Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Центрофлот 4 сентября принял колоритную резолюцию, распубликованную затем в приказе по морскому ведомству (в приказе по Балтийскому флоту ошибочно указывалось, что данное обращение исходило от Центробалта): «За последнее время на улицах и других публичных местах наблюдается среди чинов флота полнейший маскарад с произвольным ношением формы, нередко доходящей до фантастических одеяний, в которых иногда трудно определить, матрос ли это, полуштатский или полусолдат». Центрофлот призывал «положить предел в дальнейшем маскараде» и требовал придерживаться приказов морского министра[620].

Подобные призывы не могли остановить победоносного шествия революционной моды. Сатирическое стихотворение, написанное неким матросом, позволяет сделать предположения относительно возможной реакции моряков на данный призыв:

Ну, свобода. Ну, порядки.Шаг шагнешь — уж гвалт.Почитайте, что за шуткуПишет Центробалт. Постановлено, чтоб больше Форм не искажать, И «фантастических нарядов» Нам не одевать.Офицеров приоделиНа английский лад.Просто душками все стали,Ну, — чистейший клад. А вот нас-то позабыли. «Им, мол, не в парад». Поневоле тут придется Делать маскарад.Что же мы-mo, каторжане?Иль «свобода» — сон?Чай свободные граждане…Так держи фасон. И на зло я Центробалту, Черт с ним — наплевать, В форме мной изобретенной Буду щеголять.Пусть посмотрят, удивятся,Что социалистНосит галстук сверх бушлатаИ кавказский хлыст. На ногах гетры одеты, Крен на каблуках, А кокарду заменяет Якорь на цепях.А для большего эффекта,Чтобы штатским быть,Вместо ленточки с фуражкойКотелок носить[621].

Моряки-активисты, впрочем, и сами не подавали в этом отношении должного примера. Так, в дни Октября П.Е. Дыбенко, председатель Центробалта, отказался от морской формы и ходил в серой куртке, носил мягкую широкополую шляпу. На фотографии же, запечатлевшей делегатов II съезда моряков Балтийского флота (он проходил с 15 сентября по 5 октября 1917 г.) можно видеть моряков в самых различных одеяниях: некоторые явились на заседание в рабочей одежде, другие использовали детали гражданского туалета, в том числе меховые шапки[622].

Но и некоторые молодые морские офицеры использовали различные элементы старой и новой форм во всевозможных сочетаниях, а также занимались подчас индивидуальным «формотворчеством» — что никак не способствовало установлению дисциплины[623]. Бывали и случаи, когда офицеры одевались нарочито небрежно, даже неряшливо, стремясь, демонстративно нарушая форму одежды, завоевать авторитет у революционных матросов[624]. Данная тактика выживания в условиях революции вела порой и к тому, что отдельные офицеры переодевались затем в одежду рядовых матросов.

Наконец, реформа морской формы создавала известное противостояние между флотом и армией. Матросы ощущали свое революционное превосходство и свысока поглядывали на сухопутные войска. П.Е. Дыбенко так писал впоследствии о казаках, противостоявших матросским отрядам в октябре 1917 г.: «Для них еще офицер в погонах — грозная власть, заставляющая покорно выполнять свою волю»[625]. Отмена погон во флоте часто воспринималась как сигнал к снятию золотых и серебряных офицерских погон в армии, а иногда и как призыв к полной отмене наплечных знаков различия.

Косвенным свидетельством этого служат упомянутые выше документы, прежде всего приказ Гучкова № 2980 от 17 апреля. Показательно, что в тот же день специальное обращение принял и Петроградский совет. Оно было адресовано всем войсковым частям столичного военного округа и включалось в полковые приказы: «Приказ военного и морского министра о снятии погон, изменения знаков отличия воинских чинов касается только флота. Исполнительный комитет считает совершенно недопустимым срывать погоны офицеров и солдат. Просим разъяснить всем воинским чинам»[626]. Можно предположить, что если Совет счел нужным принять подобное обращение, то попытки распространения борьбы с погонами на армию приняли большой размах. Однако эти приказы и обращения не всегда помогали: демонстративное срывание погон с офицеров армии имело место и во время столкновений, сопровождавших Апрельский кризис. Возможно, эти стычки стали причиной появления 21 апреля приказа № 141 по морскому ведомству, по которому всем чинам флота и морского ведомства, находящимся в Петрограде, вне службы разрешалось ношение штатского платья[627].

Конфликты вокруг знаков различия имели место и в других гарнизонах. Особенно остро вопрос о форме одежды стоял в морских частях, сражающихся на сухопутном фронте, в армейских частях, подчиненных командующим флотами, а также в тех частях армии, которые часто соприкасались с моряками. Неясно было, распространяются ли приказы командующего Балтийским флотом и морского министра на военнослужащих этих частей. К тому же постоянное общение с матросами само по себе могло провоцировать новые конфликты.

И все же после подобных приказов и призывов отдельные армейские части, подчиненные флотскому командованию, возвращались к установленной форме одежды. Собрание 3-го Прибалтийского конного полка 23 апреля рассмотрело вопрос, обозначенный в повестке дня как «О ранее нами снятых погонах». К этой проблеме было решено вернуться ввиду того, что «в городе Петрограде и других пунктах ходят с погонами». После горячих прений было решено вновь пристегнуть погоны защитного цвета, однако те военнослужащие, которые приобрели уже белые полковые погоны, могли носить и эти знаки различия[628]. Можно предположить, что полевые погоны защитного цвета и в этом, и в других случаях воспринимались как своеобразный компромисс, приемлемый и для сторонников дисциплины, и для противников «старорежимных» символов.

