Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Требование «уничтожения всех сословий, чинов, орденов» содержалось и в других резолюциях, принимаемых в этот период. Они печатались в большевистских изданиях и, надо полагать, предлагались большевистскими активистами на собраниях и митингах[693]. В то же время в этих документах часто встречаются требования «полной демократизации армии», введения в армии выборного начала при назначении командиров, уравнения солдат, офицеров и их семей в отношении пайков и пенсий[694]. Можно с уверенностью предположить, что эгалитарные требования такого рода также стимулировали борьбу с погонами. И наоборот: восприятие погон, чинов и орденов как знаков неравенства могло провоцировать борьбу за «уравнение», которая именовалась в тех условиях «демократизацией»[695].

Антипогонные настроения продолжали проявляться и во время всевозможных антиофицерских акций. Накануне Октября на заседании комитетов и офицеров Кексгольмского полка радикально настроенный унтер-офицер угрожал офицерам: «…Не только погоны ваши полетят, но и головы». Во время же переворота обеспогонивание стало знаком пленения сторонников Временного правительства и их капитуляции. Депутат броневого автомобильного дивизиона сообщал 29 октября 1917 г.: «…При столкновении с солдатами офицеры и генералы срывали с себя погоны». «Бюллетень бюро военных комиссаров» так описывал капитуляцию юнкеров Николаевского инженерного училища: «Паника среди юнкеров. Срывают погоны и бегут». Иногда и снятие погон не помогало избежать расправы, но порой побежденные могли быстро смешаться с победителями и избежать тем самым ареста[696].

Приход большевиков к власти нередко сопровождался расправами с носителями погон, знаки различия офицеров и юнкеров становились сувенирами и трофеями победителей и наблюдателей. В архиве американского журналиста Джона Рида, например, сохранился юнкерский погон с сорванными галунами[697].

Однако не следует преувеличивать степень распространенности антипогонных настроений осенью 1917 г. Во многих частях российской армии сохранялись уставные знаки различия. Даже некоторые сторонники большевиков продолжали носить не только солдатские, но и офицерские погоны, хотя, по-видимому, лишь полевые погоны защитного цвета. Офицеры «большевистских» полков даже использовали авторитет своих знаков различия, отдавая приказы чужим подразделениям. Так действовали, например, офицеры упомянутого Кексгольмского полка, «сменяя» своими приказами караулы в стратегических пунктах Петрограда в октябре. Прапорщик А.Ф. Ильин-Женевский, который возглавлял отряд матросов, направленный в Москву, а затем на юг России, продолжал носить свои офицерские погоны, и это никак не мешало выполнению его обязанностей. Правда, в провинциальных городах незнакомые люди, не подозревавшие о том, что беседуют с большевистским комиссаром, предостерегали его, рекомендуя немедленно снять погоны, чтобы… избежать ареста и расстрела[698]. Само по себе это свидетельствует и о распространенности антипогонного движения, и о том, что среди видных большевиков не было единства по отношению к этому вопросу.

Однако красногвардейцы, прибывшие в конце 1917 г. в Харьков, были возмущены тем, что молодой офицер, командовавший их отрядом, надел свои погоны по прибытии в крупный южный город. В результате он был вынужден снять свои наплечные знаки различия. Красногвардейцы затем выяснили, что в действиях честолюбивого офицера не было никакой политической демонстрации, он лишь хотел привлечь внимание юных харьковчанок. Но показательно, что в это время командир красногвардейцев, среди которых было немало большевиков, мог еще отважиться на подобные действия[699].

Известный химик генерал В.Н. Ипатьев, первоначально сотрудничавший с новой властью, вспоминал, что и после Октября он некоторое время продолжал носить свои погоны. Никаких приказов об их отмене не поступало, никто не заставлял их снимать, только на улицах обладатели погон порой подвергались оскорблениям[700]. Стихийное антипогонное движение улицы предшествовало принятию соответствующих распоряжений новой властью.

Об отсутствии единой и четко сформулированной позиции по отношению к форме одежды в рядах большевиков свидетельствует и то обстоятельство, что в первое время новая власть по инерции использовала даже старые бюрократические формулировки. Так, по морскому ведомству еще 22 ноября издавались приказы об увольнении в отставку «с мундиром»[701]. Некоторые же сторонники нового строя считали, по-видимому, нужным использовать чины и награды для поощрения своих соратников. Так, по решению Всероссийского съезда моряков Военно-морского флота, состоявшегося в ноябре 1917 г., Ф.Ф. Раскольников и И.И. Вахрамеев были произведены в лейтенанты. Вновь произведенные офицеры благодарили делегатов: «Хотя во флоте упраздняются всякие чины и ордена, но чинами, которыми их наградила демократия в лице съезда, они будут гордиться». При этом не только мичман Раскольников, но и бывший машинный кондуктор Вахрамеев, разжалованный летом 1917 г. в машинные унтер-офицеры 1-й статьи, и ставший председателем Военно-Морского революционного комитета, вовсе не возражали против того, чтобы их именовали лейтенантами. Съезд предлагал произвести в офицерский чин и П.Е. Дыбенко, народного комиссара по морским делам, однако он отказался, заявив, что единственно возможным для себя званием он считает звание свободного гражданина Советской республики. Можно предположить, что Дыбенко прекрасно понимал, какую бурю возмущения вызовет на Балтике принятие им офицерского чина, ведь он строил свою политическую репутацию, рьяно обличая погоны, чины и ордена. Однако затем съезд произвел в контр-адмиралы капитана 1-го ранга М.В. Иванова, который согласился сотрудничать с большевиками, вошел в Военно-Морскую коллегию и занимал должность управляющего Морским министерством. Дыбенко в своих воспоминаниях не без иронии отмечал: «Это производство явилось весьма характерным для флота, который со дня Февральской революции боролся против всяких чинов»[702]. Однако Дыбенко не упоминал о том, что сам он на съезде выступил инициатором производства М. Иванова в адмиральский чин, и лишь после этого был поднят вопрос о производстве в следующий чин Раскольникова и Вахрамеева[703]. Постановление съезда о производстве Раскольникова, Вахрамеева и М. Иванова было объявлено в приказе по морскому ведомству от 21 ноября[704].

