Крушение России. 1917

Могилев. Царское Село. Москва

Утро в день революции походило в Ставке на все прочие. Николай II написал супруге: «Как счастлив я при мысли, что увидимся через 2 дня. У меня много дел, и потому письмо мое кратко. После вчерашних известий из города я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алексеев спокоен, но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал. Удивляюсь, что делает Павел? Он должен был держать их в руках»[1962].

Но не успел император отправить письмо, как одна за другой стали приходить телеграммы, одна тревожнее другой, от Александры Федоровны. Она вновь была лучше информирована и острее чувствовала опасность. В 11 часов 12 минут: «Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было». И вновь, в 13.03: «Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции»[1963]. Впервые императрица сочла нужным предложить пойти на уступки.

С часа дня лавиной пошли телеграммы и из Петрограда. Родзянко в очень решительных тонах призывал безотлагательно вновь созвать законодательные палаты и призвать новую власть на началах, изложенных в предшествовавшей телеграмме председателя Думы. «Государь, не медлите, — убеждал спикер. — Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России и с ней династии неминуемо… Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров, примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому мин. вн. д. и Государственной думе. Гражданская война началась и разгорается»[1964]. Приблизительно в одно время с посланием от Родзянко царю принесли упоминавшиеся телеграммы от Беляева (где он говорил, что пока справляется с восстанием) и от Хабалова, где тот впервые полагал необходимым немедленно прислать надежные части с фронта.

Эти телеграммы царю сразу после завтрака по просьбе Алексеева докладывал флигель-адъютант полковник Мордвинов: «Его Величество стоял около своего письменного стола и разбирал какие-то бумаги.

— В чем дело, Мордвинов? — спросил Государь. Наружно он был совершенно спокоен, но я чувствовал по тону его голоса, что ему не по себе и что внутренно его что-то заботит и волнует.

— Ваше Величество, — начал я. — генерал Алексеев просил Вам представить эти, только что полученные телеграммы… они ужасны… в Петрограде с запасными творится что-то невозможное…

Государь молча взял телеграммы, бегло просмотрел их, положил на стол и немного задумался.

— Ваше Величество, что прикажете передать генералу Алексееву? — прервал я эту мучительную до физической боли паузу.

— Я уже знаю об этом и сделал нужные распоряжения генералу Алексееву Надо надеяться, что все это безобразие будет скоро прекращено, — ответил с сильной горечью и немного раздраженно Государь.

— Я еще увижу генерала Алексеева и переговорю с ним, — спокойно, но, как мне почувствовалось, тоже довольно нетерпеливо сказал Государь и снова взял со стола положенные телеграммы, чтобы их перечитать.

Я вышел, как сейчас помню, с мучительной болью за своего дорогого Государя, со жгучим стыдом за изменившие ему и родине, хотя и запасные, но все же гвардейские части»[1965].

На основании именно этих телеграмм Николай II начал склоняться к идее отправки в бунтовавший Петроград фронтовых частей. Окончательное решение о военной операции и ее формате, судя по всему, был принято по получении в районе семи вечера телеграммы № 197 от Беляева («Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, причем в достаточном количестве для одновременных действий в различных частях города»).

Тогда же главнокомандующим Петербургским военным округом «для водворения полного порядка в столице и ее окрестностях» вместо Хабалова императором был назначен опытный 65-летний генерал-адъютант Николай Иванов. За ним со времени усмирения беспорядков в Кронштадте в 1905 году утвердилась репутация твердого, решительного и распорядительного военачальника. Эта его репутация только укрепилась в годы командования им войсками Киевского военного округа и армиями Юго-Западного фронта в 1914–1916 годах. «Николай Иудович был чисто русский человек незнатного происхождения, пробивший себе дорогу упорным трудом. Неглупый, осторожный, настойчивый, глубоко религиозный и честный генерал Иванов и по внешнему своему виду являлся типичным великороссом, с большой, теперь уже поседевшей, бородой и характерной русской речью»[1966], — писал Дубенский.

То, что было принято решение отправить в столицу войска, а выбор командующего пал именно на Иванова, Дубенский объясняет инициативой собственной и лейб-хирурга Федорова: им якобы удалось сначала уговорить Иванова принять на себя миссию водворения порядка в столице, а затем усадить его на обеде рядом с императором, чтобы внушить Николаю мысль об отправке Иванова в Петроград. Эта версия вряд ли соответствует действительности. Но характерно, что в ней за подавление беспорядков высказываются историограф и врач императора, а вовсе не высшее военное руководство Ставки, которое продолжало проявлять как минимум полную безынициативность. «Руководство подавления мятежа должен был взять на себя сам Алексеев, оставаясь в Ставке»[1967], — справедливо замечал эмигрантский историк Виктор Кобылин. Действительно, организация масштабной контрповстанческой военной операции была возможна только Ставкой под руководством самого авторитетного военного. Но Алексеев не спешил брать на себя личную ответственность.

