Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни
- Автор: Екатерина Лобанкова
- Жанр: Биографии и Мемуары / Музыкальная литература: прочее
- Дата выхода: 2019
Читать книгу "Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни"
Усадьба как образ мироздания
6 октября 1809 года Фекла Александровна умерла. Иван начал грандиозную перестройку усадьбы, о которой мечтал с момента женитьбы. С невероятной скоростью, всего за пять лет, Новоспасское кардинально изменило облик.
Перестройка символизирует разрыв с прошлой жизнью и прежними нравами XVIII века, которые люди нового, XIX века часто оценивали в негативном ключе. Барские замашки бабушки теперь вызывали стыд и неприязнь. В этом считывается вечный конфликт «отцов и детей».
Сегодня мы можем в некоторой степени судить о столк-новении двух миров, сопоставляя семейные портреты. Изображение XVIII века Феклы Александровны исполнено еще в традиции, близкой к парсуне XVII века: преобладают плоские формы, не соблюдены верные пропорции, тело наглухо закрыто рюшами одежды. Портреты родителей относятся к новой эпохе, начатой художниками Федором Рокотовым и Дмитрием Левицким. На них, будто покрытых легкой дымкой, в первую очередь отражено эмоциональное состояние. Лица с утонченными чертами выписаны плавными линиями, с чуть размытыми контурами. Неизвестный автор родительских портретов подчеркивает глубину души через красоту «естественных» юных лиц, которая дарована природой[31].
Дом, сад, устройство паркового ландшафта — все теперь выражало эстетические и художественные пристрастия молодой четы Глинок. Постройки не просто выполняли утилитарную функцию, как это было раньше, а формировали волшебный, сконструированный мир дворян, их идеальный образ мироздания.
Иван Николаевич и Евгения Андреевна принадлежали к поколению русских людей, воспитанных эпохой Просвещения, но уже ощущавших новый стиль, проявившийся в литературе как сентиментализм. Осуществлялся переход от человека, жившего по внешнему закону, к человеку «внутренне ориентированному»[32], способному понимать свои эмоции и выражать их через аналогии в природе и искусствах.
Они воспитывались на современной русской литературе, центральное место в которой занимали «Письма русского путешественника» Николая Карамзина (1791), ставшие беспрецедентным источником как для постижения новых эмоциональных моделей, так и для усвоения новых норм русского языка, строящихся на заимствованиях. Русские дворяне превращались в сообщество чувствительных европейцев. Литература оказалась для них главной школой жизни. Восприняв сентиментализм как высокий стиль в его лучших проявлениях в творчестве Карамзина, они с готовностью следовали и нарождавшемуся в России предромантизму в лице поэта Василия Андреевича Жуковского (1783–1852). Так, их дочь Людмила была названа в честь героини известной баллады поэта.
Культ семьи и усадебной жизни, столь характерный для русского сентиментализма и описанный в литературе Жуковского, Батюшкова, Станкевича и Тургенева, в полной мере был свойствен Ивану Николаевичу. Как и многие состоятельные дворяне, он воспринимал имение как райское место, в котором Бог насадил «все древеса»[33].
Чрезвычайно любивший усадьбу отец занялся обустройством имения. Он решил перенести в Новоспасское шмаковскую обстановку, окружавшую мать в девичестве. А Шмаково, которым восхищались соседи, в свою очередь считалось подражанием Версалю.
Следуя «высоким» королевским образцам и стремясь к «хорошему вкусу», изяществу и утонченности, дворяне выстраивали внутри своего сословия иерархию. Искусства, владение крепостным оркестром, обустроенная усадьба — все это помогало подняться выше, отделить себя от «дурного общества» и провинциальности.
В смоленских усадьбах прописались французские изысканные придворные манеры, измененные под нужды среднепоместного русского дворянина. От версальской эстетики в смоленскую усадьбу перешел стиль рококо, с его праздностью и изяществом, с отдыхом на лоне природы и непринужденным музицированием. Орнамент, причудливые изогнутые линии в изгородях, небольшие статуэтки в виде амурчиков и собачек, внимание к мелочам в интерьере — весь этот французский след прочерчивался в Шмакове и Новоспасском.