Вновь произведенные съездом лица, по-видимому, гордились своими чинами и в приказах они подписывались «комиссар Морского Генерального штаба лейтенант Ильин (Раскольников)», «управляющий Морским министерством контр-адмирал М. Иванов»[705]. Именно так Раскольников подписал и приказ по морскому ведомству № 33 от 28 ноября, которым С.Н. Дмитриев (Дмитриев 5-й), командующий 2-й бригадой крейсеров Балтийского моря, и А.А. Ружек, командующий отрядом заградителей Балтийского моря, производились в звание контр-адмиралов «за отличие в службе»[706]. Новая власть первоначально использовала старую систему чинов для награждения тех старших офицеров, которые соглашались с нею сотрудничать. Даже весьма радикально настроенный Военно-морской революционный комитет ходатайствовал 10 ноября перед Главным морским штабом о производстве в чин подпоручика по Адмиралтейству строевого унтер-офицера А.А. Смирнова. По морскому ведомству продолжали издаваться приказы, содержавшие списки лиц, получивших следующий чин[707].

Можно предположить, что не все деятели нового строя были принципиальными противниками системы чинов. Но в последующие месяцы борьба с чинами вообще и с погонами в частности усилилась, при этом новая власть испытывала давление снизу. Так, 18 ноября общее собрание 39-го мотоциклетного отделения, дислоцированного на Волыни, приняло резолюцию: «Требуем уничтожения знаков различия между офицерами и солдатами»[708]. Некоторые же войсковые части сами принимали соответствующие решения, не дожидаясь распоряжений центральных властей. Комитет 5-го драгунского Каргопольского полка постановил 24 ноября: «Погоны и кокарды, как офицерские, так и солдатские, снимаются сегодня же, так как армии жандармов и палачей Европы больше не существует, а есть товарищи рабочие и крестьяне, одетые в серую шинель»[709].

В различных частях и соединениях началось движение за унификацию солдатской и офицерской формы, армейские съезды принимали соответствующие решения. В связи с этим в конце ноября из Ставки была послана телеграмма, разъясняющая, что «постановления съездов о форме одежды офицеров, их содержании могут быть проводимы в жизнь только по утверждении их Советом народных комиссаров, чего еще не было»[710]. Новые военные власти фактически первоначально пытались действовать так же, как и генералы и адмиралы во времена Временного правительства.

Однако центральные ведомства, контролировавшиеся большевиками, вынуждены были учитывать эгалитарные, антииерархические настроения, хотя первоначально они и пытались использовать элементы традиционной системы наград и поощрений. Приказ по морскому ведомству от 28 ноября, подписанный народным комиссаром П.Е. Дыбенко и управляющим министерством контр-адмиралом М.В. Ивановым, гласил: «Впредь до выработки новых положений о прохождении службы офицерских и воинских чинов флота и Морского ведомства всякие производства и награды временно прекратить»[711].

Наконец, 30 ноября Военно-революционный комитет при Ставке разослал телеграмму с текстом «Положения о демократизации армии», в которой всем частям и учреждениям предписывалось «… впредь до разработки и утверждения положения об армии центральной властью руководствоваться перечисленными обязательными началами». Седьмым пунктом данного постановления упразднялись все офицерские и классные чины, звания и ордена. Это решение фактически делало погоны ненужными. Восьмой же пункт положения гласил: «Форма одежды для всех родов оружия устанавливается однообразная, применительно к форме одежды пехотного солдатского образца, без всяких существовавших доныне внешних отличий. Для всех родов оружия и должностей ношение погон отменяется». Лицам командного состава при исполнении служебных обязанностей предлагалось носить на рукаве повязку с соответствующей надписью. Через несколько дней, 3 декабря, был издан приказ № 11 по Петроградскому военному округу, который упразднял все военные чины и звания, сохраняя лишь наименования должностей. Отменялись и все «наружные знаки отличия», а также ордена. Указывалось, что в основе данного приказа лежало постановление Центрального Исполнительного комитета от 10 ноября. В тот же день товарищ народного комиссара по военным делам сообщал для сведения и руководства командирам соединений русской армии о том, что отдано распоряжение о немедленной приостановке всех дел по чинопроизводству офицеров и наградным представлениям офицеров и солдат[712].

Однако формулировки приказа давали возможность для различных его интерпретаций. Даже в Петрограде приказ был принят по-разному. На заседание Военного совета 7 декабря дисциплинированные, но дезориентированные старые генералы явились одетые кто во что: одни сохраняли погоны, другие их сняли, наконец, прочие вообще предпочли штатское платье. Как отмечал в своем дневнике генерал В.Г. Глазов, «маскарад был полный»[713].