Свое назначение генерал Иванов получил перед ужином, на который царь явился ближе к 8 вечера. Решение о военной операции для усмирения столицы и ее командующем Николай II принимал лично. Еще в начале восьмого император отправил Александре Федоровне телеграмму, где сообщал: «Выезжаю завтра 2.30. Конная гвардия получила приказание немедленно выступить из Нов. в город. Бог даст, беспорядки в войсках скоро будут прекращены. Всегда с тобой. Сердечный привет всем»[1968]. Блок также установил, что «генерал Иванов, придя к обеду, узнал от Алексеева, что он назначен в Петербург главнокомандующим»[1969]. Сам Алексеев чуть позднее в разговоре по прямому проводу с начальником штаба Северного фронта Даниловым прямо сошлется на телеграмму Беляева за № 197 как на основание для военной миссии Иванова. Само же уведомление о его назначении проходило на глазах у генерала-железнодорожника Николая Тихменева: «Со своей привычной приветливостью, поздоровавшись с ген. Ивановым, Алексеев, не садясь, как-то весь выпрямился, подобрался и внушительным официальным тоном сказал Иванову:

— Ваше превосходительство, Государь Император повелел Вам, во главе Георгиевского батальона и частей кавалерии, о движении коих одновременно сделаны распоряжения, отправиться в Петроград для подавления бунта, вспыхнувшего в частях Петроградского гарнизона.

После этого Алексеев сделал паузу, воспользовавшись которой Иванов ответил, что воля Государя Императора для него священна… Думаю, что у Алексеева тогда уже мало было надежды на успех экспедиции Иванова»[1970].

На обеде Иванов присутствовал, уже зная о своей миссии. «Приглашены были генерал Кондзеровский и какой-то полковой командир, прибывший с фронта. Затем, за столом находились только те, кто постоянно обедали у Государя, т. е. вся свита и иностранные военные представители. Тяжелое настроение господствовало у всех. Молча ожидали мы выхода Государя из кабинета. Его Величество в защитной рубахе появился за несколько минут до 8 часов. Он был бледен. Государь обошел всех молча и только приглашенному командиру полка сказал несколько слов. За столом рядом с Государем сидел генерал-адъютант Иванов, и они весь обед тихо разговаривали между собою»[1971].

О чем шел разговор? «Иванов, слывший за «поклонника мягких действий», за обедом рассказывал царю, как ему удалось успокоить волнения в Харбине при помощи двух полков без одного выстрела… Иванов доложил, что он уже год стоит в стороне от армии, но полагает, что «далеко не все части останутся верны в случае народного волнения» и что потому лучше не вводить войска в город, пока положение не выяснится, чтобы избежать «междоусобицы и кровопролития». Царь ответил: «Да, конечно»[1972]. После обеда Иванов направился в Штаб, чтобы вместе с Алексеевым заняться подготовкой операции.

В 22.25 Алексеев направил телеграмму генералу Данилову — начштаба Северного фронта, войска которого были наиболее близко от столицы: «Государь Император повелел ген. — ад. Иванова назначить главнокомандующим Петроградским военным округом. Посылаются от войск Северного фронта в Петроград: два кавалерийских полка по возможности из резерва 15-й кав. дивизии (Переяславский, Украинский, Татарский, Уланский и 3-й Уральский казачий полки), два пулеметных полка из самых прочных, надежных, одна пулеметная команда Кольта для Георгиевского батальона (отряд ген. Иванова), который вдет из Ставки. Прочных генералов, смелых помощников… Минута грозная, и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего»[1973]. Такой же силы отряд Алексеев требовал от Западного фронта. Вслед за этим начальник штаба направил телеграмму военному министру Беляеву, извещая его о назначении Иванова командующим округа «с чрезвычайными полномочиями». Алексеев просил срочно сформировать для Иванова штаб из чинов управления Генерального штаба, Главного штаба и штаба округа[1974].

Весьма примечательно, что в то время, как Алексеев давал эти указания, на имя Николая II поступила телеграмма от командующего Северным фронтом генерала Рузского, который указывал на необходимость принятия «срочных мер» для успокоения населения и предупреждал, что «ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему она не может не отразить в себе настроений страны… Позволяю себе думать, что при существующих условиях меры репрессий могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное умиротворение»[1975]. Ожидать от Рузского точного выполнения приказа было сложно.

Но, напомню, в 22.30 в переписку с Алексеевым из дома военного министра вступил великий князь Михаил Александрович, умолявший о новом правительстве во главе с князем Львовым и предостерегавший против поездки в Царское Село. А в 22.45 отчаянная телеграмма от премьера Голицына, умолявшего об отставке всего кабинета. С полученными телеграммами Алексеев пошел к царю. Даже если предположить, что начальник штаба проигнорировал просьбы Лукомского и Воейкова обсудить опасность отъезда в Царское, Алексеев не мог этого избежать, докладывая телеграммы от Михаила. Как не мог избежать и обсуждения — в очередной раз — темы передачи власти новому правительству.