Ежегодный пир Погребального братства

Как я мог вляпаться в такое, думал я, лежа мордой в снег. А теперь мужайся, мужайся; я собрал добычу, перешел дорогу в обратном направлении — сердце стучало как бешеное. Положил свечи перед своей дверью — пока повешу ключ на место, быстрей, быстрей. Спрятал состав преступления под куртку и снова отправился к Люси, обуреваемый муками совести, но, надо признать, и гордостью тоже.

Шагая сквозь темноту, немного пришел в себя.

В тяжелое время дефицита надо уметь выпутываться.

Я проявил воображение и ловкость.

Преступником может стать кто угодно, вот я и доказал. По прибытии в дом Люси я уже воспрял духом и чрезвычайно гордился добытыми свечками. Четыре из них я прилепил к тарелкам на глазах у изумленного Арно и старикана, который тем временем проснулся; тарелки расставил по углам стола. Я не заметил, но у моих святых свечек сбоку оказалось украшение — маленькие синенькие богоматери. Выглядело дико, словно полуночное бдение по покойнику, только вместо покойника — корзинка из-под фруктов.

А между тем было уже пол седьмого: моя экспедиция заняла целый час, зато теперь было видно. Я вернул фонарик на буфет и сел к камину — выдохся совершенно.

Да уж, до чего только не доведет этнология, думал я, слушая, как Арно декламирует календарь:

сегодня, 22 декабря, святой Франциск Ксаверий и т. д. и т. п. До чего она только не доведет — даже до воровства. Как Жан Вальжан с подсвечниками, украденными у епископа. Тут я вспомнил, что захватил с собой «Девяносто третий год», и достал книжку из кармана. Странное дело, ни старикан, ни Ноно не спросили меня, чего это я у них торчу, словно член семьи. В свете пламени лицо старика вытягивалось еще больше; неизменная кепка бросала на стену жуткую тень. У Ноно руки спокойно лежали на коленях. В итоге я не жалел, что пришел.

Арно не дал мне долго читать — ну и хорошо, при свечах читать одна мука. Стали играть в даты. Я составил ему небольшой список событий, которых недоставало в его коллекции, он был в восторге: 7 апреля 1884 года в Кракове родился Бронислав Малиновский, 28 ноября 1908 года в Брюсселе родился Клод Леви-Стросс, и т. д., и главное — 11 июня 2015 года великий антрополог Давид Мазон окончил первый цикл магистратуры, и т. д. Скорость, с которой он способен заучивать наизусть, поразительна. Но сортировать информацию может исключительно по дате. Спроси его: Арно, а когда у нас святой Марсиал? И никакого результата, а если сказать: «Тридцатое июня», то с железной вероятностью дальше пошло-поехало: 30 июня — святой Марсиал и т. д. Еще я понял, что Арно почти не умеет писать; ему надо несколько часов, чтобы нарисовать четыре буквы. И потом, он меня немного разочаровал тем, что почти не умеет считать в уме, — я думал, он как «Человек дождя». А он две цифры сложить не в состоянии. Календарь меня немного утомил, я предложил ему во что-нибудь сыграть, он дико возбудился. В шашки с ним нечего и садиться, но к игре в лошадки у него явный талант. Азарт игры, близость победы или поражения вызывают у него эмоции вроде недавнего воздействия алкоголя: он сопит и краснеет — то ни слова не говорит, то, наоборот, тарабанит со страшной скоростью, будто захлебываясь. Ну, в общем, славно повеселились, давненько я не играл в лошадки.

Было уже восемь с гаком, дедуля отужинал, макая куски хлеба в тарелку с молоком (фу). Я спросил Ноно, хочет ли он есть, он ответил, а Люси? Она когда придет? Вряд ли сегодня вернется, сказал я. Он явно расстроился.

Я поискал, что бы ему приготовить на ужин, решил попробовать себя в качестве няньки. В закутке нашел пакет макарон и кастрюлю, налил в нее воду и поставил закипать. Ноно в полном восторге завопил: макарошки, макарошки! Ну хотя бы с едой никаких проблем. Потом я как-то заскучал. К поездке в Париж надо было кое-что доделать, собрать чемодан, позвонить Максу, узнать, не передумал ли он везти меня на вокзал, если, конечно, движение восстановят.

Арно заглотил свои рожки с маслом так, словно не ел десять дней, — чистое удовольствие смотреть.

Дедуля отправился в постель — в свою спальню (скорее, шкаф), из главной комнаты туда ведет крошечная дверь, которой не видно из-за камина, я сначала не заметил. Арно поцеловал его, пожелал спокойной ночи и тут же сам раззевался.

— Пи-пи, чистить зубы, — сказал он.

Пес воспользовался тем, что дверь в сад приоткрыта, и влез в дом, — у меня не хватило духу выставить его наружу, и он свернулся калачиком у огня.

Потом Арно пошел наверх, и я из любопытства увязался за ним. На втором этаже — две комнаты, залитые тьмой. Комната Арно, похоже, вся завалена фигурками из конструктора и лего; он в темноте стал раздеваться; натянул пижаму и залез в постель. Было как-то неловко, я смутился и вышел из комнаты — почти вслепую. Стал спускаться по лестнице, и вдруг накатила такая тоска, и еще стыд почему-то; я минут пять помаялся, подложил в камин дров, проверил, нет ли поблизости чего пожароопасного, надел куртку и ушел в «Дебри науки».