Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Члены комиссии, столь пылко обсуждавшие возможную форму бывших кондукторов, спорили, конечно, не только о форме одежды. За этим спором стояло совершенно иное понимание целей и задач революции. Один матрос сформулировал свой подход вполне откровенно: «Проект… на самом деле выделяет особый класс старших специалистов. <…> Зачем нам, социал-демократической России, делать это?». И оппоненты этого кронштадтского моряка также говорили не только о сохранении формы, но и о существовании и сохранении «классов». «Отсутствие классов является… идеалом и, как всякий идеал, достижимо только в очень далеком будущем», — резонно заявил один офицер[663]. Его оппоненты же мечтали о создании «бесклассового» сообщества военных моряков новой России.

Как видим, требование ликвидации особой формы кондукторов, также как и требования ликвидации орденов и медалей и, отчасти, борьба с погонами, были проявлением широкого и противоречивого движения за максимально полное уравнение. Но порой сторонники эгалитарного принципа построения вооруженных сил шли еще дальше в своих требованиях.

В вооруженных силах распространяется идея полной отмены системы чинов и званий. Так, наказ выборщиков 51-й дивизии делегату, избранному на Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов 29 апреля, содержал требование: «Находим, что чины в армии должны быть уничтожены, и должны оставаться только должности». Временное правительство стремилось способствовать продвижению особо отличившихся солдат и матросов, присваивая им офицерские чины. Однако активисты революционных организаций опасались, что тем самым из их среды будут вырваны наиболее способные и энергичные люди. Запасной минный батальон в Кронштадте постановил в июне 1917 г.: «Если нужны люди для занятия должностей, набирать таковых, не награждая их званием офицера»[664]. Можно предположить, что такой курс на отрицание званий и чинов отражался и на отношении к погонам.

Случаи насильственного лишения погон в действующей армии не были, по-видимому, редкостью. В знаменитом стихотворении неизвестного автора «Молитва офицера», получившем в 1917 г. широкое распространение в списках в офицерской среде на фронте, говорится:

…Терпенья исполнилась нашего мера:Народ с нас погоны сорвал,Названье святое «бойца офицера»В поганую грязь затоптал[665].

Публикации стихотворения вызвали в печати полемику. Некий поручик А. Дружинин писал в редакцию журнала «Республиканец»: «А тем, кто погоны срывал, я бы не поклонился, а в молитве своей сказал: прости им Боже, не ведают, что творят»[666]. Но наверняка многие офицеры, читая «Молитву офицера», испытывали иные чувства.

Движение за отмену погон во флоте и в некоторых армейских частях использовало антимонархическую риторику. В то же время различные варианты обеспогонивания имели исключительно антиофицерскую направленность. При этом в некоторых случаях они были направлены против всей корпорации офицеров, которую следовало полностью «уравнять» в правах с солдатами, а в других — лишь против отдельных ее представителей, которые лишались символа власти. Так, солдаты нескольких подразделений 86-го пехотного Вильманстрандского полка 15 мая отказались выходить на учения более двух раз в неделю. От одного особенно настойчивого командира роты они потребовали, как гласил рапорт командующего корпусом, «чтобы он категорически присоединился к солдатам, а не к офицерам, принадлежащим к буржуазии». Командир роты указал солдатам на незаконность их действий, солдаты же в ответ закричали, что его следует разжаловать, ибо они не желают иметь подобного начальника. Из толпы выделился рядовой, который сорвал с офицера погоны. Затем толпа разошлась и лишь после увещеваний ротного комитета вернула знаки различия. Командиру корпуса солдаты заявили, что единение с офицерами возможно, если последние «откажутся от буржуазии и полностью перейдут на сторону пролетариата»[667].

Нам неизвестно, насколько точно изложены события в этом рапорте, автор которого не был к тому же непосредственным свидетелем данного эпизода, но нарисованная картина выглядит весьма правдоподобной. Очевидно, что солдат, действовавший при одобрении толпы, выступал против конкретного офицера, а не против знаков различия в принципе. Толпа, считавшая себя «пролетариатом», либо желала «разжаловать» офицера, либо хотела символически присоединить его к солдатам. Здесь снятие погон означало разжалование, произведенное по инициативе снизу. Речь шла о борьбе за власть на уровне подразделения, при этом использовалась антибуржуазная риторика. Можно предположить, что если бы ротный командир не был бы столь строг, то его подчиненные и не причислили бы его к «буржуазии». Система социальной классификации у солдат была достаточно гибкой. Показательно, что в данном случае погоны не были знаком принадлежности к «буржуазии», напротив, они оставались почетным символом власти, который следовало отобрать у представителя «буржуазии» и передать стороннику «пролетариата».

Схожий случай имел место в начале июня 1917 г. в 10-м Сибирском стрелковом полку. Здесь толпа стрелков «разжаловала» штабс-капитана за оскорбление солдата. Затем командир полка по требованию солдат должен был снять с осужденного офицера погоны, солдаты же назначили его рядовым стрелком в одну из рот[668].

Солдаты 650-го полка, отказавшиеся подчиниться приказу о расформировании своей части, 23 мая 1917 г. арестовали группу офицеров, в том числе и командира полка, с них были сорваны погоны. Во время же волнений в 403-м полку солдаты захватили командира полка, сорвали с него фуражку, при этом раздавались крики: «Сорвите с него погоны, пырните штыком»[669].

И в данных случаях солдаты, бросавшие грубый вызов военной дисциплине и власти своих командиров, продолжали считать погоны почетным знаком различия командиров, но при этом оставляли за собой право «разжалования». В отличие от многих моряков Балтики они не воспринимали погоны как «старорежимный» символ, подлежащий устранению в принципе.

