По морю прочь

— А теперь — большой хоровод! — прокричал Хьюит. Тут же составился огромный круг; танцующие, держась за руки и горланя «Кто знает Джона Пила»[39], кружились все быстрее, быстрее и быстрее, пока напряжение не возросло настолько, что одно звено цепи — миссис Торнбери — дало слабину, отчего участники разлетелись по залу во всех направлениях и оказались кто на полу, кто на стульях, а кто друг у друга в объятиях — кому как было удобнее.

Приходя в себя, запыхавшиеся и взъерошенные, они вдруг обнаружили, что у электрического света не стало хватать силы, чтобы наполнять собою пространство, и тут же инстинктивно множество глаз обратилось к окнам. Да — уже был рассвет. Пока они танцевали, ночь прошла и занялся новый день. Горы выглядели безмятежно и отрешенно, на траве искрилась роса, а небо было залито голубизной — лишь восток окрасился в бледно-желтые и розовые тона. Танцоры толпой ринулись к окнам, распахнули их и стали один за другим ступать на траву.

— Как глупо выглядят эти несчастные люстры, — сказала Эвелин М. странно приглушенным голосом. — И мы сами. Даже неприлично.

Это была правда: прически растрепались, зеленые и желтые драгоценные камни, которые час назад смотрелись так празднично, теперь приобрели дешевый и неряшливый вид. Лица немолодых дам пострадали особенно сильно, и они, будто чувствуя на себе критический взгляд, стали желать всем спокойной ночи и отправляться ко сну.

Хотя Рэчел лишилась публики, она продолжала играть для самой себя. От «Джона Пила» она перешла к Баху, которым в то время была особенно увлечена. Молодежь постепенно вернулась из сада и расселась по беспорядочно брошенным вокруг рояля позолоченным стульям. В зале стало так светло, что люстры были выключены. Люди сидели, слушали музыку, и нервы их успокаивались, жар и сухость их губ — следствие беспрестанного смеха и разговоров — мало-помалу прошли. Они сидели очень тихо, и перед их глазами будто росло в пустом пространстве огромное здание с колоннами и этажами — все выше и выше. Потом они увидели себя и свою жизнь и вообще жизнь всех людей, величественно шествующей под водительством музыки. Их наполнило чувство собственной значимости, но, когда Рэчел перестала играть, у всех было лишь одно желание — спать.

Сьюзен встала.

— Мне кажется, это была самая счастливая ночь в моей жизни! — воскликнула она. — Обожаю музыку, — добавила она, пылко благодаря Рэчел. — Она как будто говорит то, что мы сами сказать не можем. — Сьюзен нервически хохотнула и посмотрела на окружающих с особой сердечностью, точно хотела что-то сказать, но не находила слов. — Все так добры, так добры… — произнесла она и тоже ушла спать.

Веселье кончилось внезапно — как это всегда бывает. Хелен и Рэчел в плащах стояли у подъезда, высматривая экипаж.

— Полагаю, вы понимаете, что экипажей не осталось, — сказал Сент-Джон, который выходил на поиски. — Поспите здесь.

— Нет-нет, — возразила Хелен. — Мы пойдем пешком.

— Можно и нам с вами? — спросил Хьюит. — Мы не можем лечь спать. Представьте, каково лежать среди подушек и смотреть на умывальник в такое утро. Вы вон там живете?

Они уже шли по аллее, и Хьюит, повернувшись, указал на бело-зеленую виллу на склоне холма, которая стояла как будто с закрытыми глазами.

— Это там не свет горит? — встревоженно спросила Хелен.

— Это солнце, — сказал Сент-Джон. На каждом окне в верхнем ряду пылал золотой блик.

— Я испугалась, что это мой муж до сих пор читает греков. Все это время он редактировал Пиндара.

Они прошли через город и свернули на дорогу, круто поднимавшуюся вверх, — она была видна уже совсем ясно, только обочины терялись в тени. Говорили они мало — и от усталости, и оттого, что в утреннем свете чувствовали себя немного потерянно, — зато они глубоко вдыхали восхитительно свежий воздух, который, казалось, происходил из совсем другого мира, чем воздух полудня. Когда они подошли к высокой желтой стене, где от дороги ответвлялась аллея, Хелен выступила за то, чтобы отпустить молодых людей.

— Вы уже и так ушли слишком далеко, — сказала она. — Идите спать.

Но им явно не хотелось никуда идти.

— Давайте немного посидим, — предложил Хьюит. Он расстелил свой пиджак на земле. — Посидим, поразмышляем.

Они сели и стали смотреть на бухту. Было очень тихо. Море подернула легкая рябь, на нем начинали проступать полосы зеленого и синего цвета. Кораблей пока видно не было, только пароход стоял в бухте на якоре, похожий в тумане на призрак; он издал один истошный вопль, и опять воцарилась тишина.

Рэчел заняла себя тем, что собирала один за другим серые камешки и складывала их в пирамидку. Она делала это очень спокойно и сосредоточенно.

— Так ты изменила свой взгляд на жизнь, Рэчел? — спросила Хелен.

Рэчел добавила очередной камешек и зевнула.

— Не помню, — сказала она. — Я чувствую себя, как рыба на дне моря. — Она опять зевнула. Никто из этих людей не был в силах испугать ее здесь, на рассвете, даже мистер Хёрст не вызывал у нее никакого напряжения.

— Мой мозг, наоборот, — заявил Хёрст, — находится в состоянии необычной активности. — Он сел в свою любимую позу — обхватив руками согнутые ноги и положив подбородок на колени. — Я все вижу насквозь, все без исключения. Для меня в жизни тайн больше нет. — Он говорил с убеждением, но явно без расчета на отклик. Сидя рядом и чувствуя себя столь непринужденно, они все равно казались друг другу лишь тенями.

— А там внизу все эти люди сейчас ложатся спать, — мечтательно начал Хьюит, — думая каждый о своем. Мисс Уоррингтон, наверное, стоит на коленях; Эллиоты слегка встревожены: для них запыхаться — большая редкость, поэтому они хотят как можно скорее заснуть; потом еще этот тощий юноша, всю ночь танцевавший с Эвелин, он ставит свой цветок в воду и спрашивает себя: «Это любовь?» — а бедный Перротт, скорее всего, вообще не может заснуть и для утешения читает свою любимую греческую книжку; остальные же… Нет, Хёрст, — заключил он, — никакой простоты я не вижу.

— Я знаю, в чем секрет, — загадочно сказал Хёрст. Он все так же держал подбородок на коленях и неподвижно смотрел перед собой.

Последовала пауза. Затем Хелен встала и пожелала мужчинам спокойной ночи.

— Но, — сказала она, — помните, что вы непременно должны навестить нас.

Пожелав друг другу спокойной ночи, они расстались, но молодые люди не пошли сразу в гостиницу, а предпочли прогулку, во время которой они почти не разговаривали и ни разу не упомянули двух женщин, почти полностью занимавших их мысли. Им не хотелось делиться впечатлениями. В гостиницу они вернулись к завтраку.