В некоторых частях возвращению к погонам предшествовали своеобразные референдумы, проведенные в отдельных подразделениях. Так, на заседании полкового комитета Стрелкового полка Офицерской стрелковой школы, который был подчинен командующему флотом Балтийского моря, 6 июня были зачитаны письменные заявления рот и команд по вопросу о погонах. Не все подразделения прислали свои решения, однако большинство все же высказалось за погоны. Соответственно, большинство членов комитета одобрило следующую резолюцию: «Так как Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов и приказом Военного министра Керенского утверждено ношение погон в армии, то, подчиняясь этим распоряжениям и не желая выделяться от всей армии, полковой комитет признал должным — погоны надеть, но чтобы они отличали форму нашего полка, т. е. были с кадром, или малиновые. Сообщить об этом постановлении в Исполнительный комитет острова Оланд с предложением надеть погоны и другим сухопутным частям гарнизона»[629]. Но последовали ли другие части этому призыву? Выполнили ли стрелки постановление своего комитета? Во всяком случае многие сухопутные войска, подчиненные командующему флотом Балтийского моря, продолжали ходить без погон.

Обстановка все же стабилизировалась, армейские погоны уже можно было спокойно носить не только в удаленных гарнизонах, но и в Гельсингфорсе: на фотографиях, сделанных не ранее середины апреля, изображены армейские офицеры, члены Президиума Гельсингфорсского совета, с наплечными знаками различия. В то же время на фотографиях, изображающих улицы финской столицы летом, можно увидеть солдат без погон[630]. Очевидно, в разных частях исход борьбы с погонами был различным.

В некоторых случаях антипогонные настроения сохранялись, но, казалось бы, они не приводили к немедленному снятию знаков различия. Комитет 2-го Выборгского крепостного полка 21 апреля постановил: «Нашивки, погоны, кокарды, шпоры и т. п. уничтожить, но от снятия их теперь же воздержаться, ожидая распоряжения по сему вопросу Совета рабочих и солдатских депутатов». Показательно, что комитет ждал именно решения Совета, а не правительственного распоряжения или приказа командования, что наглядно иллюстрирует сложившуюся в вооруженных силах ситуацию двоевластия. Однако и данная, относительно умеренная резолюция совершенно не отражала реальной ситуации в гарнизоне Выборга.

Командир 42-го Отдельного армейского корпуса генерал В.А. Орановский секретно докладывал начальнику штаба Северного фронта: «Другой боевой вопрос — вопрос погон; многие солдаты и даже офицеры совершенно самовольно сняли погоны, и нет власти, которая могла бы этот беспорядок устранить. Приказ военного министра по этому поводу не имеет никакого значения, на него просто не обращают никакого внимания. Целый 2-й пехотный Выборгский полк ходит без погон, заставив своего командира и своих офицеров также снять погоны. Я даже не убежден, что в один прекрасный день с меня не будут насильственным образом сняты погоны. Я лишен возможности поехать в Гельсингфорс для личного свидания с генерал-губернатором и адмиралом Максимовым, потому что на вокзале установлено дежурство матросов, собственноручно снимающих со всех прибывающих офицеров погоны, а подвергнуться мне личным оскорблениям совершенно невозможно». Некоторые же молодые офицеры, активисты революционных организаций, сами охотно снимали погоны, используя этот жест для своей революционной политической карьеры. Порой командиры частей пытались поставить вопрос о соблюдении установленной формы одежды, но не всегда они были поддержаны комитетами. Комитет 511-го Сычевского полка, дислоцированного в Свеаборгской крепости, постановил: «Вопрос о погонах оставить открытым»[631]. На практике это могло означать, что полк отказывается от знаков различия, на фотографиях, изображающих празднование 1-го мая в Гельсингфорсе, видны солдаты без погон[632].

Иногда снятие наплечных знаков различия в армейских войсковых частях оформлялось приказами — высшие власти должны были как-то задним числом согласовать это с законодательством. Начальник штаба флота Черного моря вечером 18 апреля телеграфировал командующему адмиралу А.В. Колчаку: «Получив приказ по флоту о снятии погон, комендант крепости генерал Рерберг, несмотря на мое приказание офицерам армии сохранить погоны защитного цвета, отдал приказ о снятии погон гарнизоном крепости. Так как некоторые части уже получили этот приказ и сняли погоны, то, считаясь с этим фактом, приказал распространить приказ о замене погон нашивками на гарнизон, впредь до соответствующего разъяснения правительства. Нахожу необходимым приказ министра о сохранении погон в армии с разъяснением причин»[633]. Автор этой телеграммы, похоже, понимал невозможность сохранения погон в войсках гарнизона и вводил там нарукавные нашивки, чтобы сохранить саму систему знаков различия. Показательно, что и до возникновения этой новой кризисной ситуации он не пытался сохранять золотые и серебряные погоны.

Комитеты некоторых сухопутных частей и соединений, набранных из моряков, а также частей, находившихся в оперативном подчинении у морского командования, сами обращались с просьбой о замене погон нашивками. Соответствующие рапорты и просьбы поступили от Центрального армейского комитета Ревельского совета рабочих и воинских депутатов, от комитета 1-го Морского артиллерийского дивизиона. В этом им официально было отказано, в 1917 г. даже разрабатывались и вводились новые погоны с шифрами данных частей[634]. Но ждали ли солдаты данных частей приказов о снятии погон? Подчинялись ли они требованиям сохранять погоны?