В иных же случаях все офицеры, все обладатели иной привилегированной формы воспринимались солдатами как представители враждебного класса. О таком отношении сообщал в июле 1917 г. офицер 6-го тяжелого полевого отдельного артиллерийского дивизиона, дислоцированного в Твери: «Война капитализму понимается, как призыв к немедленному уничтожению капиталистов и буржуев, — причем под этим понимаются все те, кто не в солдатской форме в узком смысле этого слова». Соответственно, некоторые унтер-офицеры, произведенные после революции в прапорщики, воспринимались солдатами как предатели своего «класса»: «Надел погоны офицерские, значит, продался буржуазии»[670]. Погоны командного состава нередко воспринимались как ненавистный символ социального неравенства, знаки различия офицеров, а порой и погоны вольноопределяющихся могли восприниматься как знак принадлежности к «буржуазии». Если балтийские матросы, начавшие борьбу с офицерскими погонами в марте, использовали антимонархическую риторику, то летом 1917 г. часть солдат использовала риторику антибуржуазную. И здесь идея создания бесклассового сообщества воинов новой России была следствием усиления антибуржуазной пропаганды и распространения «антибуржуйских» настроений[671].

В некоторых же частях именно солдаты отказывались от своих погон. Так, в одной батарее 6-го отдельного тяжелого полевого артиллерийского дивизиона, дислоцированного в Твери, конфликт возник во время официального осмотра обмундирования (18 июля). Некий артиллерист явился на смотр без погон и заявил командованию, что солдатом он быть не желает, войну считает лишней и сам воевать ни в коем случае не станет[672]. В данном случае демонстративное нарушение формы одежды, как видим, трактовалось как символ антимилитаризма.

Очевидно, между разными формами отрицания погон и степенью политической радикализации войсковых частей и подразделений существовала какая-то связь. Можно предположить, что сторонники Временного правительства были более дисциплинированными, а «большевизированные» солдаты чаще отрицали погоны. Так, еще до Июньского кризиса в 176-м пехотном полку обсуждалась политическая резолюция. Несколько офицеров пытались возражать против пункта: «Признать Ленина своим идейным товарищем». В ответ, как гласит постановление следственной комиссии об участии полка в событиях 3–4 июля, раздались «…крики возмущения и негодование по поводу офицерских погон приняли необычайно резкий и грубый характер»[673]. Можно предположить, что сторонники большевиков в этом полку и в иных ситуациях использовали антипогонную риторику во время конфликтов со своими офицерами.

Однако некоторые войсковые части, противостоящие друг другу в дни Июльского кризиса, выглядели в этом отношении совершенно одинаково: в обоих лагерях можно было встретить обеспогоненных военнослужащих, хотя большинство политических противников продолжало носить наплечные знаки различия. Даже среди бойцов отборного правительственного отряда, который занял особняк Кшесинской, резиденцию руководства большевиков, можно было увидеть солдат без погон. И на официальной церемонии похорон казаков, погибших во время Июльских событий, рядом с Керенским также стоят некие лица в военной форме, но без погон[674].

Попытки восстановления дисциплины в вооруженных силах после Июльского кризиса отразились на отношении к военной символике. Так, командование пыталось унифицировать форму, действуя уже не уговорами, а приказами. Их в июле и августе было издано немало, что косвенно свидетельствует об остроте данной проблемы.

Командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половцев 8 июля в приказе № 380 требовал от войск соблюдать дисциплину и форму одежды — «погоны одеть»[675]. В это время «мятежные» полки столичного гарнизона расформировывались, очевидно, данный приказ касался частей, поддержавших Временное правительство. Можно предположить поэтому, что вопрос о погонах был актуален и для этих «лояльных» полков.

Капитан 1-го ранга Б.П. Дудоров (с 1 июня — первый помощник морского министра) 7 июля передавал указание А.Ф. Керенского: «В Кронштадте до сего времени служащим там офицерам не возвращено отобранное у них в первые дни революции оружие, а офицеры и солдаты сухопутных частей войск ходят без погон. Морской министр требует, чтобы: 1) Офицерам было возвращено оружие. 2) Сухопутные офицеры и солдаты соблюдали бы форму одежды, им присвоенную, ибо замена погон нарукавными знаками, принятая во флотских частях, не распространяется на сухопутные части войск, хотя бы таковые и стояли в морских крепостях или в непосредственном соседстве с морскими командами»[676].

Штаб Балтийского флота 11 июля также сообщил, что приказ от 15 апреля о снятии погон офицерами сухопутных войск, подчиненных командующему флотом, отменяется. Начальник войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря, генерал-лейтенант Л.Н. Пархомов 12 июля отдал приказ: «Командующий флотом сего числа отменил приказ по флоту № 125 об изменении формы одежды, поскольку он касается сухопутных войск. Ввиду сего, а также ввиду того, что вся революционная армия продолжает сохранять установленную форму одежды, предписываю в гарнизонах крепостей и позиций, мне подчиненных, восстановить существующую для всей русской армии форму одежды, сняв все незаконно и самовольно присвоенные внешние отличия и приняв должный воинский вид». А 15 июля официально был объявлен приказ № 16 нового командующего флотом Балтийского моря А.В. Развозова, получившего к этому времени чин контр-адмирала. Он иначе интерпретировал приказ Максимова, но также требовал ношения погон в сухопутных частях: «Приказ моего предшественника от 15 апреля сего года, за № 125, на чинов сухопутных войск не распространяется, которые руководствуются в отношении формы одежды приказами по военному ведомству»[677].