Новый барский дом, «уменьшенная копия шмаковского»[34], построен в палладианском стиле, введенном в моду шотландским архитектором Чарлзом Камероном при Екатерине II. Это строгий, лаконичный двухэтажный особняк с флигелями, высокими колоннами, парадным крыльцом, треугольным фронтоном и балконом. С балкона, который мы сегодня назвали бы террасой, открывался вид на реку Десну. В озере, сделанном специально по расчетам архитектора, можно было любоваться отражением фасада дворянского дома.
После войны 1812 года в интерьере усадьбы (и в том числе в гардеробе дворян) утвердилась новая мода — ампир. Центральную залу украшали мебель с изогнутыми ножками, огромная роскошная люстра, шкафы из красного дерева и карельской березы, столовое серебро. Парадный сервиз Глинок, сохранившийся до наших дней, украшен модным растительным орнаментом, видами природы, морской тематикой{19}. Потолки были расписаны известными московскими мастерами. На первом этаже насчитывалось 17 комнат (с парадной залой) и восемь помещений на втором, где располагались просторные детские спальни, игровые и учебные комнаты[35]. Парадные комнаты украшались бархатными обоями, купленными в Петербурге. Убранство комнат завершалось зеркалами, каминными часами из Австрии, вазами и картинами, которых насчитывалось в доме около тридцати, в том числе фамильные портреты{20}.
Сохранился семейный портрет Глинок того времени: Евгения Андреевна сидит рядом с юными Михаилом и Пелагеей{21}. Она одета в свободное белое платье из легкой ткани с завышенной талией.
Перед домом была разбита огромная клумба с розами всевозможных сортов и окрасок, что было страстью Ивана Николаевича. Он выписывал саженцы, семена и луковицы цветов и редких растений из Риги, Петербурга и из-за границы.
Декоративный сад в Новоспасском простирался на расстояние более шести километров. Называемый в семье «английским», он отражал модную в то время тенденцию — вместе с французским регулярным парком организовывать цветочные пространства, еще называемые пейзажными. Росли многолетние и однолетние цветы, газоны, пролагались гравийные изогнутые тропинки. Кустарники соседствовали с цветами и живыми изгородями.
Не меньшее пространство занимал фруктовый сад, за которым следила Евгения Андреевна. В оранжереях и теплицах, обустройством которых увлекались многие русские дворяне, росли всевозможные фрукты — персики, величина которых доходила до размера кулака, виноград, груши, лимоны, даже ананасы.
На озере был устроен остров с беседкой, куда было можно попасть на ручном пароме. В беседке часто готовились сюрпризы: угощали мороженым, ананасами и виноградом. Катание на лодках сопровождалось музыкой домашнего ансамбля.
Евгения Андреевна занималась хозяйством и приемами гостей. Иван Николаевич, как человек уважаемый, ведущий дела в округе и Петербурге, устраивал вечера. После бала и застолья гости проходили в бильярдную. Велись разговоры о делах, политике и финансах. В карты почти не играли, предпочитая бильярд. В диванной дамы собирались для разговоров и чаепития.
Жизнь в Новоспасском кипела: приезжали родственники и знакомые, постоянно проживали те, кто попал в трудные обстоятельства. Для дворян того времени было делом чести обеспечивать кровом нуждающихся, либо брать на воспитание их детей. У них жили родные сестра и брат отца — вдова Мария Николаевна Зелепуга, потерявшая состояние, и полковник Лука Николаевич, одинокий отставной полковник, а также девушки-сироты Александра Потресова (в замужестве Киприянова, дочь Татьяны Николаевны Потресовой, другой сестры отца), Софья и Екатерина Воеводские.
Около 1811 года родители приютили обедневшую дворянку, вдову землемера Ирину Федоровну Мешкову, ставшую няней детей, проживавших в Новоспасском. Родители говорили, что это «женщина простая и чрезвычайно добрая», что заключало в себе их идеал человека. Она жила с дочерью Катей, которая воспитывалась вместе с родными детьми Глинок{22}.
По-видимому, отношения Миши с няней были довольно доверительными. Ирина Федоровна обучала его житейским премудростям, в том числе искусству флирта. Много позже Михаил Иванович писал сестре: «Несмотря на все объяснения покойной няни нашей, доброй Ирины Федоровны, не выучился я плодить… материю»[36]. Глинка писал не только об умении получать материальные выгоды, но и намекал на отсутствие детей (по крайней мере официальных){23}.