не смогу построить нечто подобное в Велории?

Даже дыхание перехватывает от этой мысли: снести к болотным духам северную башню. Выкинуть пыльные портреты из коридоров и поселиться с мужем в одной спальне. Запустить свет в затхлые комнаты старого замка. Не спихивать малыша на кормилиц, сонных нянек и алчных до влияния учителей, а растить его самим. На себе показать, как правильно ездить верхом, как разговаривать с подданными, как править целой страной и как обнимать любимых. В настоящей семье все одинаково важны и равны — и потому Анвар не должен быть герцогом за спинкой моего трона. По примеру порядков Тиберии ввести титул короля-консорта…

За безумными идеями почти забываю, где нахожусь — напоминает леди Олана, мягко погладив меня по щеке кончиками пальцев. Её улыбка столь понимающая, будто она вполне прочла все мысли в моих глазах. Неловко. Тепло от центра груди, где покоится ониксовый сокол, подтягивается к лицу и окрашивает краской щёки. Глупо думать о возможном будущем, если никто не может обещать, что мы переживём это лето. За спиной слышатся тихие шаги, и я, спешно заправив за ухо прядь волос, поворачиваю голову. И едва не подскакиваю на скамейке от неожиданности.

— Доброе утро, коро…лева, — почти неслышно здоровается со мной незнакомая темнокожая девочка лет семи, почтительно поклонившись в пояс. — Простите, я не знала, что тут кто-то будет так рано.

Она почти болезненно худа, а пышные чёрные волосы заплетены в две косы. В руке она сжимает пучок каких-то трав, нервно теребя стебли. Словно в поиске поддержки её беглый, напуганный взгляд устремляется к леди Олане, и та поднимается, чтобы подойти к девочке и ласково потрепать её по голове.

— Доброе утро, — отмерев, здороваюсь я, и обращаюсь к миледи: — Вы знакомы? Это, наверное, дочь кого-то из слуг?

— Меня зовут Нана, — чуть более смело отзывается малышка, расправляя короткий подол хлопкового платьишка в крупный алый цветок. — Я приехала вчера вечером с папой. Папин друг сказал, я могу собрать в этом саду всё, что нам нужно…

Я хмурюсь, окончательно запутавшись. Герцогиня вроде бы рвётся что-то мне объяснить жестами, но тяжело вздыхает — ясно же, что я ничего не пойму. Вздёрнув брови, будто озарившись идеей, она берёт девочку за запястье и подводит ближе ко мне, а затем соединяет наши руки. Малышка заметно вздрагивает от моего холода, но я не противлюсь, и перед тем, как встать, беру с платка последний кусочек шоколада.